Неточные совпадения
Хотя кашель мешал Дьякону, но говорил он с великой силой, и на некоторых словах его хриплый голос звучал уже по-прежнему бархатно. Пред глазами Самгина внезапно возникла мрачная картина: ночь, широчайшее поле, всюду по горизонту пылают огромные
костры, и
от костров идет во главе тысяч крестьян этот яростный человек с безумным взглядом обнаженных глаз. Но Самгин видел и то, что слушатели, переглядываясь друг с другом, похожи на зрителей в театре, на зрителей, которым не нравится приезжий гастролер.
Стрелок объяснил мне, что надо
идти по тропе до тех пор, пока справа я не увижу свет. Это и есть огонь Дерсу. Шагов триста я прошел в указанном направлении и ничего не увидел. Я хотел уже было повернуть назад, как вдруг сквозь туман в стороне действительно заметил отблеск
костра. Не успел я отойти
от тропы и пятидесяти шагов, как туман вдруг рассеялся.
Наконец узкая и скалистая часть долины была пройдена. Горы как будто стали отходить в стороны. Я обрадовался, полагая, что море недалеко, но Дерсу указал на какую-то птицу, которая, по его словам, живет только в глухих лесах, вдали
от моря. В справедливости его доводов я сейчас же убедился. Опять
пошли броды, и чем дальше, тем глубже. Раза два мы разжигали
костры, главным образом для того, чтобы погреться.
Маленькая тропка повела нас в тайгу. Мы
шли по ней долго и почти не говорили между собой. Километра через полтора справа
от дорожки я увидел
костер и около него три фигуры. В одной из них я узнал полицейского пристава. Двое рабочих копали могилу, а рядом с нею на земле лежало чье-то тело, покрытое рогожей. По знакомой мне обуви на ногах я узнал покойника.
Сумрачная ночь близилась к концу. Воздух начал синеть. Уже можно было разглядеть серое небо, туман в горах, сонные деревья и потемневшую
от росы тропинку. Свет
костра потускнел; красные уголья стали блекнуть. В природе чувствовалось какое-то напряжение; туман подымался все выше и выше, и наконец
пошел чистый и мелкий дождь.
Широко шагая,
пошёл к землянке, прислонившейся под горой. Перед землянкой горел
костёр, освещая чёрную дыру входа в неё, за высокой фигурой рыбака влачились по песку две тени, одна — сзади, чёрная и короткая,
от огня, другая — сбоку, длинная и посветлее,
от луны. У
костра вытянулся тонкий, хрупкий подросток, с круглыми глазами на задумчивом монашеском лице.
Должно быть, и подводчикам было жутко. После того как Егорушка убежал
от костра, они сначала долго молчали, потом вполголоса и глухо заговорили о чем-то, что оно
идет и что поскорее нужно собираться и уходить
от него… Они скоро поужинали, потушили огонь и молча стали запрягать. По их суете и отрывистым фразам было заметно, что они предвидели какое-то несчастье.
И странно было то, что среди всей этой сумятицы,
от которой кругом
шла голова, крови и огня, спокойно
шла обычная жизнь, брались недоимки, торговал лавочник, и мужики, вчера только гревшиеся у лесного
костра, сегодня ехали в город на базар и привозили домой бублики.
Хорошо бы также найти какие-то совсем особые слова и так сказать их Еремею, чтоб осветилось его темное лицо и тоска отпала
от сердца, — вот и
костер его не греет, снаружи озаряет, а в глубину до сердца не
идет.
Отойдя вёрст двадцать
от Алушты, мы остановились ночевать. Я уговорил Шакро
идти берегом, хотя это был длиннейший путь, но мне хотелось надышаться морем. Мы разожгли
костёр и лежали около него. Вечер был дивный. Тёмно-зелёное море билось о скалы внизу под нами; голубое небо торжественно молчало вверху, а вокруг нас тихо шумели кустарники и деревья. Исходила луна.
От узорчатой зелени чинар пали тени.
И несказанная радость охватывает ее. Нет ни сомнений, ни колебаний, она принята в лоно, она правомерно вступает в ряды тех светлых, что извека через
костер, пытки и казни
идут к высокому небу. Ясный мир и покой и безбрежное, тихо сияющее счастье. Точно отошла она уже
от земли и приблизилась к неведомому солнцу правды и жизни и бесплотно парит в его свете.
Он напился кофе, поговорил с Конкордией Сергеевной и
пошел в сад. Солнце клонилось к западу, лужайки ярко зеленели;
от каждой кочки,
от каждого выступа падала длинная тень. Во фруктовом саду, около соломенного шалаша, сторожа варили кашу, синий дымок вился
от костра и стлался между деревьями.
Впереди, невдалеке
от низменного берега, чуть-чуть отделялись
от сумрачного беззвездного неба стены обгорелого собора с провалившимся куполом. Ниже
шли остатки монастырской ограды. Теркин и Серафима, все мокрые и еще тяжело дышащие,
шли на красный огонек
костра. Там они обсушатся.
В конце пути тропинка
шла вверх и около церковной ограды впадала в дорогу. Здесь офицеры, утомленные ходьбой на гору, посидели, покурили. На другом берегу показался красный тусклый огонек, и они
от нечего делать долго решали,
костер ли это, огонь ли в окне, или что-нибудь другое… Рябович тоже глядел на огонь, и ему казалось, что этот огонь улыбался и подмигивал ему с таким видом, как будто знал о поцелуе.
Носилась молва, будто бы ведьмы сожгли на этом
костре молодую свою сестру, Катрусю, за то, что она отступилась
от кагала и хотела, принеся христианское покаяние,
пойти в монастырь; и что будто бы мать ее, старая Ланцюжиха, первая подожгла
костер.
За то, что он теперь день и ночь работал веслом, ему платили только десять копеек в сутки; правда, проезжие давали на чай и на водку, но ребята делили весь доход между собой, а татарину ничего не давали и только смеялись над ним. А
от нужды голодно, холодно и страшно… Теперь бы, когда всё тело болит и дрожит,
пойти в избушку и лечь спать, но там укрыться нечем и холоднее, чем на берегу; здесь тоже нечем укрыться, но всё же можно хоть
костер развесть…
Челны причалили к косе, на которой тотчас зажглись
костры,
пошел пар
от казацкого варева, и люди, подкрепившись, улеглись спать, только для формы поставив сторожевые посты, так как кругом были только песок и вода и неоткуда было ожидать нападения.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое-где по небу; красное, подобное пожару зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный, красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал
от своих новых товарищей и
пошел между
костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.