Неточные совпадения
«А там есть какая-нибудь юрта, на том берегу, чтоб можно было переждать?» — спросил я. «Однако нет, — сказал он, — кусты есть… Да почто вам юрта?» — «Куда же
чемоданы сложить, пока лошадей приведут?» — «А на берегу: что им доспеется? А не то так в лодке останутся: не азойно будет» (то есть: «Не тяжело»). Я задумался: провести ночь на пустом берегу вовсе не занимательно;
посылать ночью в город
за лошадьми взад и вперед восемь верст — когда будешь под кровлей? Я поверил свои сомнения старику.
За ним
идет его слуга Кедрил с
чемоданом и с завернутой в синюю бумагу курицей.
Я уверен, что ты, прочитав мое письмо, велишь укладывать свой
чемодан,
пошлешь за курьерскими — и если какая-нибудь французская пуля не вычеркнет меня из списков, то я скоро угощу тебя на моем биваке и пуншем и музыкою.
На улице
шел он рядом с Самойленком,
за ними дьякон с ящиком, а позади всех денщик с двумя
чемоданами.
— Я думаю, вы устроитесь, — сказал Поп, оглядывая помещение. — Несколько тесновато, но рядом библиотека, где вы можете быть сколько хотите. Вы
пошлете за своим
чемоданом завтра.
Через несколько минут страшная сцена совершилась на могилковском дворе. Двое лакеев несли бесчувственную Анну Павловну на руках; сзади их
шел мальчик с
чемоданом. Дворовые женщины и даже мужики, стоя
за углами своих изб, навзрыд плакали, провожая барыню. Мановский стоял на крыльце; на лице его видна была бесчувственная холодность. Мщение его было удовлетворено. Он знал, что обрекал жену или на нищету, или на позор. Между тем двое слуг, несших Анну Павловну, прошли могилковское поле и остановились.
Так
шло месяц и два. Перед новым годом приехал в их город его шурин и остановился у них. Иван Ильич был в суде. Прасковья Федоровна ездила
за покупками. Войдя к себе в кабинет, он застал там шурина, здорового сангвиника, самого раскладывающего
чемодан. Он поднял голову на шаги Ивана Ильича и поглядел на него секунду молча. Этот взгляд всё открыл Ивану Ильичу. Шурин раскрыл рот, чтоб ахнуть, и удержался. Это движение подтвердило всё.
Значит, опять
пойдут слезы, крики, проклятия,
чемоданы, заграница, потом постоянный болезненный страх, что она там,
за границей, с каким-нибудь франтом, италианцем или русским, надругается надо мной, опять отказ в паспорте, письма, круглое одиночество, скука по ней, а через пять лет старость, седые волосы…
Телеграммы
шли все самые противоречивые: одна —
за мир, другая —
за войну. Окончательное заседание постоянно отсрочивалось. Вдруг приносилась весть: «Мир заключен!» Оказывалось, неправда. Наконец, полетели черные, зловещие телеграммы: Витте не соглашается ни на какие уступки, ему уже взято место на пароходе, консультант профессор Мартенс упаковывает свои
чемоданы… Прошел слух, что командующие армиями съехались к Линевичу на военный совет, что на днях готовится наступление.
Связался Прошка с ворами да с беглыми солдатами и
пошел за добром через забор ходить да на большой дороге у тарантасов
чемоданы резать.