Неточные совпадения
«В неделю, скажет, набросать подробную инструкцию поверенному и отправить его в деревню, Обломовку заложить, прикупить земли,
послать план построек, квартиру сдать, взять
паспорт и ехать на полгода
за границу, сбыть лишний жир, сбросить тяжесть, освежить душу тем воздухом, о котором мечтал некогда с другом, пожить без халата, без Захара и Тарантьева, надевать самому чулки и снимать с себя сапоги, спать только ночью, ехать, куда все едут, по железным дорогам, на пароходах, потом…
Когда Старцев пробовал заговорить даже с либеральным обывателем, например, о том, что человечество,
слава богу,
идет вперед и что со временем оно будет обходиться без
паспортов и без смертной казни, то обыватель глядел на него искоса и недоверчиво и спрашивал: «Значит, тогда всякий может резать на улице кого угодно?» А когда Старцев в обществе,
за ужином или чаем, говорил о том, что нужно трудиться, что без труда жить нельзя, то всякий принимал это
за упрек и начинал сердиться и назойливо спорить.
На следующий день (вчера было нельзя из-за праздника и позднего времени), проснувшись очень рано и вспомнив о том, что ему нужно ехать хлопотать о Любкином
паспорте, он почувствовал себя так же скверно, как в былое время, когда еще гимназистом
шел на экзамен, зная, что наверное провалится.
А потом ты должен
пойти в полицию с ее билетом и заявить, что вот такая-то Любка нанялась служить у тебя
за горничную и что ты желаешь переменить ее бланк на настоящий
паспорт.
Однажды бурмистр из дальней вотчины, Антон Васильев, окончив барыне Арине Петровне Головлевой доклад о своей поездке в Москву для сбора оброков с проживающих по
паспортам крестьян и уже получив от нее разрешение
идти в людскую, вдруг как-то таинственно замялся на месте, словно бы
за ним было еще какое-то слово и дело, о котором он и решался и не решался доложить.
Я бросился к бабушке, она отнеслась к моему поступку одобрительно, уговорила деда сходить в ремесленную управу
за паспортом для меня, а сама
пошла со мною на пароход.
Квашня. Чтобы я, — говорю, — свободная женщина, сама себе хозяйка, да кому-нибудь в
паспорт вписалась, чтобы я мужчине в крепость себя отдала — нет! Да будь он хоть принц американский — не подумаю замуж
за него
идти.
Наконец вечером ко мне стучат. Молчу. Слышу —
посылают за полицией. Это единственно, чего я боялся, так как
паспорта, как я уже говорил, никогда не имел и считал его совершенно излишним, раз я сам налицо.
Как только ушел смотритель, Настя бросилась к окну, потом к двери, потом опять к окну. Она хотела что-то увидеть из окна, но из него ничего не было видно, кроме острожной стены, расстилающегося
за нею белого снежного поля и ракиток большой дороги, по которой они недавно
шли с Степаном, спеша в обетованное место, где, по слухам, люди живут без
паспортов. С каждым шумом у двери Настя вскакивала и встречала входившего словами: «Вот я, вот! Это
за мною? Это мое дитя там?» Но это все было не
за нею.
Значит, опять
пойдут слезы, крики, проклятия, чемоданы, заграница, потом постоянный болезненный страх, что она там,
за границей, с каким-нибудь франтом, италианцем или русским, надругается надо мной, опять отказ в
паспорте, письма, круглое одиночество, скука по ней, а через пять лет старость, седые волосы…
Но, тем не менее, я, не будучи в силах преодолеть себя,
иду к рыжему дому и звоню к дворнику. Два двугривенных развязывают дворницкий язык, и он на все мои расспросы рассказывает мне, что незнакомка живет в квартире № 5, имеет мужа и неисправно платит
за квартиру. Муж ее каждое утро убегает куда-то и возвращается поздно вечером, пронося под мышкой четверть водки и кулек с провизией… Муж значится в
паспорте сыном губернского секретаря, а незнакомка его женою…