Неточные совпадения
Константинополь — те ворота, через которые культура
Западной Европы может
пойти на Восток,
в Азию и
в Африку.
Подкрепив силы чаем с хлебом, часов
в 11 утра мы
пошли вверх по реке Сальной. По этой речке можно дойти до хребта Сихотэ-Алинь. Здесь он ближе всего подходит к морю. Со стороны Арзамасовки подъем на него крутой, а с
западной стороны — пологий. Весь хребет покрыт густым смешанным лесом. Перевал будет на реке Ли-Фудзин, по которой мы вышли с реки Улахе к заливу Ольги.
К полудню мы доехали еще до одной возвышенности, расположенной на самом берегу реки, с левой стороны. Сопка эта высотою 120–140 м покрыта редколесьем из дуба, березы, липы, клена, ореха и акаций. Отсюда
шла тропинка, вероятно, к селу Вознесенскому, находящемуся
западнее, километрах
в двенадцати.
С перевала мы спустились к реке Папигоузе, получившей свое название от двух китайских слов: «папи» — то есть береста, и «гоуз» — долинка [Или «река, по которой много леса».]. Речка эта принимает
в себя справа и слева два горных ручья. От места слияния их начинается река Синанца, что значит — Юго-западный приток. Дальше долина заметно расширяется и
идет по отношению к Сихотэ-Алиню под углом
в 10°. Пройдя по ней 4 км, мы стали биваком на берегу реки.
Дойдя до истоков реки Арзамасовки, мы поднялись на водораздел и
шли некоторое время горами
в юго-западном направлении.
Покончив с осмотром фанз, отряд наш
пошел дальше. Тропа стала прижиматься к горам. Это будет как раз
в том месте, где Улахе начинает менять свое широтное направление на северо-западное. Здесь она шириной около 170 м и
в среднем имеет скорость течения около 5 км/ч.
На далеком северо — востоке две реки, которые сливаются вместе прямо на востоке от того места, с которого смотрит Вера Павловна; дальше к югу, все
в том же юго — восточном направлении, длинный и широкий залив; на юге далеко
идет земля, расширяясь все больше к югу между этим заливом и длинным узким заливом, составляющим ее
западную границу.
Я не думаю, чтоб люди всегда были здесь таковы;
западный человек не
в нормальном состоянии — он линяет. Неудачные революции взошли внутрь, ни одна не переменила его, каждая оставила след и сбила понятия, а исторический вал естественным чередом выплеснул на главную сцену тинистый слой мещан, покрывший собою ископаемый класс аристократий и затопивший народные всходы. Мещанство несовместно с нашим характером — и
слава богу!
Тем не меньше, хотя и дурным слогом, но близнецы «Москвитянина» стали зацеплять уж не только Белинского, но и Грановского за его лекции. И все с тем же несчастным отсутствием такта, который восстановлял против них всех порядочных людей. Они обвиняли Грановского
в пристрастии к
западному развитию, к известному порядку идей, за которые Николай из идеи порядка ковал
в цепи да
посылал в Нерчинск.
Продрогнув на снегу, чувствуя, что обморозил уши, я собрал
западни и клетки, перелез через забор
в дедов сад и
пошел домой, — ворота на улицу были открыты, огромный мужик сводил со двора тройку лошадей, запряженных
в большие крытые сани, лошади густо курились паром, мужик весело посвистывал, — у меня дрогнуло сердце.
Западники целиком приняли реформу Петра и будущее России видели
в том, чтобы она
шла западным путем.
[Речь
идет о крушении «Костромы» у
западного берега Сахалина
в 1887 г.] Наперед дергали, дергали — не сдернуть, да назад зачали дергать.
Мне рассказывали, что
в последнее время каторжные, чтобы не
идти по охраняемому
западному побережью, начинают уже пробовать другой путь, а именно на восток, к Ныйскому заливу, оттуда по берегу Охотского моря на север к мысу Марии и Елизаветы, и затем к югу, чтобы переплыть пролив против мыса Пронге.
— Мне всё кажется, — осторожно заметил князь, — что Настасья Филипповна умна. К чему ей, предчувствуя такую муку,
в западню идти? Ведь могла бы и за другого выйти. Вот что мне удивительно.
[Речь
идет о генерал-губернаторе
Западной Сибири П. Д. Горчакове, который задерживал выезд тещи
В. П. Ивашева — М. П. Ледантю и его сирот
в Симбирскую губернию, к их родственникам.
Фаэтон между тем быстро подкатил к бульвару Чистые Пруды, и Егор Егорыч крикнул кучеру: «Поезжай по левой стороне!», а велев свернуть близ почтамта
в переулок и остановиться у небольшой церкви Феодора Стратилата, он предложил Сусанне выйти из экипажа, причем самым почтительнейшим образом высадил ее и попросил следовать за собой внутрь двора, где и находился храм Архангела Гавриила, который действительно своими колоннами, выступами, вазами, стоявшими у подножия верхнего яруса, напоминал скорее башню, чем православную церковь, — на куполе его, впрочем, высился крест; наружные стены храма были покрыты лепными изображениями с таковыми же лепными надписями на славянском языке: с
западной стороны, например, под щитом, изображающим благовещение, значилось: «Дом мой — дом молитвы»; над дверями храма вокруг спасителева венца виднелось: «Аз есмь путь и истина и живот»; около дверей, ведущих
в храм,
шли надписи: «Господи, возлюблю благолепие дому твоего и место селения
славы твоея».
— Эк, какую теплынь господь создал! — сказал он, озираясь на все стороны. — Так и льет… Знатный день! А все «мокряк» [Юго-западный ветер на наречии рыбаков и судопромышленников. (Прим. автора.)] подул — оттого… Весна на дворе — гуляй, матушка Ока, кормилица наша!..
Слава те, господи! Старики сказывают: коли
в Благовещение красен день, так и рыбка станет знатно ловиться…
Мы вышли из
западни. И без того душный воздух был теперь наполнен густыми клубами динамитных паров и пылью. Лампы погасли. Мы очутились
в полном мраке. Выйдя из
западни, мы ощутили только одно — глубокую, густую темь. Эта темь была так густа, что осенняя ночь
в сравнении с ней казалась сумерками. Дышалось тяжело. Ощупью, по колено
в воде, стараясь не сбиться с деревянной настилки, мы
пошли к камере. Я попробовал зажечь спичку, но она погасла. Пришлось ожидать, пока вентилятор очистит воздух.
— Так, видно, догадалась, что повали
в западню, — примолвил Зарецкой. — Ну что, Владимир, — продолжал он, — не отправиться ли нам пообедать чем бог
послал?
— Я не знаю ни стыда, ничего… ради любви моей, не ходи
в пещеру —
пойдем далее… это
западня… как там темно, как страшно…
Кончался пропуск; вылетали из
западни последние птицы, и Марфа Андревна уходила к себе нисколько не расстроенная и даже веселая. Мнение, что эти охоты ее веселили, было не совсем неосновательно, — они развлекали ее, и она после такой охоты целый час еще, сидя
в постели, беседовала с ключницей: как
шел Кожиён, как сгорел со стыда Семен Козырь и как Малашка, пройдя, сказала: «Ну дак что ж что отцу! а зачем замуж не отдают?»
В нем слышен голос настоящего чародейства; имена каких-то темных бесов, призываемых на помощь, изобличают высшее напряжение любовной тоски: «Во имя сатаны, и судьи его демона, почтенного демона пилатата игемона, встану я, добрый молодец, и
пойду я, добрый молодец, ни путем, ни дорогою, заячьим следом, собачьим набегом, и вступлю на злобное место, и посмотрю
в чистое поле
в западную сторону под сыру-матерую землю…
Перед вечером все моются
в речке или на ставах [Став — пруд.], а как зайдет солнце,
идут бедняги
в свою школу [Простой народ
в Юго-западном крае называет синагоги школами.], и уж какой оттуда крик слышится, так и не приведи бог: все орут
в голос, а глаза от страха закрывают…
Было решено, что
в конце августа мы проводим Анну Алексеевну
в Крым, куда
посылали ее доктора, а немного погодя уедет Луганович с детьми
в свою
западную губернию.
Был прекрасный августовский вечер. Солнце, окаймленное золотым фоном, слегка подернутое пурпуром, стояло над
западным горизонтом, готовое опуститься за далекие курганы.
В садах уже исчезли тени и полутени, воздух стал сер, но на верхушках деревьев играла еще позолота… Было тепло. Недавно
шел дождь и еще более освежил и без того свежий, прозрачный, ароматный воздух.
— Господи, да ведь он — типичный пруссак! — вихрем пронеслось
в голове юноши и он сразу вспомнил то обстоятельство, о котором давно уже ходили слухи
в русской армии: немецкий император Вильгельм, после целого ряда пережитых его армией неудач на восточном и
западном фронтах
в борьбе с нашими и союзными войсками,
послал целые корпуса
в Галицию на помощь австрийцам, терпевшим еще большие неудачи против русского войска.
Никто из заезжих иностранных виртуозов не мог помрачить его
славы как пианиста; а
в Петербург и тогда уже приезжали на сезон все
западные виртуозы. Великопостный сезон держался тогда исключительно концертами (с живыми картинами), и никаких спектаклей не полагалось.
—
Слава богу, у нас, оказывается, и переселяться-то некуда, — ответил Даев, видимо забавляясь негодованием Сергея Андреевича. — Можно ли серьезно говорить у нас о переселении? Культура земли самая первобытная, три четверти населения околачивается вокруг земли; этак нам скоро и всего земного шара не хватит. Выход отсюда для нас тот же, что был и для
Западной Европы, — развитие промышленности, а вовсе не бегство
в Сибирь.
Переехали мы
в Ченгоузу
Западную.
В деревне
шел обычный грабеж китайцев. Здесь же стояли два артиллерийских парка. Между госпиталем и парками происходили своеобразные столкновения. Артиллеристы снимают с фанзы крышу; на дворе из груд соломы торчат бревна переметов. Является наш главный врач или смотритель.
— Что такое, что такое? — ворчала баронесса, шедшая за дочерью. — Боже мой! да нас завлекли
в сети; это
западня, позор, унижение! Вот что делают ныне пасторы, служители алтарей! Потворствуют слабостям, помогают дочерям против матерей!
Пойдем отсюда, Луиза!
У
западных ворот находится кумирня бога-войны — Ляо-Мяо, — несколько кумирен есть и
в других местах города — а за ней
идёт предместье.
И пусть не говорят, что это — так
в гнилой
Западной Европе; наша Россия своими миллионами рационалистов-христиан, образованных и необразованных, отбросивших церковное учение, бесспорно доказывает, что она,
в смысле отпадения от церкви,
слава богу, гораздо гнилее Европы.