Неточные совпадения
— Именно тебя, — усмехнулся Ракитин. — Поспешаешь к отцу
игумену. Знаю; у того стол. С самого того времени, как архиерея с генералом Пахатовым принимал, помнишь, такого стола еще не было. Я там не буду, а ты ступай, соусы подавай.
Скажи ты мне, Алексей, одно: что сей сон значит? Я вот что хотел спросить.
— Простите, —
сказал вдруг
игумен. — Было сказано издревле: «И начат глаголати на мя многая некая, даже и до скверных некиих вещей. Аз же вся слышав, глаголах в себе: се врачество Иисусово есть и послал исцелити тщеславную душу мою». А потому и мы благодарим вас с покорностью, гость драгоценный!
— Я нарочно и
сказал, чтобы вас побесить, потому что вы от родства уклоняетесь, хотя все-таки вы родственник, как ни финтите, по святцам докажу; за тобой, Иван Федорович, я в свое время лошадей пришлю, оставайся, если хочешь, и ты. Вам же, Петр Александрович, даже приличие велит теперь явиться к отцу
игумену, надо извиниться в том, что мы с вами там накутили…
Я тоже ведь, отец
игумен, умею складно
сказать.
— А отец
игумен не благословили на сколько именно времени, а так
сказали только, что «посадить», я все лето до самых до заморозков тут и сидел.
— Молебен, отец
игумен, желаем отслужить угоднику, —
сказал он.
— Сын мой, — продолжал
игумен, — я тебе не верю; ты клевещешь на себя. Не верю, чтобы сердце твое отвратилось от царя. Этого быть не может. Подумай сам: царь нам более чем отец, а пятая заповедь велит чтить отца.
Скажи мне, сын мой, ведь ты следуешь заповеди?
— Сын мой! —
сказал игумен, глядя с участием на Максима, — должно быть, сатанинское наваждение помрачило твой рассудок; ты клевещешь на себя. Того быть не может, чтобы ты возненавидел царя. Много тяжких преступников исповедовал я в этом храме: были и церковные тати, и смертные убойцы, а не бывало такого, кто повинился бы в нелюбви к государю!
— Сын мой, —
сказал игумен, — твоя исповедь тебя очистила.
— Все ли ты поведал мне? —
сказал игумен. — Не тяготит ли еще что-нибудь душу твою? Не помыслил ли ты чего на царя? Не задумал ли ты чего над святою Русью?
— Надёжа-государь! —
сказал он дерзко, тряхнув головою, чтобы оправить свои растрепанные кудри, — надёжа-государь. Иду я по твоему указу на муку и смерть. Дай же мне
сказать тебе последнее спасибо за все твои ласки! Не умышлял я на тебя ничего, а грехи-то у меня с тобою одни! Как поведут казнить меня, я все до одного расскажу перед народом! А ты, батька
игумен, слушай теперь мою исповедь!..
Нас нельзя было подкупить и заласкать никакими лакомствами: мы так были преданы начальству, но не за ласки и подарки, а за его справедливость и честность, которые видели в таких людях, как Михаил Степанович Перский — главный командир, или, лучше
сказать,
игумен нашего кадетского монастыря, где он под стать себе умел подобрать таких же и старцев.
— А я
скажу, все
скажу, — не унималась Досифея. — Все тебя боятся, а я
скажу. Меня ведь бить не будешь, а в затвор посадишь, за тебя же бога буду молить. Денно-нощно прошу смерти, да бог меня забыл… Вместе с обителью кончину приму. А тебя мне жаль,
игумен, — тоже напрасную смерть примешь… да. Ох, как надо молиться тебе… крепко молиться.
— Будет, не люблю, —
сказал он и прибавил, обращаясь к капралу: — Раскуйте этого дурака дьячка, а с
игуменом я свой разговор буду иметь.
Больным местом готовившейся осады была Дивья обитель, вернее
сказать — сидевшая в затворе княжиха, в иночестве Фоина. Сам
игумен Моисей не посмел ее тронуть, а без нее и сестры не пойдут. Мать Досифея наотрез отказалась: от своей смерти, слышь, никуда не уйдешь, а господь и не это терпел от разбойников. О томившейся в затворе Охоне знал один черный поп Пафнутий, а сестры не знали, потому что привезена она была тайно и сдана на поруки самой Досифее. Инок Гермоген тоже ничего не подозревал.
— Наваждение! — шептал келарь Пафнутий, разглядывая свой клобук. — Кому понадобилось?.. А горше всего, ежели
игумен Моисей вызнает… Острамился келарь на старости лет:
скажут, в Дивьей обители клобук потерял!
— А это дьячкова рука, — уверял
игумен Моисей, разглядывая другой лист. — Напрасно ты его до смерти не замучил, Тарас Григорьич… Хорошим ремеслом занялся, нечего
сказать. Повесить мало… А что же наша воеводша не едет?
Братия молча поклонилась
игумену в землю, и никто не проронил ни одного слова на игуменский увет. Какое-то смущение овладело всеми, а когда игуменская колымага, запряженная четверней цугом, выехала из ворот, неизвестный голос
сказал...
Спустя лет десять, в продолжение которых император Николай Павлович не вспоминал о Брянчанинове и Чихачеве, государь в одну из своих побывок в Москве посетил митрополита Филарета и выражал неудовольствие по поводу событий, свидетельствовавших о большой распущенности в жизни монахов. Митрополит не возражал, но
сказал, что есть теперь прекрасный
игумен, настоящий монах, на которого можно положиться, и с ним можно будет многое поочистить и исправить в монастырях.
«Когда
игумен позовёт меня для разговора, всё ему
скажу!»
Отец Асаф, хитренький и злобненький старичок, шпион
игумена, должность Христа ради юродивого исполнявший в обители, начал поносить меня гнуснейшими словами, так что я даже
сказал ему...
Наутро прихожу комнаты убирать, его нет, к
игумену пошёл, а она сидит на диване с книжкой в руках, ноги поджав, нечёсаная, полуодетая. Спросила, как зовут, —
сказал; давно ли в монастыре, —
сказал.
Так он стоял, кланялся, крестился там, где это нужно было, и боролся, отдаваясь то холодному осуждению, то сознательно вызываемому замиранию мыслей и чувств, когда ризничий, отец Никодим, тоже великое искушение для отца Сергия, — Никодим, которого он невольно упрекал в подделыванье и лести к игумну, — подошел к нему и, поклонившись перегибающимся надвое поклоном,
сказал, что
игумен зовет его к себе в алтарь. Отец Сергий обдернул мантию, надел клобук и пошел осторожно через толпу.
— Иди, иди, — вспыхнув и нахмурившись,
сказал игумен.
— Нет, этого нельзя
сказать… Не слышно. А так, повреждение. О.
игумена они очень уж уважают…
Когда гости разъехались, Анна Ивановна дала мне секретную аудиенцию и, глядя на меня с улыбкою,
сказала: «Каков актер наш
игумен? — так называла она иногда Лабзина.
Окончилось вечернее моление. Феодор пошел к игумну, не обратив на нее ни малейшего внимания,
сказал ему о причине приезда и просил дозволения переночевать.
Игумен был рад и повел Феодора к себе… Первое лицо, встретившее их, была женщина, стоявшая близ Феодора, дочь игумна, который удалился от света, лишившись жены, и с которым был еще связан своею дочерью; она приехала гостить к отцу и собиралась вскоре возвратиться в небольшой городок близ Александрии, где жила у сестры своей матери.
— Никто не верил, все просили игумна, чтоб он допросил виновного, и
игумен, непоколебимый в своей доверенности, спокойно
сказал: «Судите его сами», твердо убежденный, что одно слово, один вид Феодора будет полным оправданием.
«Молитесь и вы, братия», — прибавил он, вставая и низко кланяясь им. Наконец подошел к ребенку, взял его на руки, поцеловал и с видом искренней любви
сказал ему: «Не плачь, дитя, не плачь». Долее не мог вытерпеть
игумен; он чувствовал, что слезы готовы брызнуть из глаз; он встал и пошел в келью.
Феодор стал читать письмо.
Игумен остановил на нем испытующий взор, но юноша спокойно прочел и твердо
сказал...
— Нет, это клевета, —
сказал игумен Октодекадского монастыря, гнусная, черная клевета. — И тень сомнения уже прокралась на, его лицо, и он, казалось, разуверял себя более, нежели стоящего возле монаха.
— Нет, но, —
сказал игумен, строго взглянув на Феодора, — но бойся женщин; их красота — красота Авадонны.
Потом
игумен, наклонясь,
Сказал боярину смеясь
Два слова на ухо.
Тот, не стерпя мук, может статься, и
сказал бы, да, Богу благодаренья, сам не знал, куда
игумен деньги запрятал.
— Э-эх! все мы грешники перед Господом! — наклоняя голову,
сказал игумен. — Ох, ох, ох! грехи наши тяжкие!.. Согрешил и я, окаянный, — разрешил!.. Что станешь делать?.. Благослови и ты, отец Спиридоний, на рюмочку — ради дорогих гостей Господь простит…
— Ну, так видишь ли… Игумен-от красноярский, отец Михаил, мне приятель, —
сказал Патап Максимыч. — Человек добрый, хороший, да стар стал — добротой да простотой его мошенники, надо полагать, пользуются. Он, сердечный, ничего не знает — молится себе да хозяйствует, а тут под носом у него они воровские дела затевают… Вот и написал я к нему, чтобы он лихих людей оберегался, особенно того проходимца, помнишь, что в Сибири-то на золотых приисках живал?.. Стуколов…
— То-то же, —
сказал игумен. — А чем наши иконы позолочены? Все своим ветлужским золотом. Погоди, вот завтра покажу тебе ризницу, увидишь и кресты золотые, и чаши, и оклады на евангелиях, все нашего ветлужского золота. Знамо дело, такую вещь надо в тайне держать; сказываем, что все это приношение благодетелей… А какие тут благодетели? Свое золото, доморощенное.
— Рядом с паломником к пруту прикован, — отвечал Алексей. — Я ведь в лицо-то его не знаю, да мне
сказали: «Вот этот высокий, ражий, седой — ихний
игумен, отец Михаил»; много их тут было, больше пятидесяти человек — молодые и старые. Стуколова сам я признал.
Когда Патап Максимыч, проголодавшись дорогой, принялся было уписывать гороховую лапшу,
игумен наклонился к нему и
сказал потихоньку...
— Верно
сказать не могу, — отвечал
игумен. — С сибиряками-то в последний раз я еще у Макарья виделся; обещали за зиму фунтов пяток переслать, да вот что-то не шлют.
— Постой, друг, погоди. Дай маленько сообразиться с мыслями, —
сказал игумен Пахому, не подавая благословения. — Как бы это нам обладить по-хорошему? Отец Анатолий, как бы это?
— Благословите, ваше высокопреподобие, на обратный путь, —
сказал Пахом, подходя к
игумену под благословенье.
— А у нас и на яблонях, и на вишенье цвету было хоть видимо-невидимо, весь сад ровно снегом осыпало, а плода Господь не совершил, — с сокрушенным видом, перебирая янтарные четки,
сказал игумен.
— Кланяйся, проси благословения у отца
игумена, —
сказал Анатолий, нагибая голову юродивому.
— Конек угас у меня по весне, любезный мой Пахом Петрович, — мало повременя,
сказал игумен.
Тот подал ему запечатанный пакет. Вскрыл его
игумен — письма нет, только три синенькие. Нахмурил чело Израиль и, спешно спрятав деньги в псалтырь, лежавшую рядом с ним на диване,
сказал вполголоса...
— Видишь ли, — обратился
игумен к Пахому. — Нет, друг, поклонись ты от меня благотворительнице нашей, Марье Ивановне, но
скажи ей, что желания ее исполнить не могу. Очень, мол, скорбит отец
игумен, что не может в сем случае сделать ей угождения… Ох, беда, беда с этими господами!.. — прибавил он, обращаясь к казначею. — Откажи — милостей не жди, сделаю по-ихнему, от владыки немилости дожидайся… Да… Нет, нет, Пахом Петрович, — не могу.
— Давай письмецо-то, —
сказал игумен Пахому, как только вышел казначей.
— Так облегчись, отче, сходи за ним сам, собери его да приведи ко мне в келью, —
сказал игумен.
— Не вздумает ли обитель нашу посетить? Давненько не жаловала, третий год уж никак… Поклон ей усердный от меня, да молви, отец, мол,
игумен покорнейше просит его обитель посетить, —
сказал Израиль.