Неточные совпадения
Но солдатики в
трубы трубили, песни пели, носками сапогов
играли, пыль столбом
на улицах поднимали и всё проходили, всё проходили.
Клим остался, начали пить красное вино, а потом Лютов и дьякон незаметно исчезли, Макаров начал учиться
играть на гитаре, а Клим, охмелев, ушел наверх и лег спать. Утром Макаров, вооруженный медной
трубой, разбудил его.
Корвет перетянулся, потом транспорт, а там и мы, но без помощи японцев, а сами,
на парусах. Теперь ближе к берегу. Я целый день смотрел в
трубу на домы, деревья. Все хижины да дрянные батареи с пушками
на развалившихся станках. Видел я внутренность хижин: они без окон, только со входами; видел голых мужчин и женщин, тоже голых сверху до пояса: у них надета синяя простая юбка — и только.
На порогах, как везде, бегают и
играют ребятишки; слышу лай собак, но редко.
Было приятно слушать добрые слова, глядя, как
играет в печи красный и золотой огонь, как над котлами вздымаются молочные облака пара, оседая сизым инеем
на досках косой крыши, — сквозь мохнатые щели ее видны голубые ленты неба. Ветер стал тише, где-то светит солнце, весь двор точно стеклянной пылью досыпан,
на улице взвизгивают полозья саней, голубой дым вьется из
труб дома, легкие тени скользят по снегу, тоже что-то рассказывая.
В окно, весело
играя, заглядывал юный солнечный луч, она подставила ему руку, и когда он, светлый, лег
на кожу ее руки, другой рукой она тихо погладила его, улыбаясь задумчиво и ласково. Потом встала, сняла
трубу с самовара, стараясь не шуметь, умылась и начала молиться, истово крестясь и безмолвно двигая губами. Лицо у нее светлело, а правая бровь то медленно поднималась кверху, то вдруг опускалась…
Играла машина, ревели и визжали полоротые медные
трубы, трескуче бил барабан, всё это орало нарочито сильно, и казалось, что приказчики, мастеровые, мелкие чиновники, торгаши все тоже, как машина, заведены
на веселье, но испорчены внутри, во всех не хватает настоящего, простого человечьего веселья, люди знают это и пытаются скрыть друг от друга свой общий изъян.
Из арки улицы, как из
трубы, светлыми ручьями радостно льются песни пастухов; без шляп, горбоносые и в своих плащах похожие
на огромных птиц, они идут
играя, окруженные толпою детей с фонарями
на высоких древках, десятки огней качаются в воздухе, освещая маленькую круглую фигурку старика Паолино, ого серебряную голову, ясли в его руках и в яслях, полных цветами, — розовое тело Младенца, с улыбкою поднявшего вверх благословляющие ручки.
Человек этот был высок и наг, глаза у него были огромные, как у Нерукотворного Спаса, и голос — как большая медная
труба,
на которой
играют солдаты в лагерях.
— Глупо!.. Очень глупо… Я сам, впрочем, скоро в
трубу вылечу, если не устрою одной штуки; что ж, ничего! Пожито: хоть и спинушке больно, но погулено довольно! — говорил несвязно Янсутский. — Пойдемте
на бильярде
играть! — предложил он потом.
Еще сильнее рассердился Комар Комарович и полетел. Действительно, в болоте лежал медведь. Забрался в самую густую траву, где комары жили с испокон веку, развалился и носом сопит, только свист идет, точно кто
на трубе играет. Вот бессовестная тварь!.. Забрался в чужое место, погубил напрасно столько комариных душ да еще спит так сладко!
За городом, против ворот бойни, стояла какая-то странная телега, накрытая чёрным сукном, запряжённая парой пёстрых лошадей, гроб поставили
на телегу и начали служить панихиду, а из улицы, точно из
трубы, доносился торжественный рёв меди, музыка
играла «Боже даря храни», звонили колокола трёх церквей и притекал пыльный, дымный рык...
Буланин только что собирался с новенькой сетью и с верным Савкою идти
на перепелов… Внезапно разбуженный этими пронзительными звуками, он испуганно вскочил
на кровати и раскрыл глаза. Над самой его головой стоял огромный, рыжий, веснушчатый солдат и, приложив к губам блестящую медную
трубу, весь красный от натуги, с раздутыми щеками и напряженной шеей,
играл какой-то оглушительный и однообразный мотив.
Говорит, как солдат
на трубе сигнал
играет, сказал, махнул рукой и пошёл прочь.
Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал
на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочёл я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн
сыгратьмогли бы
на флейте водосточных
труб?
— А это что? — спросила Дуня, указывая
на картину «Ликовствование».
На ней изображен был Христос с овечкой
на руках, среди круга ликующих ангелов. Одни из них пляшут, другие плещут руками, третьи
играют на гуслях,
на свирелях,
на скрипках,
на трубах. Внизу царь Давид пляшет с арфой в руках и плещущие руками пророки и апостолы. Подвела Марья Ивановна Дуню к картине.
Я помню, как, перед самым смотровым днем, музыканты принесли к нам
на двор старые, измятые и изломанные инструменты и вместо них взяли из высокой каменной кладовой блестящие новые
трубы,
на которых тут же и
сыграли перед окнами матери «Коль славен наш господь в Сионе».
Небось уж и сердце болит у них, и животы втянуло, и
трубы к губам примерзли…
Играют и думают: «Мать пречистая, а ведь нам еще три часа тут
на холоде сидеть!»
Стояло чудное утро половины мая 1887 года. В торговой гавани «южной Пальмиры» — Одессе — шла лихорадочная деятельность и господствовало необычное оживление: грузили и разгружали суда. Множество всевозможных форм пароходов, в металлической обшивке которых
играло яркое смеющееся солнце, из
труб там и сям поднимался легкий дымок к безоблачному небу, стояло правильными рядами
на зеркальной поверхности Черного моря.
Во втором акте были картины, изображающие монументы и была дыра в полотне, изображающая луну, и абажуры
на рампе подняли, и стали
играть в басу
трубы и контрабасы, и справа и слева вышло много людей в черных мантиях.
С утра до вечера цельный день
трубы курлычут, флейты попискивают. Потому команда, помимо своей порции, еще и в городском саду по вольной цене по праздникам
играла. А тут еще и особливый случай привалил: капельмейстер, прибалтийский судак, хочь человек вольнонаемный, однако по службе тянулся, — вальс собственного сочинения ко дню именин полковой командирши разучивал, «Лебединая прохлада» —
на одних тихих нотах, потому в закрытом помещении у командира нельзя ж во все
трубы реветь…
Каждый инструмент, то похожий
на скрипку, то
на трубы — но лучше и чище чем скрипки и
трубы — каждый инструмент
играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались, то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.