После обеда Муза и Лябьев, по просьбе хозяина, стали
играть в четыре руки, и хотя Лябьев играл секондо, а Муза примо, но gnadige Frau хорошо поняла, как он много был образованнее и ученее в музыкальном смысле своей соигрицы. Gnadige Frau втайне чрезвычайно желала бы сыграть с Лябьевым что-нибудь, чтобы показать ему, как и она тоже была образована в этом отношении, но, отстав столь давно от музыки, она не решалась высказать этого желания.
Неточные совпадения
— Приходи же скорее, — сказала она ему, уходя из кабинета, — а то без тебя прочту письма. И давай
в четыре руки играть.
Похолодев от испуга, Клим стоял на лестнице, у него щекотало
в горле, слезы выкатывались из глаз, ему захотелось убежать
в сад, на двор, спрятаться; он подошел к двери крыльца, — ветер кропил дверь осенним дождем. Он постучал
в дверь кулаком, поцарапал ее ногтем, ощущая, что
в груди что-то сломилось, исчезло, опустошив его. Когда, пересилив себя, он вошел
в столовую, там уже танцевали кадриль, он отказался танцевать, подставил к роялю стул и стал
играть кадриль
в четыре руки с Таней.
На дачах Варавки поселились незнакомые люди со множеством крикливых детей; по утрам река звучно плескалась о берег и стены купальни;
в синеватой воде подпрыгивали, как пробки, головы людей, взмахивались
в воздух масляно блестевшие
руки; вечерами
в лесу пели песни гимназисты и гимназистки, ежедневно,
в три часа, безгрудая, тощая барышня
в розовом платье и круглых, темных очках
играла на пианино «Молитву девы», а
в четыре шла берегом на мельницу пить молоко, и по воде косо влачилась за нею розовая тень.
Мать поплачет, поплачет, потом сядет за фортепьяно и забудется за Герцом: слезы каплют одна за другой на клавиши. Но вот приходит Андрюша или его приведут; он начнет рассказывать так бойко, так живо, что рассмешит и ее, притом он такой понятливый! Скоро он стал читать «Телемака», как она сама, и
играть с ней
в четыре руки.
— Не уходите после урока, Христофор Федорыч, — сказал он, — мы с Лизаветой Михайловной
сыграем бетховенскую сонату
в четыре руки.
— Вы никогда не будете
в четыре руки играть верно! — вмешалась
в разговор Фатеева.
В селе, за
четыре версты,
У церкви, где ветер шатает
Подбитые бурей кресты,
Местечко старик выбирает;
Устал он, работа трудна,
Тут тоже сноровка нужна —
Чтоб крест было видно с дороги,
Чтоб солнце
играло кругом.
В снегу до колен его ноги,
В руках его заступ и лом...
—
В Нижнем, с татарином
играл. Прикинулся, подлец, неумелым. Деньжат у меня ни-ни. Думал — наверное выиграю, как и всегда, а тут вышло иначе. Три красных стало за мной, да за партии
четыре с полтиной. Татарин положил кий: дошлите, говорит, деньги! Так и так, говорю, повремените: я, мол, такой-то. Назвал себя. А татарин-то себя назвал: а я, говорит, Садык… И
руки у меня опустились…
Косых. От Барабанова. Всю ночь провинтили и только что кончили… Проигрался
в пух… Этот Барабанов
играет как сапожник! (Плачущим голосом.) Вы послушайте: все время несу я черву… (Обращается к Боркину, который прыгает от него.) Он ходит бубну, я опять черву, он бубну… Ну, и без взятки. (Лебедеву.)
Играем четыре трефы. У меня туз, дама-шост на
руках, туз, десятка-третей пик…
После обеда
играли на рояле
в четыре руки, потом стало темно, и я уехал к себе.
— Теперь бы следовало вам
сыграть вашу сонату
в четыре руки, — заметила Пелагея Ивановна, — но уж это лучше до другого разу, а то, я боюсь, мы надоедим господину Вязовнину.
Кого держала мать
в своем зеркале? Кого — Валерия? (Одно лето, моих
четырех лет, — одного: того, кому
в четыре руки —
играли и
в четыре же
руки — вышивали, кому и о ком
в два голоса — пели…) Я? — знаю кого.
Но самым ужасным для Масленникова
в его партнере было то, что он никогда не
играл больше
четырех, даже тогда, когда на
руках у него имелась большая и верная игра.
Был девятый час вечера. Наверху, за потолком, во втором этаже кто-то ходил из угла
в угол, а еще выше, на третьем этаже,
четыре руки играли гаммы. Шаганье человека, который, судя по нервной походке, о чем-то мучительно думал или же страдал зубною болью, и монотонные гаммы придавали тишине вечера что-то дремотное, располагающее к ленивым думам. Через две комнаты
в детской разговаривали гувернантка и Сережа.
Там я ставил впервые
в Дерпте комедию Островского"Не
в свои сани не садись", где
играл Бородкина, и этот памятный тамошним старожилам спектакль начался комическими сценами из шекспировского"Сна
в летнюю ночь"
в немецком переводе Тика; а мендельсоновскую музыку исполнял за сценой
в четыре руки сам С.Ф. с одним из бывших"рутенистов", впоследствии известным
в Петербурге врачом, Тицнером.