Неточные совпадения
Дорогой, в вагоне, он разговаривал с
соседями о политике,
о новых железных дорогах, и, так же как в Москве, его одолевала путаница понятий, недовольство собой, стыд пред чем-то; но когда он вышел на своей станции,
узнал кривого кучера Игната с поднятым воротником кафтана, когда увидал в неярком свете, падающем из окон станции, свои ковровые сани, своих лошадей с подвязанными хвостами, в сбруе с кольцами и мохрами, когда кучер Игнат, еще в то время как укладывались, рассказал ему деревенские новости,
о приходе рядчика и
о том, что отелилась Пава, — он почувствовал, что понемногу путаница разъясняется, и стыд и недовольство собой проходят.
Кроме того, Левин
знал, что он увидит у Свияжского помещиков
соседей, и ему теперь особенно интересно было поговорить, послушать
о хозяйстве те самые разговоры об урожае, найме рабочих и т. п., которые, Левин
знал, принято считать чем-то очень низким, но которые теперь для Левина казались одними важными.
Помещик при упоминании
о выгодах хозяйства Свияжского улыбнулся, очевидно
зная, какой мог быть барыш у
соседа и предводителя.
Покой был известного рода, ибо гостиница была тоже известного рода, то есть именно такая, как бывают гостиницы в губернских городах, где за два рубля в сутки проезжающие получают покойную комнату с тараканами, выглядывающими, как чернослив, из всех углов, и дверью в соседнее помещение, всегда заставленною комодом, где устраивается
сосед, молчаливый и спокойный человек, но чрезвычайно любопытный, интересующийся
знать о всех подробностях проезжающего.
«Так ты женат! не
знал я ране!
Давно ли?» — «Около двух лет». —
«На ком?» — «На Лариной». — «Татьяне!»
«Ты ей знаком?» — «Я им
сосед». —
«
О, так пойдем же». Князь подходит
К своей жене и ей подводит
Родню и друга своего.
Княгиня смотрит на него…
И что ей душу ни смутило,
Как сильно ни была она
Удивлена, поражена,
Но ей ничто не изменило:
В ней сохранился тот же тон,
Был так же тих ее поклон.
Это был один из тех характеров, которые могли возникнуть только в тяжелый XV век на полукочующем углу Европы, когда вся южная первобытная Россия, оставленная своими князьями, была опустошена, выжжена дотла неукротимыми набегами монгольских хищников; когда, лишившись дома и кровли, стал здесь отважен человек; когда на пожарищах, в виду грозных
соседей и вечной опасности, селился он и привыкал глядеть им прямо в очи, разучившись
знать, существует ли какая боязнь на свете; когда бранным пламенем объялся древле мирный славянский дух и завелось козачество — широкая, разгульная замашка русской природы, — и когда все поречья, перевозы, прибрежные пологие и удобные места усеялись козаками, которым и счету никто не ведал, и смелые товарищи их были вправе отвечать султану, пожелавшему
знать о числе их: «Кто их
знает! у нас их раскидано по всему степу: что байрак, то козак» (что маленький пригорок, там уж и козак).
Если же
узнаю, что Евгения мне не дадут, то непременно буду пробовать опять к вам добраться, — покамест нет возможности думать об этом соединении, и, пожалуйста, не говорите мне
о приятном для меня свидании с вами и с вашими
соседями.
Никто не ждал от него скорого возвращения: все
знали очень хорошо, что дядя Аким воспользуется случаем полежать на печи у
соседа и пролежит тем долее и охотнее, что дорога больно худа и ветер пуще студен. Никто не помышлял
о нем вплоть до сумерек; но вот уже и ночь давно наступила, а дядя Аким все еще не возвращался. Погода между тем становилась хуже и хуже; снег, превратившийся в дождь, ручьями лил с кровель и яростно хлестал в окна избы; ветер дико завывал вокруг дома, потрясая навесы и раскачивая ворота.
— Кстати еще одна просьба. Я
знаю, ты рассердишься, но моя обязанность предупредить тебя… Извини, Николай Степаныч, но все наши знакомые и
соседи стали уж поговаривать
о том, что ты очень часто бываешь у Кати. Она умная, образованная, я не спорю, с ней приятно провести время, но в твои годы и с твоим общественным положением как-то,
знаешь, странно находить удовольствие в ее обществе… К тому же у нее такая репутация, что…
Пόд-вечер приехали гости к Палицыну; Наталья Сергевна разрядилась в фижмы и парчевое платье, распудрилась и разрумянилась; стол в гостиной уставили вареньями, ягодами сушеными и свежими; Генадий Василич Горинкин, богатый
сосед, сидел на почетном месте, и хозяйка поминутно подносила ему тарелки с сластями; он брал из каждой понемножку и важно обтирал себе губы; он был высокого росту, белокур, и вообще довольно ловок для деревенского жителя того века; и это потому быть может, что он служил в лейб-кампанцах; 25<-и> лет вышед в отставку, он женился и нажил себе двух дочерей и одного сына; — Борис Петрович занимал его разговорами
о хозяйстве,
о Москве и проч., бранил новое, хвалил старое, как все старики, ибо вообще, если человек сам стал хуже, то всё ему хуже кажется; — поздно вечером, истощив разговор, они не
знали, что начать; зевали в руку, вертелись на местах, смотрели по сторонам; но заботливый хозяин тотчас нашелся...
Однажды, когда мать повторяла со мною какой-то урок, вошел буфетчик Павел Тимофеевич и доложил в неизменной форме
о просьбе
соседа дозволить половить рыбы под нашим берегом Зуши: «Дмитрий Александрович приказали кланяться и
о здоровье
узнать, приказали просить дозволения рыбки половиться и приказали долго жить».
Гневышов. Валентина Васильевна желала иметь дачу в местности здоровой и подальше от города, нисколько не заботясь
о том, каковы будут ее
соседи; но это совсем не значит, чтоб она обрекла себя на одиночество и скуку. Хорошо бы познакомить с ней какую-нибудь пожилую даму, с которой она могла бы и гулять, и быть постоянно вместе. Ну, говорите, что вы
узнали о здешних дачниках.
Я
знала от Кати и от
соседей, что, кроме забот
о старой матери, с которою он жил, кроме своего хозяйства и нашего опекунства, у него были какие-то дворянские дела, за которые ему делали большие неприятности; но как он смотрел на все это, какие были его убеждения, планы, надежды, я никогда ничего не могла
узнать от него.
Вы называете фамилию, которая вовсе неизвестна; но любезнику она как будто знакома; она
знал того-то,
знал такую-то, носивших такое имя. Он выказывает душевное сожаление, что судьба, так сказать, лишает его счастия продолжать путь с таким милым, любезным, приятным
соседом; но он надеется… надеется, что… гм! гм!.. и просит убедительно
о продолжении знакомства.
— Вот, слухи между ними пошли, что «енарал с Питеру» приедет им «волю заправскую читать»… Полковник вынужден вчера эстафетой потребовать войско, а они, уж Бог
знает как и откуда, прослышали
о войске и думают, что это войско и придет к ним с настоящею волею, — ну, и ждут вот, да еще и соседних мутят, и
соседи тоже поприходили.
Кому же, по мнению парижского общества, как не ближайшим
соседям России, полякам, лучше и
знать о тамошних обстоятельствах?
— Да что мне от вашей благодарности! Как самому плохо, так доктора поскорее звать, а как дело до других, так сейчас: «Все от бога»… И вам не стыдно, Черкасов? Ведь вы же не в поле живете, кругом люди! Если теперь кто поблизости заболеет, вы
знаете, кто будет виноват? Вы один, и больше никто!..
О себе позаботился, а
соседи пускай заражаются?
О нем я
узнал в нашем отеле, на лестнице, возвращаясь откуда-то. Мой
сосед, француз-адвокат, очень умный и начитанный малый, который с нами и обедал за табльдотом, — остановил меня и сообщил...
— Мы подождем, Катя; да, подождем!.. Утро вечера мудренее, говорит пословица, а у нас вечер будет мудрее утра. Не
знаю ничего, а
знаю только, что
сосед наш человек благородный, хоть и темный. Не спрашивай меня ни
о чем, и будь повеселей.
— Ну, ребенок, — продолжал разглагольствовать старик, — другие дети радуются, когда гости приезжают, все лишние сласти перепадут, а этому не надо… зарылся в книги и
знать никого не хочет…
О сне и об еде забыть готов… Что в этих книгах толку. Не доведут вас, Лександр Васильевич, до добра эти книги… На что было бы лучше, кабы вы, как другие дети, играли бы, резвились, а то сидит у себя в комнате бука букой… Недаром все
соседи вас дикарем прозвали…
— Не смей я даже наказывать преступников — кричат: тиран, деспот! Исполнение закона с моей стороны — насилие; исполнение трактатов, поддержка политических связей с
соседями — измена. Вы
знаете, как справедливо требование Польши
о вознаграждении ее за переход русских войск через ее владения…
В кабинете, полном дыма, шел разговор
о войне, которая была объявлена манифестом,
о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все
знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими
соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух
соседей своих, которых он стравил между собой.