Княгиня, кажется, не привыкла повелевать; она питает уважение к уму и знаниям дочки, которая читала Байрона по-английски и
знает алгебру: в Москве, видно, барышни пустились в ученость и хорошо делают, право!
Неточные совпадения
— Томилина я скоро начну ненавидеть, мне уже теперь, иной раз, хочется ударить его по уху. Мне нужно
знать, а он учит не верить, убеждает, что
алгебра — произвольна, и черт его не поймет, чего ему надо! Долбит, что человек должен разорвать паутину понятий, сотканных разумом, выскочить куда-то, в беспредельность свободы. Выходит как-то так: гуляй голым! Какой дьявол вертит ручку этой кофейной мельницы?
— Пермякова и Марковича я
знал по магазинам, когда еще служил у Марины Петровны; гимназистки Китаева и Воронова учили меня, одна —
алгебре, другая — истории: они вошли в кружок одновременно со мной, они и меня пригласили, потому что боялись. Они были там два раза и не раздевались, Китаева даже ударила Марковича по лицу и ногой в грудь, когда он стоял на коленях перед нею.
Вот видите, с высшей
алгеброй не
знаю, много ли у меня дохода.
Вспомните, Лихонин, как нам был труден переход от арифметики к
алгебре, когда нас заставляли заменять простые числа буквами, и мы не
знали, для чего это делается.
На экзамен математики я пришел раньше обыкновенного. Я
знал предмет порядочно, но было два вопроса из
алгебры, которые я как-то утаил от учителя и которые мне были совершенно неизвестны. Это были, как теперь помню: теории сочетаний и бином Ньютона. Я сел на заднюю лавку и просматривал два незнакомые вопроса; но непривычка заниматься в шумной комнате и недостаточность времени, которую я предчувствовал, мешали мне вникнуть в то, что я читал.
А я и сам алгебру-то позабыл и не
знаю, правда или неправда, что плюс на плюс дает минус; да ничего: женщин математикой только жигани, — они страсть этой штуки боятся.
— Нет, мне только смешно, что вы меня так серьезно уверяете, что зайцы могут бить на барабане, тогда как я
знаю зайца, который умел
алгебру делать. Ну-с, чей же замечательнее? — окончила она, пристально взглянув на Долинского.
В то время как вводилась рекрутская повинность, Кантемир изощрялся над неслужащими; когда учреждалась табель о рангах, он поражал боярскую спесь и местничество; когда народ от притеснений и непонятных ему новостей всякого рода бежал в раскол, он смеялся над мертвою обрядностью раскольников; когда народ нуждался в грамоте, а у нас учреждалась академия наук, он обличал тех, которые говорили, что можно жить, не
зная ни латыни, ни Эвклида, ни
алгебры…
Я задал ему сложение простых дробей, но он и в тех спутался; потом об
алгебре признался, что совсем ее не
знает, а геометрии немного. Я принялся экзаменовать его в геометрии, на поверку вышло, что и в геометрии нуль. Я нахмурился.
Во-первых, назавтра, в понедельник, ему предстояло держать экзамен по математике; он
знал, что если завтра ему не удастся решить письменную задачу, то его исключат, так как сидел он в шестом классе два года и имел годовую отметку по
алгебре 2 3/4.