Неточные совпадения
И опять по обеим сторонам столбового пути пошли вновь писать версты, станционные смотрители, колодцы, обозы, серые деревни с самоварами, бабами и бойким бородатым хозяином, бегущим из постоялого двора с овсом в руке, пешеход в протертых лаптях, плетущийся за восемьсот верст, городишки, выстроенные живьем, с деревянными лавчонками, мучными бочками, лаптями, калачами и прочей мелюзгой, рябые шлагбаумы, чинимые мосты, поля неоглядные и по ту сторону и по другую, помещичьи рыдваны, [Рыдван — в старину: большая дорожная карета.] солдат верхом на лошади, везущий
зеленый ящик с свинцовым горохом и подписью: такой-то артиллерийской батареи,
зеленые, желтые и свежеразрытые черные полосы, мелькающие по степям, затянутая вдали песня, сосновые верхушки в
тумане, пропадающий далече колокольный звон, вороны как мухи и горизонт без конца…
За лугами, усеянными рощами и водяными мельницами,
зеленели и синели густые леса, как моря или
туман, далеко разливавшийся.
За городом дорога пошла берегом. Я смотрел на необозримый залив, на наши суда, на озаряемые солнцем горы, одни, поближе, пурпуровые, подальше — лиловые; самые дальние синели в
тумане небосклона. Картина впереди — еще лучше: мы мчались по большому
зеленому лугу с декорацией индийских деревень, прячущихся в тени бананов и пальм. Это одна бесконечная шпалера
зелени — на бананах нежной, яркой до желтизны, на пальмах темной и жесткой.
Река вьется верст на десять, тускло синея сквозь
туман; за ней водянисто-зеленые луга; за лугами пологие холмы; вдали чибисы с криком вьются над болотом; сквозь влажный блеск, разлитый в воздухе, ясно выступает даль… не то, что летом.
По утрам его часто затягивало
туманами от прудов, и теперь туманная пелена разрывалась, обнаруживая то крышу, то клок
зелени, то белую стену…
Вдали, в розовом праздничном
тумане вечерней зари, сияли золотые купола и кресты. Высоко на горе белые стройные церкви, казалось, плавали в этом цветистом волшебном мареве. Курчавые леса и кустарники сбежали сверху и надвинулись над самым оврагом. А отвесный белый обрыв, купавший свое подножье в синей реке, весь, точно
зелеными жилками и бородавками, был изборожден случайными порослями. Сказочно прекрасный древний город точно сам шел навстречу поезду.
Время стало приближаться к весне. Воздвиженское с каждым днем делалось все прелестней и прелестней: с высокой горы его текли целые потоки воды, огромное пространство виднеющегося озера почти уже сплошь покрылось синеватою наслюдою. Уездный город стоял целый день покрытый как бы
туманом испарений. Огромный сад Воздвиженского весь растаял и местами начинал
зеленеть. Все деревья покрылись почками, имеющими буроватый отлив. Грачи вылетали из свитых ими на деревьях гнезд и весело каркали.
Неудержимый поток света залил все небо, заставив спавшую землю встрепенуться малейшей фиброй, точно кругом завертелись мириады невидимых колес, валов и шестерней, заставлявших подниматься кверху ночной
туман, сушивших росу на траве и передававших рядом таинственных процессов свое движение всему, что кругом
зеленело, пищало и стрекотало в траве и разливалось в лесу тысячами музыкальных мелодий.
Всю вескость последнего правила пришлось вскоре Александрову испытать на практике, и урок был не из нежных. Вставали юнкера всегда в семь часов утра; чистили сапоги и платье, оправляли койки и с полотенцем, мылом и зубной щеткой шли в общую круглую умывалку, под медные краны. Сегодняшнее сентябрьское утро было сумрачное, моросил серый дождик; желто-зеленый
туман висел за окнами. Тяжесть была во всем теле, и не хотелось покидать кровати.
Вскоре толпа залила уже всю площадку. Над ней стояла тонкая пыль, залегавшая, как
туман, между
зеленью, и сплошной гул голосов носился над людскими головами.
Все это в голове Брагина под влиянием выпитого вина перемешалось в какой-то один безобразный сон; он видел, как в
тумане, ярко-зеленое платье Варвары Тихоновны, сизый нос Порфира Порфирыча и широкую, как подушка, спину плясавшего Липачка.
Погрузившись, мы все шестеро уселись и молча поплыли среди камышей и выбрались на стихшую Волгу… Было страшно холодно.
Туман зеленел над нами. По ту сторону Волги, за черной водой еще чернее воды линия камышей. Плыли и молчали. Ведь что-то крупное было сделано, это чувствовалось, но все молчали: сделано дело, что зря болтать!
Под нами был весь Кавказ с его снеговым хребтом, с пропастями, стремнинами, пиками, а ниже — с курчавой
зеленью лесов. Вдали юг и восток были закрыты
туманами, и Черное море сияло, как эмаль, а на севере пестрели леса, плавни, степи, беспредельные, местами подернутые мглой…
Она сама кланяется гимназисткам, но вдруг коричневые платья их и беленькие личики исчезают… Контуры их еще обрисовываются в
тумане, а из-за контуров выплывает что-то
зеленое…
Солнце садится за лесом, луга закрываются на ночь фатой из
тумана;
зеленые сосны чернеют, а там где-нибудь замелькают кресты, и встает за горой городочек, покрытый соломой, — вот ты и вся здесь, родная картинка, а тепло на душе каждый раз, когда про тебя вспомянется.
Вдали одетые
туманом курганы, может быть могилы татарских наездников, подымались, выходили из полосатой пашни: еловые, березовые рощи казались опрокинутыми в воде; и мрачный цвет первых приятно отделялся желтоватой
зеленью и белыми корнями последних; летнее солнце с улыбкой золотило эту простую картину.
По
зеленым склонам долины ползли
туманы; сквозь них можно было различить длинные, вытянувшиеся колонны войск, шедших впереди нас.
Пересекая дорогу, вьется из-под бревенчатого мостка узкая речонка, точно сжатая в невысоких, но крутых изумрудно-зеленых берегах, гладкая, как зеркало, и уже чуть-чуть подернутая вдали легким
туманом.
Еще до восхождения солнечного Лиза встала, сошла на берег Москвы-реки, села на траве и, подгорюнившись, смотрела на белые
туманы, которые волновались в воздухе и, подымаясь вверх, оставляли блестящие капли на
зеленом покрове натуры.
Вдруг вижу я что же? Вижу, что с этого с озера поднимается
туман, такой сизый, легкий
туман, и, точно настоящая пелена, так по полю и расстилается. А тут под
туманом на самой на середине озера вдруг кружочек этакой, как будто рыбка плеснулась, и выходит из этого кружочка человек, так маленький, росту не больше как с петуха будет; личико крошечное; в синеньком кафтанчике, а на головке
зеленый картузик держит.
Мальчик молча глядел на реку. На ней уже начали покрикивать, сперва изредка, точно лениво, звонкие лягушечьи голоса. Вечерний
туман дымился в камыше и легким, как кисея, паром вился над водой. Небо потемнело и
позеленело, и на нем яснее выступил незаметный до сих пор полукруг молодого месяца.
По обе стороны дороги кучки елей и лиственниц взбегали кверху оживленной кудрявой
зеленью. На гребне холма они сдвинулись гуще, стали стеной тайги, но на склоне меж дерев и ветвей виднелась даль, расстилавшаяся лугами, сверкавшая кое-где полоской речной глади, затянутая
туманами в низинах и болотах…
Когда мы подходили вечерком, небо зарилось, этакое ражее, красное, а над
зеленью сине, как будто синяя тюль раскинута — такой
туман.
Григорий усердствовал — потный, ошеломлённый, с мутными глазами и с тяжёлым
туманом в голове. Порой чувство личного бытия в нём совершенно исчезало под давлением впечатлений, переживаемых им.
Зелёные пятна под мутными глазами на землистых лицах, кости, точно обточенные болезнью, липкая, пахучая кожа, страшные судороги едва живых тел — всё это сжимало сердце тоской и вызывало тошноту.
Туман лежал белой колыхающейся, бесконечною гладью у его ног, но над ним сияло голубое небо, шептались душистые
зеленые ветви, а золотые лучи солнца звенели ликующим торжеством победы.
Зелёной сетью трав подёрнут спящий пруд,
А за прудом село дымится — и встают
Вдали
туманы над полями.
В аллею темную вхожу я; сквозь кусты
Глядит вечерний луч, и жёлтые листы
Шумят под робкими шагами.
Серые и беловатые камни, желто-зеленый мох, покрытые росой кусты держидерева, кизила и карагача обозначались с чрезвычайной ясностию и выпуклостию на прозрачном, золотистом свете восхода; зато другая сторона и лощина, покрытая густым
туманом, который волновался дымчатыми неровными слоями, были сыры, мрачны и представляли неуловимую смесь цветов: бледно-лилового, почти черного, темно-зеленого и белого.
Дымки орудий, ракет и ружей сливаются с покрытой росою
зеленью и
туманом.
Пока матросы, усевшись артелями на палубе, обедали и лясничали, вспоминая Кронштадт, русские морозы и похваливая обильный, вкусный праздничный обед, — ровно в полдень на фоне синеющего
тумана серыми пятнами вырезались острова
Зеленого мыса, принадлежащие, как и Мадера, португальцам.
Первые лучи солнца, пробив сквозившую тучу, блеснули в небе и пробежали по земле и небу.
Туман волнами стал переливаться в лощинах, роса, блестя, заиграла на
зелени, прозрачные побелевшие тучки спеша разбегались по синевшему своду. Птицы гомозились в чаще и, как потерянные, щебетали что-то счастливое; сочные листья радостно и спокойно шептались в вершинах, и ветви живых дерев медленно, величаво зашевелились над мертвым, поникшим деревом.
Зеленая комната ходуном заходила в глазах Дорушки… Волнение девочки было ей не под силу. Дорушка зашаталась, голова у нее закружилась, наполнилась
туманом Ноги подкашивались. Непривычка лгать, отвращение ко всему лживому, к малейшей фальши глубоко претила честной натуре Дорушки, и в то же время страх за Дуню, ее любимую глупенькую еще малютку-подружку заставляли покривить душой благородную чуткую Дорушку.
Сады по скату городской горы и рощи замоскворецкие оперялись; казалось, они покрыты были
зеленою сетью; Москва-река, свободная от ледяных оков своих, отдергивала полог
тумана, чтобы показать и спесивую красоту полногрудых вод своих, и свежую
зелень своих берегов.
С тех пор как о ней знали не они вдвоем, надо было постоянно ожидать катастрофы. Вокруг в роще царствовала могильная тишина, нарушаемая шорохом шагов ходившей тревожно по траве женщины. Под деревьями уже стали ложиться тени, а над прудом, где было еще светло, колебались облака
тумана. По ту сторону пруда лежал луг, скрывавший своей обманчивой
зеленью топкое болото. Там
туман клубился еще гуще, серовато-белая масса его поднималась с земли и, волнуясь, расстилалась дальше. Оттуда несло сыростью.
Скрипнула дверь. В рощице за баней кусты зашуршали, будто ветер
зеленую дорожку надвое распахнул. А ветра, между прочим, и с детское дыхание не было: на лугу спокой-тишина, пушинку оброни, сама наземь падет и не дрогнет. Огни кое-где по окраинным халупам зажглись,
туман вечерний у моста всколыхнулся, — воздух сам с собой разговаривает...
Сквозь
туман этот виднелась белая церковь, кое-где крыши изб Бородина, кое-где сплошные массы солдат, кое-где
зеленые ящики, пушки.