Неточные совпадения
Они никогда не смущали себя никакими туманными умственными или нравственными вопросами: оттого всегда и цвели здоровьем и весельем, оттого там жили долго; мужчины в сорок
лет походили
на юношей; старики не боролись с трудной, мучительной смертью, а, дожив до невозможности, умирали как будто украдкой, тихо
застывая и незаметно испуская последний вздох. Оттого и говорят, что прежде был крепче народ.
Вы представьте себе, что стоите
на берегу: волны — мерно вверх; и поднявшись — вдруг так и остались,
застыли, оцепенели. Вот так же жутко и неестественно было и это — когда внезапно спуталась, смешалась, остановилась наша, предписанная Скрижалью, прогулка. Последний раз нечто подобное, как гласят наши летописи, произошло 119
лет назад, когда в самую чащу прогулки, со свистом и дымом, свалился с неба метеорит.
Но здесь, как соскочившая
на полном ходу гайка, от наших рядов оторвалась тонкая, упруго-гибкая женская фигура и с криком: «Довольно! Не сметь!» — бросилась прямо туда, в четырехугольник. Это было — как метеор — 119
лет назад: вся прогулка
застыла, и наши ряды — серые гребни скованных внезапным морозом волн.
— Знамое дело, какие теперь дороги! И то еще удивлению подобно, как до сих пор река стоит; в другие
годы в это время она давно в берегах… Я полагаю, дюжи были морозы — лед-то добре закрепили; оттого долее она и держит. А все, по-настоящему, пора бы расступиться! Вишь, какое тепло: мокрая рука не
стынет на ветре! Вот вороны и жаворонки недели три как уж прилетели! — говорил Глеб, околачивая молотком железное острие багра.
Проводив его глазами, Егорушка обнял колени руками и склонил голову… Горячие лучи жгли ему затылок, шею и спину. Заунывная песня то замирала, то опять проносилась в стоячем, душном воздухе, ручей монотонно журчал, лошади жевали, а время тянулось бесконечно, точно и оно
застыло и остановилось. Казалось, что с утра прошло уже сто
лет… Не хотел ли бог, чтобы Егорушка, бричка и лошади замерли в этом воздухе и, как холмы, окаменели бы и остались навеки
на одном месте?
— А как я ревновал тебя все это время! Мне кажется, я бы умер, если б услышал о твоей свадьбе! Я подсылал к тебе, караулил, шпионил… вот она все ходила (и он кивнул
на мать). — Ведь ты не любила Мозглякова, не правда ли, Зиночка? О ангел мой? Вспомнишь ли ты обо мне, когда я умру? Знаю, что вспомнишь; но пройдут
годы, сердце
остынет, настанет холод, зима
на душе, и забудешь ты меня, Зиночка!..
— Не понимают, ваше благородие, не понимают, где им понять! Глупые они, молодые. У нас во дворе один я старик. Разве можно старика забиждать? Я восьмой десяток
на свете живу, а они зубы скалят. Двадцать три
года солдатом служил.. Известно, глупые… Ну, старая!
Застыла!
Но горячая любовь к природе и живым творениям, населяющим божий мир, не
остывала в душе моей, и через пятьдесят
лет, обогащенный опытами охотничьей жизни страстного стрелка и рыбака, я оглянулся с любовью
на свое детство — и попытки мальчика осуществил шестидесятилетний старик: вышли в свет «Записки об уженье рыбы» и «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии».
Никита в это время отвязал от тумбы лошадь; они с приемным отцом уселись в сани и поехали. До их деревни было верст пятнадцать. Лошаденка бойко бежала, взбивая копытами к омья снега, которые
на лету рассыпались, обдавая Никиту. А Никита улегся около отца, завернувшись в армяк, и молчал. Старик раза два заговорил с ним, но он не ответил. Он точно
застыл и смотрел неподвижно
на снег, как будто ища в нем точку, забытую им в комнатах присутствия.
Если
летом вынесешь из погреба холодный горшок, по нем сейчас сядут капли воды. Откуда взялась эта вода? Она тут и была. Только пока тепло было, ее не видно было, а как ушло тепло из воздуха в холодный горшок, воздух вокруг горшка
остыл, и капли сели. То же бывает и
на окнах. В горнице тепло, и пары держатся в воздухе; но с надворья
остынут окна, и снутри, подле окон, воздух охолодеет, и потекут капли.
— Надо
остынуть, — сказал Грябов, хлопая себя по бедрам. — Скажи
на милость, Федор Андреич, отчего это у меня каждое
лето сыпь
на груди бывает?
Три, четыре
года такой жизни, какую я сбираюсь вести, и забудешь совсем, который тебе
год,
застынешь и
на веки успокоишься.