Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми
себе. (Режет жаркое.)Что это
за жаркое? Это не жаркое.
Анна Андреевна. Ну что ты? к чему? зачем? Что
за ветреность такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну что ты нашла такого удивительного? Ну что тебе вздумалось? Право, как дитя какое-нибудь трехлетнее. Не похоже, не похоже, совершенно не похоже на то, чтобы ей было восемнадцать лет. Я не знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь вести
себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты будешь знать, что такое хорошие правила и солидность в поступках.
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе, да
за дело, чтоб он знал полезное. А ты что? — начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет
за то, что не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша» не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь
себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Городничий. Да я так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего не могу сказать. Да и странно говорить: нет человека, который бы
за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.
Лука Лукич (хватаясь
за карманы, про
себя).Вот те штука, если нет! Есть, есть! (Вынимает и подает, дрожа, ассигнации.)
Пошел, пошел! чего лезешь? (Упирается первому руками в брюхо и выпирается вместе с ним в прихожую, захлопнув
за собою дверь.)
Получше нарядилась я,
Пошла я в церковь Божию,
Смех слышу
за собой! //………………………………….
Правдин. Надобно действительно, чтоб всякое состояние людей имело приличное
себе воспитание; тогда можно быть уверену… Что
за шум?
Стародум. Поверь мне, всякий найдет в
себе довольно сил, чтоб быть добродетельну. Надобно захотеть решительно, а там всего будет легче не делать того,
за что б совесть угрызала.
Митрофан. Да! того и смотри, что от дядюшки таска; а там с его кулаков да
за Часослов. Нет, так я, спасибо, уж один конец с
собою!
Г-жа Простакова. А мы-то что? Позволь, мой батюшка, проводить
себя и мне, и сыну, и мужу. Мы все
за твое здоровье в Киев пешком обещаемся, лишь бы дельце наше сладить.
Вот в чем дело, батюшка.
За молитвы родителей наших, — нам, грешным, где б и умолить, — даровал нам Господь Митрофанушку. Мы все делали, чтоб он у нас стал таков, как изволишь его видеть. Не угодно ль, мой батюшка, взять на
себя труд и посмотреть, как он у нас выучен?
Был, после начала возмущения, день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря на то что внутренние враги были побеждены и польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам было как-то не по
себе, так как о новом градоначальнике все еще не было ни слуху ни духу. Они слонялись по городу, словно отравленные мухи, и не смели ни
за какое дело приняться, потому что не знали, как-то понравятся ихние недавние затеи новому начальнику.
Столько вмещал он в
себе крику, — говорит по этому поводу летописец, — что от оного многие глуповцы и
за себя и
за детей навсегда испугались".
Утвердившись таким образом в самом центре, единомыслие градоначальническое неминуемо повлечет
за собой и единомыслие всеобщее. Всякий обыватель, уразумев, что градоначальники: а) распоряжаются единомысленно, б) палят также единомысленно, — будет единомысленно же и изготовляться к воспринятию сих мероприятий. Ибо от такого единомыслия некуда будет им деваться. Не будет, следственно, ни свары, ни розни, а будут распоряжения и пальба повсеместная.
Стрельцы из молодых гонялись
за нею без памяти, однако ж не враждовали из-за нее промеж
собой, а все вообще называли «сахарницей» и «проезжим шляхом».
Уподобив
себя вечным должникам, находящимся во власти вечных кредиторов, они рассудили, что на свете бывают всякие кредиторы: и разумные и неразумные. Разумный кредитор помогает должнику выйти из стесненных обстоятельств и в вознаграждение
за свою разумность получает свой долг. Неразумный кредитор сажает должника в острог или непрерывно сечет его и в вознаграждение не получает ничего. Рассудив таким образом, глуповцы стали ждать, не сделаются ли все кредиторы разумными? И ждут до сего дня.
Но как ни строго хранили будочники вверенную им тайну, неслыханная весть об упразднении градоначальниковой головы в несколько минут облетела весь город. Из обывателей многие плакали, потому что почувствовали
себя сиротами и, сверх того, боялись подпасть под ответственность
за то, что повиновались такому градоначальнику, у которого на плечах вместо головы была пустая посудина. Напротив, другие хотя тоже плакали, но утверждали, что
за повиновение их ожидает не кара, а похвала.
— Ужли, братцы, всамделе такая игра есть? — говорили они промеж
себя, но так тихо, что даже Бородавкин, зорко следивший
за направлением умов, и тот ничего не расслышал.
К сожалению, Грустилов первый пошел по этому пагубному пути и увлек
за собой остальных.
Однако упорство старика заставило Аленку призадуматься. Воротившись после этого разговора домой, она некоторое время ни
за какое дело взяться не могла, словно места
себе не находила; потом подвалилась к Митьке и горько-горько заплакала.
Но перенесемся мыслью
за сто лет тому назад, поставим
себя на место достославных наших предков, и мы легко поймем тот ужас, который долженствовал обуять их при виде этих вращающихся глаз и этого раскрытого рта, из которого ничего не выходило, кроме шипения и какого-то бессмысленного звука, непохожего даже на бой часов.
Во главе партии состояли те же Аксиньюшка и Парамоша, имея
за собой целую толпу нищих и калек.
И
за всем тем продолжали считать
себя самым мудрым народом в мире.
Одоевец пошел против бунтовщиков и тоже начал неослабно палить, но, должно быть, палил зря, потому что бунтовщики не только не смирялись, но увлекли
за собой чернонёбых и губошлепов.
Бунт кончился; невежество было подавлено, и на место его водворено просвещение. Через полчаса Бородавкин, обремененный добычей, въезжал с триумфом в город, влача
за собой множество пленников и заложников. И так как в числе их оказались некоторые военачальники и другие первых трех классов особы, то он приказал обращаться с ними ласково (выколов, однако, для верности, глаза), а прочих сослать на каторгу.
Конечно, современные нам академии имеют несколько иной характер, нежели тот, который предполагал им дать Двоекуров, но так как сила не в названии, а в той сущности, которую преследует проект и которая есть не что иное, как «рассмотрение наук», то очевидно, что, покуда царствует потребность в «рассмотрении», до тех пор и проект Двоекурова удержит
за собой все значение воспитательного документа.
В течение всего его градоначальничества глуповцы не только не садились
за стол без горчицы, но даже развели у
себя довольно обширные горчичные плантации для удовлетворения требованиям внешней торговли."И процвела оная весь, яко крин сельный, [Крин се́льный (церковно-славянск.) — полевой цветок.] посылая сей горький продукт в отдаленнейшие места державы Российской и получая взамен оного драгоценные металлы и меха".
Другие утверждали, что Пфейферша еще в вольном городе Гамбурге полюбила Грустилова
за его меланхолический вид и вышла замуж
за Пфейфера единственно затем, чтобы соединиться с Грустиловым и сосредоточить на
себе ту чувствительность, которую он бесполезно растрачивал на такие пустые зрелища, как токованье тетеревов и кокоток.
Его-то, конечно, и взял
себе Бородавкин
за образец.
Такова была простота нравов того времени, что мы, свидетели эпохи позднейшей, с трудом можем перенестись даже воображением в те недавние времена, когда каждый эскадронный командир, не называя
себя коммунистом, вменял
себе, однако ж,
за честь и обязанность быть оным от верхнего конца до нижнего.
1) Клементий, Амадей Мануйлович. Вывезен из Италии Бироном, герцогом Курляндским,
за искусную стряпню макарон; потом, будучи внезапно произведен в надлежащий чин, прислан градоначальником. Прибыв в Глупов, не только не оставил занятия макаронами, но даже многих усильно к тому принуждал, чем
себя и воспрославил.
За измену бит в 1734 году кнутом и, по вырвании ноздрей, сослан в Березов.
— Правда ли, — говорил он, — что ты, Семен, светлейшего Римской империи князя Григория Григорьевича Орлова Гришкой величал и, ходючи по кабакам, перед всякого звания людьми
за приятеля
себе выдавал?
Княгиня Бетси, не дождавшись конца последнего акта, уехала из театра. Только что успела она войти в свою уборную, обсыпать свое длинное бледное лицо пудрой, стереть ее, оправиться и приказать чай в большой гостиной, как уж одна
за другою стали подъезжать кареты к ее огромному дому на Большой Морской. Гости выходили на широкий подъезд, и тучный швейцар, читающий по утрам, для назидания прохожих,
за стеклянною дверью газеты, беззвучно отворял эту огромную дверь, пропуская мимо
себя приезжавших.
Как пред горничной ей было не то что стыдно, а неловко
за заплатки, так и с ним ей было постоянно не то что стыдно, а неловко
за самое
себя.
Я о
себе не говорю, хотя мне тяжело, очень тяжело, — сказал он с выражением угрозы кому-то
за то, что ему было тяжело.
— Ну что
за охота спать! — сказал Степан Аркадьич, после выпитых
за ужином нескольких стаканов вина пришедший в свое самое милое и поэтическое настроение. — Смотри, Кити, — говорил он, указывая на поднимавшуюся из-за лип луну, — что
за прелесть! Весловский, вот когда серенаду. Ты знаешь, у него славный голос, мы с ним спелись дорогой. Он привез с
собою прекрасные романсы, новые два. С Варварой Андреевной бы спеть.
— Ну, пойдем в кабинет, — сказал Степан Аркадьич, знавший самолюбивую и озлобленную застенчивость своего приятеля; и, схватив его
за руку, он повлек его
за собой, как будто проводя между опасностями.
Сверх того, отъезд был ей приятен еще и потому, что она мечтала залучить к
себе в деревню сестру Кити, которая должна была возвратиться из-за границы в середине лета, и ей предписано было купанье.
Гладиатор и Диана подходили вместе, и почти в один и тот же момент: раз-раз, поднялись над рекой и перелетели на другую сторону; незаметно, как бы летя, взвилась
за ними Фру-Фру, но в то самое время, как Вронский чувствовал
себя на воздухе, он вдруг увидал, почти под ногами своей лошади, Кузовлева, который барахтался с Дианой на той стороне реки (Кузовлев пустил поводья после прыжка, и лошадь полетела с ним через голову).
Она благодарна была отцу
за то, что он ничего не сказал ей о встрече с Вронским; но она видела по особенной нежности его после визита, во время обычной прогулки, что он был доволен ею. Она сама была довольна
собою. Она никак не ожидала, чтоб у нее нашлась эта сила задержать где-то в глубине души все воспоминания прежнего чувства к Вронскому и не только казаться, но и быть к нему вполне равнодушною и спокойною.
Вронский обошел Махотина, но он чувствовал его сейчас же зa
собой и не переставая слышал
за самою спиной ровный поскок и отрывистое, совсем еще свежее дыханье ноздрей Гладиатора.
Стремов, увлекши
за собой некоторых других членов, вдруг перешел на сторону Алексея Александровича и с жаром не только защищал приведение в действие мер, предлагаемых Карениным, но и предлагал другие крайние в том же духе.
«Всех ненавижу, и вас, и
себя», отвечал его взгляд, и он взялся
за шляпу. Но ему не судьба была уйти. Только что хотели устроиться около столика, а Левин уйти, как вошел старый князь и, поздоровавшись с дамами, обратился к Левину.
— Анна, ради Бога не говори так, — сказал он кротко. — Может быть, я ошибаюсь, но поверь, что то, что я говорю, я говорю столько же
за себя, как и
за тебя. Я муж твой и люблю тебя.
Такое открытие теперь только лишило бы ее ее семейных привычек, и она позволяла
себя обманывать, презирая его и больше всего
себя за эту слабость.
Вронский приехал на выборы и потому, что ему было скучно в деревне и нужно было заявить свои права на свободу пред Анной, и для того, чтоб отплатить Свияжскому поддержкой на выборах
за все его хлопоты для Вронского на земских выборах, и более всего для того, чтобы строго исполнить все обязанности того положения дворянина и землевладельца, которое он
себе избрал.
Она никак не могла бы выразить тот ход мыслей, который заставлял ее улыбаться; но последний вывод был тот, что муж ее, восхищающийся братом и унижающий
себя пред ним, был неискренен. Кити знала, что эта неискренность его происходила от любви к брату, от чувства совестливости
за то, что он слишком счастлив, и в особенности от неоставляющего его желания быть лучше, — она любила это в нем и потому улыбалась.
Во французском театре, которого он застал последний акт, и потом у Татар
за шампанским Степан Аркадьич отдышался немножко на свойственном ему воздухе. Но всё-таки в этот вечер ему было очень не по
себе.