— Чуть, бывало, кто французским языком при ней обмахнется, я уже так и
замру от ожидания, что она сейчас извинится и осажэ сделает, и главное, все это на мой счет повернет.
Она смотрела на него внимательными, детски-удивленными глазами и, казалось, с неистощимым любопытством,
замирая от ожидания, слушала то, что ей рассказывал Мурин.
Пока классная дама пробегала вооруженными пенсне глазами мои самим сердцем диктованные строки, я
замирала от ожидания — увидеть ее прослезившеюся и растроганною, но каково же было мое изумление, когда «синявка», окончив письмо, бросила его небрежным движением на середину кафедры со словами...
Неточные совпадения
Ласка подскочила к нему, поприветствовала его, попрыгав, спросила у него по-своему, скоро ли выйдут те, но, не получив
от него ответа, вернулась на свой пост
ожидания и опять
замерла, повернув на бок голову и насторожив одно ухо.
Было перемирие, было спокойствие, но с каждым днем могла разразиться гроза, и у Верочки
замирало сердце
от тяжелого
ожидания — не нынче, так завтра или Михаил Иваныч, или Марья Алексевна приступят с требованием согласия, — ведь не век же они будут терпеть.
Пришли на кладбище и долго кружились там по узким дорожкам среди могил, пока не вышли на открытое пространство, усеянное низенькими белыми крестами. Столпились около могилы и замолчали. Суровое молчание живых среди могил обещало что-то страшное,
от чего сердце матери вздрогнуло и
замерло в
ожидании. Между крестов свистел и выл ветер, на крышке гроба печально трепетали измятые цветы…
Когда прибежали дети, шумные, звонкоголосые, быстрые и светлые, как капельки разбежавшейся ртути, Кусака
замерла от страха и беспомощного
ожидания: она знала, что, если теперь кто-нибудь ударит ее, она уже не в силах будет впиться в тело обидчика своими острыми зубами: у нее отняли ее непримиримую злобу. И когда все наперерыв стали ласкать ее, она долго еще вздрагивала при каждом прикосновении ласкающей руки, и ей больно было
от непривычной ласки, словно
от удара.
Дрожа и
замирая от страха, они приложили бледные лица к щелкам ворот; но сколько ни следили они за движениями грозного старика, ожидая с минуты на минуту, что он тут же, на месте, пришибет Гришку,
ожидания их не оправдались.
Такая учтивость учителя очень понравилась моей матушке. Она улыбнулась и
замерла от сладкого
ожидания, что он скажет еще что-нибудь умное, но мой учитель, ожидавший, что на его величественное обращение ему и ответят величественно, то есть скажут по-генеральски «гм» и протянут два пальца, сильно сконфузился и оробел, когда дядя приветливо засмеялся и крепко пожал ему руку. Он пробормотал еще что-то несвязное, закашлялся и отошел в сторону.
Что, например, может быть безобразнее и достойнее сожаления, чем беременная женщина? Беременность — это уродство, болезнь, — это проклятие, наложенное на женщину богом. «Умножая, умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей». Только и остается женщине — покорно и терпеливо нести тяжелую «скорбь» и
замирать от ужаса в
ожидании грядущих мук и опасностей. Но не так для Толстого.
Катя шла домой коротким путем, через перевал, отделявший деревню
от поселка. Открывалась с перевала голубая бухта, красивые мысы выбегали далеко в море. Белые дачи как будто
замерли в
ожидании надвигающегося вихря. Смущенно стояла изящная вилла Агаповых, потерявшая уверенную свою красоту. Кате вдруг вспомнилось...
Вот и звонок. Болтавшая, гулявшая и курившая публика толпой валит в залу, толкаясь в дверях. Из совещательной комнаты выходят гуськом присяжные заседатели, и зала
замирает в
ожидании. Рты полураскрыты, глаза с жадным любопытством устремлены на бумагу, которую спокойно берет председатель
от старшины присяжных, равнодушно прочитывает и подписывает. Колосов стоит в дверях и смотрит, не отрываясь, на бледный профиль Тани.