Неточные совпадения
— Так вы нынче ждете Степана Аркадьича? — сказал Сергей Иванович, очевидно не желая продолжать разговор о Вареньке. — Трудно найти двух свояков, менее похожих друг на друга, — сказал он с тонкою улыбкой. — Один подвижной, живущий только
в обществе, как рыба
в воде; другой, наш Костя, живой, быстрый, чуткий на всё, но, как только
в обществе, так или
замрет или бьется бестолково, как рыба на земле.
Вода сбыла, и мостовая
Открылась, и Евгений мой
Спешит, душою
замирая,
В надежде, страхе и тоске
К едва смирившейся реке.
Но, торжеством победы полны,
Еще кипели злобно волны,
Как бы под ними тлел огонь,
Еще их пена покрывала,
И тяжело Нева дышала,
Как с битвы прибежавший конь.
Евгений смотрит: видит лодку;
Он к ней бежит, как на находку;
Он перевозчика зовет —
И перевозчик беззаботный
Его за гривенник охотно
Чрез волны страшные везет.
Хромой, перестав размахивать рукой, вытянул ее выше головы, неотрывно глядя
в воду, и тоже
замер.
Ночь была такая тихая, что даже осины
замерли и не трепетали листьями.
В сонном воздухе слышались какие-то неясные звуки, точно кто-то вздыхал, шептался, где-то капала
вода, чуть слышно трещали кузнечики. По темному небу, усеянному тысячами звезд, вспыхивали едва уловимые зарницы. Красные блики от костра неровно ложились по земле, и за границей их ночная тьма казалась еще чернее.
Большой мыс Лессепс-Дата, выдвинувшийся с северной стороны
в море, с высоты птичьего полета должен был казаться громадным белым лоскутком на темном фоне
воды, а
в профиль его можно было принять за чудовище, которое погрузилось наполовину
в воду и
замерло, словно прислушиваясь к чему-то.
Протестовать бесполезно; остается только раз навсегда изъявить согласие на всякие случайности и
замереть. И вот, если вы выехали
в восемь часов утра и рассчитывали попасть
в"свое место"часов
в десять вечера, то уже с первого шага начинаете убеждаться, что все ваши расчеты писаны на
воде и что
в десять-то часов вряд вам попасть и на вторую станцию.
На берегу живой стеной стоял провожавший барина народ; кто-то крикнул вдогонку «ура», но оно
замерло в шуме падавшей с пароходных колес
воды.
Дальше — так: едва я успел взять кубик на вилку, как тотчас же вилка вздрогнула у меня
в руке и звякнула о тарелку — и вздрогнули, зазвенели столы, стены, посуда, воздух, и снаружи — какой-то огромный, до неба, железный круглый гул — через головы, через дома — и далеко
замер чуть заметными, мелкими, как на
воде, кругами.
Друзья
замерли на месте. Я вскоре вернулся, и мы вышли на улицу. Ливень лил стеной. Мы брели по тротуарам по колено
в воде, а с середины улиц неслись бурные потоки.
Он стал разматывать красное полотенце с руки, а Матвей,
замирая от страха и любопытства, принял ковш из рук Власьевны и бросил его, налив себе
воды в сапоги: он увидал, что из отверстия конуры выкинулся гибкий красный язык огня, словно стремясь лизнуть отцовы ноги.
— Ты — убийца!.. — рыдая, вскричал Званцев. Но
в это время раздался звучный плеск
воды, точно она ахнула от испуга или удивления. Фома вздрогнул и
замер. Потом взмыл опьяняющий, дикий вой женщин, полные ужаса возгласы мужчин, и все фигуры на плоту
замерли, кто как стоял. Фома, глядя на
воду, окаменел, — по
воде к нему плыло что-то черное, окружая себя брызгами…
Я чувствую себя заключенным внутри холодного, масляного пузыря, он тихо скользит по наклонной плоскости, а я влеплен
в него, как мошка. Мне кажется, что движение постепенно
замирает и близок момент, когда оно совсем остановится, — пароход перестанет ворчать и бить плицами колес по густой
воде, все звуки облетят, как листья с дерева, сотрутся, как надписи мелом, и владычно обнимет меня неподвижность, тишина.
Челкаш крякнул, схватился руками за голову, качнулся вперед, повернулся к Гавриле и упал лицом
в песок. Гаврила
замер, глядя на него. Вот он шевельнул ногой, попробовал поднять голову и вытянулся, вздрогнув, как струна. Тогда Гаврила бросился бежать вдаль, где над туманной степью висела мохнатая черная туча и было темно. Волны шуршали, взбегая на песок, сливаясь с него и снова взбегая. Пена шипела, и брызги
воды летали по воздуху.
В дверях гостиной, лицом ко мне, стояла как вкопанная моя матушка; за ней виднелось несколько испуганных женских лиц; дворецкий, два лакея, казачок с раскрытыми от изумления ртами — тискались у двери
в переднюю; а посреди столовой, покрытое грязью, растрепанное, растерзанное, мокрое — мокрое до того, что пар поднимался кругом и
вода струйками бежала по полу, стояло на коленях, грузно колыхаясь и как бы
замирая, то самое чудовище, которое
в моих глазах промчалось через двор!
Осенью над городом неделями стоят серые тучи, поливая крыши домов обильным дождем, бурные ручьи размывают дороги,
вода реки становится рыжей и сердитой; городок
замирает, люди выходят на улицы только по крайней нужде и, сидя дома, покорно ждут первого снега, играют
в козла, дурачки,
в свои козыри, слушают чтение пролога, минеи, а кое-где — и гражданских книг.
Напившись студеной
воды, лошадь вздохнула, пошевеливая мокрыми крепкими губами, с которых капали с усов
в корыто прозрачные капли, и
замерла, как будто задумавшись; потом вдруг громко фыркнула.
Лёнька
замирал от ужаса, холода и какого-то тоскливого чувства вины, рождённого криком деда. Он уставил перед собою широко раскрытые глаза и, боясь моргнуть ими даже и тогда, когда капли
воды, стекая с его вымоченной дождём головы, попадали
в них, прислушивался к голосу деда, тонувшему
в море могучих звуков.
Одеяла, тряпки, тазы, лужи на полу, разбросанные повсюду кисточки и ложки, белая бутыль с известковой
водой, самый воздух, удушливый и тяжелый, — всё
замерло и казалось погруженным
в покой.
В такие тихие ночи можно наблюдать свечение моря. Как клубы пара, бежала
вода от весел; позади лодки тоже тянулась длинная млечная полоса.
В тех местах, где
вода приходила во вращательное движение, фосфоресценция делалась интенсивнее. Точно светящиеся насекомые, яркие голубые искры кружились с непонятной быстротой,
замирали и вдруг снова появлялись где-нибудь
в стороне, разгораясь с еще большей силой.
Лодка медленно проплыла несколько аршин, постепенно заворачивая вбок, и наконец остановилась. Все притихли. Две волны ударились о берега, и поверхность реки
замерла. С луга тянуло запахом влажного сена,
в Санине лаяли собаки. Где-то далеко заржала лошадь
в ночном. Месяц слабо дрожал
в синей
воде, по поверхности реки расходились круги. Лодка повернула боком и совсем приблизилась к берегу. Дунул ветер и слабо зашелестел
в осоке, где-то
в траве вдруг забилась муха.
Я ввел его
в комнату, усадил, дал напиться. Степан машинально сел, машинально выпил
воду. Он ничего не замечал вокруг, весь
замерши в горьком, недоумевающем испуге.
Под окном хрюкнул поросенок. Он подошел к миске с
водою, попил немного, поддел миску пятаком и опрокинул ее. Катя вышла, почесала носком башмака брюхо поросенку. Он поспешно лег, вытянул ножки с копытцами и
замер. Катя задумчиво водила носком по его розовому брюху с выступами сосков, а он лежал, закрыв глаза, и изредка блаженно похрюкивал. Куры обступили Катю и поглядывали на нее
в ожидании корма.
Даже часы молчали… Княжна Тараканова, казалось, уснула
в золотой раме, а
вода и крысы
замерли по воле волшебства. Дневной свет, боясь нарушить общий покой, едва пробивался сквозь спущенные сторы и бледными, дремлющими полосами ложился на мягкие ковры.
Сидели мы сейчас со Степой на террасе. Кругом все
замерло. Сквозь деревья виднелся бледный перелив
воды. Наши петербургские ночи точно каждую минуту хотят перейти
в мрак и все-таки не переходят. Ждешь: вот-вот все померкнет, но полубелый, полутемный свет стоит над вами и обволакивает вас особой, грустною тишью.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, — ничтожная песчинка) пошла бы
в огонь и
в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому-то он не мог не трепетать и не
замирать при виде этого приближающегося слова.