Неточные совпадения
Эта сцена настроила Самгина уныло. Неприятна была резкая команда Тагильского; его лицо, надутое, выпуклое, как полушарие большого резинового мяча, как будто окаменело, свиные, красные глазки сердито выкатились. Коротенькие, толстые ножки, бесшумно, как лапы кота, пронесли его по мокрому булыжнику двора, по чугунным ступеням лестницы, истоптанным половицам
коридора; войдя в круглую, как внутренность бочки, камеру башни, он быстро
закрыл за собою дверь, точно спрятался.
Против Самгина лежал вверх лицом,
закрыв глаза, длинноногий человек, с рыжей, остренькой бородкой, лежал сунув руки под затылок себе. Крик Пыльникова разбудил его, он сбросил ноги на пол, сел и, посмотрев испуганно голубыми глазами в лицо Самгина, торопливо вышел в
коридор, точно спешил на помощь кому-то.
Хиония Алексеевна замахала руками, как ветряная мельница, и скрылась в ближайших дверях. Она, с уверенностью своего человека в доме, миновала несколько комнат и пошла по темному узкому
коридору, которым соединялись обе половины. В темноте чьи-то небольшие мягкие ладони
закрыли глаза Хионии Алексеевны, и девичий звонкий голос спросил: «Угадайте кто?»
Она всхлипнула и
закрыла лицо руками. В
коридоре за дверью слышалось осторожное шушуканье, а потом показался сам Акинфий Назарыч, плотный и красивый молодец, одетый по-городски в суконный пиджак и брюки навыпуск.
В
коридоре было чуть посветлее, и когда сторож опустил свою ужасную ношу на пол, то Тамара на мгновение
закрыла лицо руками, а Манька отвернулась и заплакала.
Кроме того, Замин представил нищую старуху и лающую на нее собаку, а Петин передразнил Санковскую [Санковская Екатерина Александровна (1816—1872) — прима-балерина московского балета.] и особенно живо представил, как она выражает ужас, и сделал это так, как будто бы этот ужас внушал ему черноватый господин: подлетит к нему, ужаснется,
закроет лицо руками и убежит от него, так что тот даже обиделся и, выйдя в
коридор, весь вечер до самого ужина сидел там и курил.
Когда вышли в
коридор и Гудаевская
закрыла дверь, Антоша увидел Передонова, испугался и рванулся назад.
Оглядываюсь — Игнат. Он значительно смотрит на меня и кладет четыре пальца себе на губы. Жест для понимающего известный: молчи и слушай. И тотчас же запускает щепоть в тавлинку, а рукой тихо и коротко дергает меня за рукав. Это значит: выйди за мною. А сам, понюхав, зажав рот, громко шепчет: «Ну, зачихаю», — и выходит в
коридор. Я тоже заряжаю нос,
закрываю ладонью, чтобы тоже не помешать будто бы чиханьем, и иду за Игнатом. Очень уж у него были неспокойные глаза.
Более трех часов сряду сидел Рославлев подле спящего, который несколько раз принимался бредить. Рославлев не будил его, но
закрывал рукою рот и мешал явственно выговаривать слова. Вдруг послышались скорые шаги по
коридору, который вел к их комнате. Рославлев начал будить своего товарища. После нескольких напрасных попыток ему удалось наконец растолкать его; он вскочил и закричал охриплым голосом по-русски...
Отец толкнул его в сени и, затолкав по
коридору в свою комнату, плотно
закрыл за собою дверь, а сам стал, посапывая, шагать из угла в угол, так шагал он, когда сердился.
Внешняя жизнь для нас была жизнь двора и
коридора тюрьмы. В дверное оконце, когда его забывали
закрыть наружною заслонкой, виднелись гуляющие арестанты. Они «толкались» по квадратному дворику парами, тихо и без шума. Казалось, серые халаты налагали какое-то обязательство тихой солидности.
Удаленные в
коридор больные улыбались наивному, мальчишески-дерзкому крику, а о. дьякон
закрывал глаза, протягивал вперед руки и шептал...
Я смотрю, где стоги; но вместо стогов, уже с открытыми глазами, вижу какой-то дом с балконом и зубчатую стену крепости. Меня мало интересует рассмотреть хорошенько этот дом и крепость: мне, главное, хочется опять видеть белый
коридор, по которому я бежал, слышать звон церковного колокола и целовать руку старичка. Я снова
закрываю глаза и засыпаю.
Араб с своею соотечественницею отошли в сторону, чтобы потосковать о родине, шепнуть друг другу слово любви и между тем задержать в
коридоре служанку княжны, вышедшую за завтраком. Мариула поспешила
закрыть свое безобразие, но, за скоростью и боязнью, сделала это так неловко, что при входе ее в комнату страшный глаз ее, будто впадина в черепе мертвеца, и багровые швы, которыми было исписано полулицо, первые бросились в глаза княжны.