Неточные совпадения
Самгин знал, что она не кормила своим молоком Дмитрия, а его кормила только пять недель. Почти все свои
мысли она или начинала или
заканчивала тремя словами...
И вот, безболезненно порвав связь с женщиной,
закончив полосу жизни, чувствуя себя свободным, настроенный лирически мягко, он — который раз? — сидит в вагоне второго класса среди давно знакомых, обыкновенных людей, но сегодня в них чувствуется что-то новое и они возбуждают не совсем обыкновенные
мысли.
«Леонтий, бабушка! — мечтал он, — красавицы троюродные сестры, Верочка и Марфенька! Волга с прибрежьем, дремлющая, блаженная тишь, где не живут, а растут люди и тихо вянут, где ни бурных страстей с тонкими, ядовитыми наслаждениями, ни мучительных вопросов, никакого движения
мысли, воли — там я сосредоточусь, разберу материалы и напишу роман. Теперь только
закончу как-нибудь портрет Софьи, распрощаюсь с ней — и dahin, dahin! [туда, туда! (нем.)]»
Факт этот надо бы мне формулировать лишь в финале моей речи, когда я
закончу мое слово, но, однако, я выскажу мою
мысль и в самом начале, ибо имею слабость приступать прямо к предмету, не припрятывая эффектов и не экономизируя впечатлений.
— О, это так! — вскричал князь. — Эта
мысль и меня поражала, и даже недавно. Я знаю одно истинное убийство за часы, оно уже теперь в газетах. Пусть бы выдумал это сочинитель, — знатоки народной жизни и критики тотчас же крикнули бы, что это невероятно; а прочтя в газетах как факт, вы чувствуете, что из таких-то именно фактов поучаетесь русской действительности. Вы это прекрасно заметили, генерал! — с жаром
закончил князь, ужасно обрадовавшись, что мог ускользнуть от явной краски в лице.
Он умолк, но лицо его говорило красноречивее слов. Все оно сияло мягким, благожелательным сиянием, все было озарено
мыслью: это по части свиней, затем пойдут коровы, овцы, лошади, куры, гуси, утки! Я, с своей стороны, тоже молчал, потому что мною всецело овладела
мысль: сколько-то будет свиней у Быстрицына в 1900 году? С каким свиным багажом он
закончит девятнадцатое и вступит в двадцатое столетие нашей эры?
И читает или, вернее, задает сам себе вопросы, сам отвечает на них, недвижный, как прекрасный мраморный Аполлон, с шевелюрой Байрона, с неподвижными, как у статуи, глазами, застывшими в искании ответа невозможного… И я и вся публика также неподвижны, и также глаза всех ищут ответа: что дальше будет?… «Быть или не быть?» И с этим же недвижным выражением он
заканчивает монолог, со взглядом полного отчаяния, словами: «И
мысль не переходит в дело». И умолкает.
Она запнулась, и я предупредительно
закончил ее
мысль...
И вдруг, еще не
закончив этой самодовольной
мысли, он понял, что ведь это не Алеша стрелял, а он. И точно раскалился воздух и захватил дыхание, и одно огромное, чудовищно жестокое, бессмысленное...
… «Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое»… красиво и стройно
заканчивает всеобщую молитву хор певчих-институток, прерывая
мысли Милицы. И вслед за тем с шумом отодвигаются деревянные скамьи. Институтки снова выстраиваются в пары и направляются к выходу из столовой.
Он сознавал, что говорит бессвязные нелепости, но продолжал нанизывать слова, спеша и путаясь, с единственною
мыслью как-нибудь и чем-нибудь
закончить.
«Но я это дело разберу…» —
закончил он свою
мысль.
«Неужели, — подумал он, — в этих видах фигурирую я и мы таким образом сходимся в
мыслях? Это сильно бы облегчило шаг к первому сближению, а там она в моих руках… Как она чертовски хороша!» —
закончил он свою
мысль.