Неточные совпадения
Долго ли, коротко ли они так жили, только в начале 1776 года в тот самый кабак, где они в свободное время благодушествовали,
зашел бригадир.
Зашел, выпил косушку, спросил целовальника, много ли прибавляется пьяниц, но в это самое время увидел Аленку и почувствовал, что язык
у него прилип к гортани. Однако при народе объявить о том посовестился, а вышел на улицу и поманил за собой Аленку.
— Ну как не грех не прислать сказать! Давно ли? А я вчера был
у Дюссо и вижу на доске «Каренин», а мне и в голову не пришло, что это ты! — говорил Степан Аркадьич, всовываясь с головой в окно кареты. А то я бы
зашел. Как я рад тебя видеть! — говорил он, похлопывая ногу об ногу, чтобы отряхнуть с них снег. — Как не грех не дать знать! — повторил он.
Акт кончился, когда он вошел, и потому он, не
заходя в ложу брата, прошел до первого ряда и остановился
у рампы с Серпуховским, который, согнув колено и постукивая каблуком в рампу и издалека увидав его, подозвал к себе улыбкой.
— Мы с ним большие друзья. Я очень хорошо знаю его. Прошлую зиму, вскоре после того… как вы
у нас были, — сказала она с виноватою и вместе доверчивою улыбкой,
у Долли дети все были в скарлатине, и он
зашел к ней как-то. И можете себе представить, — говорила она шопотом. — ему так жалко стало ее, что он остался и стал помогать ей ходить за детьми. Да; и три недели прожил
у них в доме и как нянька ходил за детьми.
Муж княгини Бетси, добродушный толстяк, страстный собиратель гравюр, узнав, что
у жены гости,
зашел пред клубом в гостиную. Неслышно, по мягкому ковру, он подошел к княгине Мягкой.
— А вот что! — сказал барин, очутившийся на берегу вместе с коропами и карасями, которые бились
у ног его и прыгали на аршин от земли. — Это ничего, на это не глядите; а вот штука, вон где!.. А покажите-ка, Фома Большой, осетра. — Два здоровых мужика вытащили из кадушки какое-то чудовище. — Каков князек? из реки
зашел!
Он избегал всяких встреч и
зашел потихоньку только к тому купцу,
у которого купил сукна наваринского пламени с дымом, взял вновь четыре аршина на фрак и на штаны и отправился сам к тому же портному.
— Вот говорит пословица: «Для друга семь верст не околица!» — говорил он, снимая картуз. — Прохожу мимо, вижу свет в окне, дай, думаю себе,
зайду, верно, не спит. А! вот хорошо, что
у тебя на столе чай, выпью с удовольствием чашечку: сегодня за обедом объелся всякой дряни, чувствую, что уж начинается в желудке возня. Прикажи-ка мне набить трубку! Где твоя трубка?
— Передавай, передавай, Денис, Козьме! Козьма, бери хвост
у Дениса! Фома Большой, напирай туды же, где и Фома Меньшой!
Заходи справа, справа
заходи! Стой, стой, черт вас побери обоих! Запутали меня самого в невод! Зацепили, говорю, проклятые, зацепили за пуп.
— Ах, не знаете? А я думала, вам все уже известно. Вы мне простите, Дмитрий Прокофьич,
у меня в эти дни просто ум за разум
заходит. Право, я вас считаю как бы за провидение наше, а потому так и убеждена была, что вам уже все известно. Я вас как за родного считаю… Не осердитесь, что так говорю. Ах, боже мой, что это
у вас правая рука! Ушибли?
Впрочем, в эти два-три дня после смерти Катерины Ивановны он уже раза два встречался с Свидригайловым, всегда почти в квартире
у Сони, куда он
заходил как-то без цели, но всегда почти на минуту.
А Кох, так тот, прежде чем к старухе
заходить, внизу
у серебряника полчаса сидел и ровно без четверти восемь от него к старухе наверх пошел.
Он решил отнести колечко; разыскав старуху, с первого же взгляда, еще ничего не зная о ней особенного, почувствовал к ней непреодолимое отвращение, взял
у нее два «билетика» и по дороге
зашел в один плохенький трактиришко.
— А чего такого? На здоровье! Куда спешить? На свидание, что ли? Все время теперь наше. Я уж часа три тебя жду; раза два
заходил, ты спал. К Зосимову два раза наведывался: нет дома, да и только! Да ничего, придет!.. По своим делишкам тоже отлучался. Я ведь сегодня переехал, совсем переехал, с дядей.
У меня ведь теперь дядя… Ну да к черту, за дело!.. Давай сюда узел, Настенька. Вот мы сейчас… А как, брат, себя чувствуешь?
Один раз,
зайдя куда-то за заставу, он даже вообразил себе, что ждет здесь Свидригайлова и что здесь назначено
у них свидание.
— Фу! перемешал! — хлопнул себя по лбу Порфирий. — Черт возьми,
у меня с этим делом ум за разум
заходит! — обратился он, как бы даже извиняясь, к Раскольникову, — нам ведь так бы важно узнать, не видал ли кто их, в восьмом часу, в квартире-то, что мне и вообразись сейчас, что вы тоже могли бы сказать… совсем перемешал!
Видится же она с ним по праздникам
у острожных ворот или в кордегардии, [Кордегардия — караульное помещение.] куда его вызывают к ней на несколько минут; по будням же на работах, куда она
заходит к нему, или в мастерских, или на кирпичных заводах, или в сараях на берегу Иртыша.
— Я целый день сидела
у Софьи Семеновны; мы ждали тебя обе. Мы думали, что ты непременно туда
зайдешь.
— Я… я…
зашла на одну минуту, простите, что вас обеспокоила, — заговорила она, запинаясь. — Я от Катерины Ивановны, а ей послать было некого. А Катерина Ивановна приказала вас очень просить быть завтра на отпевании, утром… за обедней… на Митрофаниевском, а потом
у нас…
у ней… откушать… Честь ей сделать… Она велела просить.
Голодная кума Лиса залезла в сад;
В нём винограду кисти рделись.
У кумушки глаза и зубы разгорелись;
А кисти сочные, как яхонты горят;
Лишь то беда, висят они высоко:
Отколь и как она к ним ни
зайдёт,
Хоть видит око,
Да зуб неймёт.
Пробившись попусту час целой,
Пошла и говорит с досадою: «Ну, что ж!
На взгляд-то он хорош,
Да зелен — ягодки нет зрелой:
Тотчас оскомину набьёшь».
Он не глуп,
Сейчас столкнулись мы, тут всякие турусы,
И дельный разговор
зашел про водевиль.
Да! водевиль есть вещь, а прочее всё гиль.
Мы с ним…
у нас… одни и те же вкусы.
За церковью, в углу небольшой площади, над крыльцом одноэтажного дома, изогнулась желто-зеленая вывеска: «Ресторан Пекин». Он
зашел в маленькую, теплую комнату, сел
у двери, в угол, под огромным старым фикусом; зеркало показывало ему семерых людей, — они сидели за двумя столами
у буфета, и до него донеслись слова...
Пролежав в комнате Клима четверо суток, на пятые Макаров начал просить, чтоб его отвезли домой. Эти дни, полные тяжелых и тревожных впечатлений, Клим прожил очень трудно. В первый же день утром,
зайдя к больному, он застал там Лидию, — глаза
у нее были красные, нехорошо блестели, разглядывая серое, измученное лицо Макарова с провалившимися глазами; губы его, потемнев, сухо шептали что-то, иногда он вскрикивал и скрипел зубами, оскаливая их.
Раза два-три Иноков, вместе с Любовью Сомовой,
заходил к Лидии, и Клим видел, что этот клинообразный парень чувствует себя
у Лидии незваным гостем. Он бестолково, как засыпающий окунь в ушате воды, совался из угла в угол, встряхивая длинноволосой головой, пестрое лицо его морщилось, глаза смотрели на вещи в комнате спрашивающим взглядом. Было ясно, что Лидия не симпатична ему и что он ее обдумывает. Он внезапно подходил и, подняв брови, широко открыв глаза, спрашивал...
— По субботам
у меня бывают артисты, литераторы, музицируем, спорим, —
заходите!
— Сплю я плохо, — шепотом и нерешительно сказал Захарий. —
У меня сердце
заходит, когда лежу, останавливается. Будто падаешь куда. Так я больше сижу по ночам.
Вечерами он выспрашивал
у Любаши новости, иногда
заходил к ней и нередко встречал там безмолвную Никонову, но чаще дядю Мишу, носившего фамилию Суслов.
— Чехов и всеобщее благополучие через двести — триста лет? Это он — из любезности, из жалости. Горький? Этот — кончен, да он и не философ, а теперь требуется, чтоб писатель философствовал. Про него говорят — делец, хитрый, эмигрировал, хотя ему ничего не грозило. Сбежал из схватки идеализма с реализмом. Ты бы, Клим Иванович,
зашел ко мне вечерком посидеть.
У меня всегда народишко бывает. Сегодня будет. Что тебе тут одному сидеть? А?
Но, когда она приподняла вуаль, он увидал, что
у нее лицо женщины лет под сорок; только темные глаза стали светлее, но взгляд их незнаком и непонятен. Он предложил ей
зайти в ресторан.
— Добротный парень, — похвалил его дядя Миша, а
у Самгина осталось впечатление, что Гусаров только что приехал откуда-то издалека, по важному делу, может быть, венчаться с любимой девушкой или ловить убежавшую жену, — приехал,
зашел в отделение, где хранят багаж, бросил его и помчался к своему счастью или к драме своей.
Это было странно. Иноков часто бывал
у Спивак, но никогда еще не
заходил к Самгину. Хотя визит его помешал Климу беседовать с самим собою, он встретил гостя довольно любезно. И сейчас же раскаялся в этом, потому что Иноков с порога начал...
И, наконец, Клима несколько задевало то, что, относясь к нему вообще внимательно, Гогин, однако, не обнаруживал попыток к сближению с ним. А к Любаше и Варваре он относился, как ребенок,
у которого слишком много игрушек и он плохо отличает одну от другой. Варвара явно кокетничала с ним, и Самгин находил, что в этом она
заходит слишком далеко.
Самгин взглянул в неряшливую серую бороду на бледном, отечном лице и сказал, что не имеет времени, просит
зайти в приемные часы. Человек ткнул пальцем в свою шапку и пошел к дверям больницы, а Самгин — домой, определив, что
у этого человека, вероятно, мелкое уголовное дело. Человек явился к нему ровно в четыре часа, заставив Самгина подумать...
Поговорить с нею о Безбедове Самгину не удавалось, хотя каждый раз он пытался начать беседу о нем. Да и сам Безбедов стал невидим, исчезая куда-то с утра до поздней ночи. Как-то, гуляя, Самгин
зашел к Марине в магазин и застал ее
у стола, пред ворохом счетов, с толстой торговой книгой на коленях.
Красавина. Ну его! И без него жарко. Что такое чай? Вода! А вода, ведь она вред делает, мельницы ломает. Уж ты меня лучше ужо как следует попотчуй, я к тебе вечерком
зайду. А теперь вот что я тебе скажу. Такая
у меня на примете есть краля, что, признаться сказать, согрешила — подумала про твоего сына, что, мол, не жирно ли ему это будет?
Заходила ли речь о мертвецах, поднимающихся в полночь из могил, или о жертвах, томящихся в неволе
у чудовища, или о медведе с деревянной ногой, который идет по селам и деревням отыскивать отрубленную
у него натуральную ногу, — волосы ребенка трещали на голове от ужаса; детское воображение то застывало, то кипело; он испытывал мучительный, сладко болезненный процесс; нервы напрягались, как струны.
— Шампанское за отыскание квартиры: ведь я тебя облагодетельствовал, а ты не чувствуешь этого, споришь еще; ты неблагодарен! Поди-ка сыщи сам квартиру! Да что квартира? Главное, спокойствие-то какое тебе будет: все равно как
у родной сестры. Двое ребятишек, холостой брат, я всякий день буду
заходить…
«Я соблазнитель, волокита! Недостает только, чтоб я, как этот скверный старый селадон, с маслеными глазами и красным носом, воткнул украденный
у женщины розан в петлицу и шептал на ухо приятелю о своей победе, чтоб… чтоб… Ах, Боже мой, куда я
зашел! Вот где пропасть! И Ольга не летает высоко над ней, она на дне ее… за что, за что…»
У одного забота: завтра в присутственное место
зайти, дело пятый год тянется, противная сторона одолевает, и он пять лет носит одну мысль в голове, одно желание: сбить с ног другого и на его падении выстроить здание своего благосостояния.
— Ну, а если не станет уменья, не сумеешь сам отыскать вдруг свою дорогу, понадобится посоветоваться, спросить —
зайди к Рейнгольду: он научит. О! — прибавил он, подняв пальцы вверх и тряся головой. — Это… это (он хотел похвалить и не нашел слова)… Мы вместе из Саксонии пришли.
У него четырехэтажный дом. Я тебе адрес скажу…
— Я соскучился, что вы всё здоровы, не зовете, сам
зашел, — отвечал доктор шутливо. — Нет, — прибавил он потом серьезно, — я был вверху,
у вашего соседа, да и
зашел проведать.
— Да думает, что ты пренебрегаешь ею. Я говорю ей, вздор, он не горд совсем, — ведь ты не горд? да? Но он, говорю, поэт,
у него свои идеалы — до тебя ли, рыжей, ему? Ты бы ее побаловал, Борис Павлович,
зашел бы к ней когда-нибудь без меня, когда я в гимназии.
— Марфа Васильевна! — неожиданно, басом, сказал юноша, —
у вас коза в огород
зашла — я видел! Как бы в сад не забралась!
— Bonjur! — сказала она, — не ждали? Вижю, вижю! Du courage! [Смелее! (фр.)] Я все понимаю. А мы с Мишелем были в роще и
зашли к вам. Michel! Saluez donc monsieur et mettez tout cela de côte! [Мишель! Поздоровайтесь же и положите все это куда-нибудь! (фр.)] Что это
у вас? ах, альбомы, рисунки, произведения вашей музы! Я заранее без ума от них: покажите, покажите, ради Бога! Садитесь сюда, ближе, ближе…
Райский
зашел к нему и с удивлением услышал эту новость. Обратился к бабушке, та сказала, что
у него в деревне что-то непокойно.
Потом он выбрал дамские часы с эмалевой доской, с цепочкой, подарить от себя Марфеньке, и для этого
зашел к Титу Никонычу и занял
у него двести рублей до завтра, чтобы не воевать с бабушкой, которая без боя не дала бы ему промотать столько на подарок и, кроме того, пожалуй, выдала бы заранее его секрет.
— Некогда; вот в прошлом месяце попались мне два немецких тома — Фукидид и Тацит. Немцы и того и другого чуть наизнанку не выворотили. Знаешь, и
у меня терпения не хватило уследить за мелочью. Я зарылся, — а ей, говорит она, «тошно смотреть на меня»! Вот хоть бы ты
зашел. Спасибо, еще француз Шарль не забывает… Болтун веселый — ей и не скучно!
Лучше вот что: если вы решились ко мне
зайти и
у меня просидеть четверть часа или полчаса (я все еще не знаю для чего, ну, положим, для спокойствия матери) — и, сверх того, с такой охотой со мной говорите, несмотря на то что произошло внизу, то расскажите уж мне лучше про моего отца — вот про этого Макара Иванова, странника.
— Да, и объявила мне, что не может принять меня; я
у ней пробыл минуты две, а
заходил лишь позвать ее обедать.
Я был
у ней доселе всего лишь один раз, в начале моего приезда из Москвы, по какому-то поручению от матери, и помню:
зайдя и передав порученное, ушел через минуту, даже и не присев, а она и не попросила.