Неточные совпадения
Спустили с возу дедушку.
Солдат был хрупок на ноги,
Высок и тощ до крайности;
На нем сюртук с медалями
Висел, как на шесте.
Нельзя сказать, чтоб доброе
Лицо имел, особенно
Когда
сводило старого —
Черт чертом! Рот ощерится.
Глаза — что угольки!
Скотинин. Митрофан по мне. Я сам без того
глаз не
сведу, чтоб выборный не рассказывал мне историй. Мастер, собачий сын, откуда что берется!
— Ну, а ты что делал? — спросила она, глядя ему в
глаза, что-то особенно подозрительно блестевшие. Но, чтобы не помешать ему всё рассказать, она скрыла свое внимание и с одобрительной улыбкой слушала его рассказ о том, как он
провел вечер.
То же самое думал ее сын. Он
провожал ее
глазами до тех пор, пока не скрылась ее грациозная фигура, и улыбка остановилась на его лице. В окно он видел, как она подошла к брату, положила ему руку на руку и что-то оживленно начала говорить ему, очевидно о чем-то не имеющем ничего общего с ним, с Вронским, и ему ото показалось досадным.
Печорин в задумчивости не
сводил с нее
глаз, и она частенько исподлобья на него посматривала.
Вечером я имел с ним длинное объяснение: мне было досадно, что он переменился к этой бедной девочке; кроме того, что он половину дня
проводил на охоте, его обращение стало холодно, ласкал он ее редко, и она заметно начинала сохнуть, личико ее вытянулось, большие
глаза потускнели.
Уже он видел себя действующим и правящим именно так, как поучал Костанжогло, — расторопно, осмотрительно, ничего не
заводя нового, не узнавши насквозь всего старого, все высмотревши собственными
глазами, всех мужиков узнавши, все излишества от себя оттолкнувши, отдавши себя только труду да хозяйству.
Чичиков уверил ее, что не
завезет, и Коробочка, успокоившись, уже стала рассматривать все, что было во дворе ее; вперила
глаза на ключницу, выносившую из кладовой деревянную побратиму [Побратима — «шарообразный сосуд деревянный, с узким горлом; кладут мед, варенье».
Однообразный и безумный,
Как вихорь жизни молодой,
Кружится вальса вихорь шумный;
Чета мелькает за четой.
К минуте мщенья приближаясь,
Онегин, втайне усмехаясь,
Подходит к Ольге. Быстро с ней
Вертится около гостей,
Потом на стул ее сажает,
Заводит речь о том, о сем;
Спустя минуты две потом
Вновь с нею вальс он продолжает;
Все в изумленье. Ленский сам
Не верит собственным
глазам.
Так мысль ее далече бродит:
Забыт и свет и шумный бал,
А
глаз меж тем с нее не
сводитКакой-то важный генерал.
Друг другу тетушки мигнули,
И локтем Таню враз толкнули,
И каждая шепнула ей:
«Взгляни налево поскорей». —
«Налево? где? что там такое?» —
«Ну, что бы ни было, гляди…
В той кучке, видишь? впереди,
Там, где еще в мундирах двое…
Вот отошел… вот боком стал… —
«Кто? толстый этот генерал...
Заметив, что Владимир скрылся,
Онегин, скукой вновь гоним,
Близ Ольги в думу погрузился,
Довольный мщением своим.
За ним и Оленька зевала,
Глазами Ленского искала,
И бесконечный котильон
Ее томил, как тяжкий сон.
Но кончен он. Идут за ужин.
Постели стелют; для гостей
Ночлег
отводят от сеней
До самой девичьи. Всем нужен
Покойный сон. Онегин мой
Один уехал спать домой.
Володя, Ивины, молодой князь, я, мы все были влюблены в Сонечку и, стоя на лестнице,
провожали ее
глазами. Кому в особенности кивнула она головкой, я не знаю, но в ту минуту я твердо был убежден, что это сделано было для меня.
Она все сидела в головах милых сыновей своих, ни на минуту не
сводила с них
глаз и не думала о сне.
— Кто ты? Коли дух нечистый, сгинь с
глаз; коли живой человек, не в пору
завел шутку, — убью с одного прицела!
Матрос и Меннерс сидели к окну спиной, но, чтобы они случайно не повернулись, Грэй имел мужество
отвести взгляд на рыжие
глаза Хина.
Серые и радужные кредитки, не убранные со стола, опять замелькали в ее
глазах, но она быстро
отвела от них лицо и подняла его на Петра Петровича: ей вдруг показалось ужасно неприличным, особенно ей, глядеть на чужие деньги.
Раскольников сел, не
сводя с него
глаз.
Он ничего не мог выговорить. Он совсем, совсем не так предполагал объявить и сам не понимал того, что теперь с ним делалось. Она тихо подошла к нему, села на постель подле и ждала, не
сводя с него
глаз. Сердце ее стучало и замирало. Стало невыносимо: он обернул к ней мертво-бледное лицо свое; губы его бессильно кривились, усиливаясь что-то выговорить. Ужас прошел по сердцу Сони.
Но теперь, странное дело, в большую такую телегу впряжена была маленькая, тощая саврасая крестьянская клячонка, одна из тех, которые — он часто это видел — надрываются иной раз с высоким каким-нибудь возом дров или сена, особенно коли воз застрянет в грязи или в колее, и при этом их так больно, так больно бьют всегда мужики кнутами, иной раз даже по самой морде и по
глазам, а ему так жалко, так жалко на это смотреть, что он чуть не плачет, а мамаша всегда, бывало,
отводит его от окошка.
В лихорадке и в бреду
провела всю ночь Соня. Она вскакивала иногда, плакала, руки ломала, то забывалась опять лихорадочным сном, и ей снились Полечка, Катерина Ивановна, Лизавета, чтение Евангелия и он… он, с его бледным лицом, с горящими
глазами… Он целует ей ноги, плачет… О господи!
Порфирий Петрович тоже ни разу не
свел с него
глаз во все время.
— Помню, батюшка, очень хорошо помню, что вы были, — отчетливо проговорила старушка, по-прежнему не
отводя своих вопрошающих
глаз от его лица.
Встречались ему тоже пышные коляски, наездники и наездницы; он
провожал их с любопытством
глазами и забывал о них прежде, чем они скрывались из
глаз.
Мармеладов был в последней агонии; он не
отводил своих
глаз от лица Катерины Ивановны, склонившейся снова над ним. Ему все хотелось что-то ей сказать; он было и начал, с усилием шевеля языком и неясно выговаривая слова, но Катерина Ивановна, понявшая, что он хочет просить у ней прощения, тотчас же повелительно крикнула на него...
Поднимаясь в свою квартиру, он заметил, что Настасья, оторвавшись от самовара, пристально следит за ним и
провожает его
глазами.
Кабанова. Да во всем, мой друг! Мать, чего
глазами не увидит, так у нее сердце вещун, она сердцем может чувствовать. Аль жена тебя, что ли,
отводит oт меня, уж не знаю.
Борис уходит. Катерина
провожает его
глазами и стоит несколько времени задумавшись.
Комета ли идет — не
отвел бы
глаз! красота! звезды-то уж пригляделись, всё одни и те же, а это обновка; ну, смотрел бы да любовался!
Вертит хвостом, с Вороны
глаз не
сводит,
И говорит так сладко, чуть дыша:
«Голубушка, как хороша!
«Слышь ты, Василиса Егоровна, — сказал он ей покашливая. — Отец Герасим получил, говорят, из города…» — «Полно врать, Иван Кузмич, — перервала комендантша, — ты, знать, хочешь собрать совещание да без меня потолковать об Емельяне Пугачеве; да лих, [Да лих (устар.) — да нет уж.] не
проведешь!» Иван Кузмич вытаращил
глаза. «Ну, матушка, — сказал он, — коли ты уже все знаешь, так, пожалуй, оставайся; мы потолкуем и при тебе». — «То-то, батька мой, — отвечала она, — не тебе бы хитрить; посылай-ка за офицерами».
Возьмет он руку, к сердцу жмет,
Из глубины души вздохнет,
Ни слова вольного, и так вся ночь проходит,
Рука с рукой, и
глаз с меня не
сводит. —
Смеешься! можно ли! чем повод подала
Тебе я к хохоту такому!
Базаров говорил все это с таким видом, как будто в то же время думал про себя: «Верь мне или не верь, это мне все едино!» Он медленно
проводил своими длинными пальцами по бакенбардам, а
глаза его бегали по углам.
Зимними вечерами приятно было шагать по хрупкому снегу, представляя, как дома, за чайным столом, отец и мать будут удивлены новыми мыслями сына. Уже фонарщик с лестницей на плече легко бегал от фонаря к фонарю, развешивая в синем воздухе желтые огни, приятно позванивали в зимней тишине ламповые стекла. Бежали лошади извозчиков, потряхивая шершавыми головами. На скрещении улиц стоял каменный полицейский,
провожая седыми
глазами маленького, но важного гимназиста, который не торопясь переходил с угла на угол.
Пролежав в комнате Клима четверо суток, на пятые Макаров начал просить, чтоб его
отвезли домой. Эти дни, полные тяжелых и тревожных впечатлений, Клим прожил очень трудно. В первый же день утром, зайдя к больному, он застал там Лидию, —
глаза у нее были красные, нехорошо блестели, разглядывая серое, измученное лицо Макарова с провалившимися
глазами; губы его, потемнев, сухо шептали что-то, иногда он вскрикивал и скрипел зубами, оскаливая их.
Однажды, когда Варвара
провожала Самгина, он, раздраженный тем, что его
провожают весело, обнял ее шею, запрокинул другой рукою голову ее и крепко, озлобленно поцеловал в губы. Она, задыхаясь, отшатнулась, взглянула на него, закусив губу, и на
глазах ее как будто выступили слезы. Самгин вышел на улицу в настроении человека, которому удалась маленькая месть и который честно предупредил врага о том, что его ждет.
Теперь, когда Клим большую часть дня
проводил вне дома, многое ускользало от его
глаз, привыкших наблюдать, но все же он видел, что в доме становится все беспокойнее, все люди стали иначе ходить и даже двери хлопают сильнее.
Осторожно разжав его руки, она пошла прочь. Самгин пьяными
глазами проводил ее сквозь туман. В комнате, где жила ее мать, она остановилась, опустив руки вдоль тела, наклонив голову, точно молясь. Дождь хлестал в окна все яростнее, были слышны захлебывающиеся звуки воды, стекавшей по водосточной трубе.
Кучер, благообразный, усатый старик, похожий на переодетого генерала, пошевелил вожжами, — крупные лошади стали осторожно спускать коляску по размытой дождем дороге; у выезда из аллеи обогнали мужиков, — они шли гуськом друг за другом, и никто из них не снял шапки, а солдат, приостановясь, развертывая кисет,
проводил коляску сердитым взглядом исподлобья. Марина, прищурясь, покусывая губы, оглядывалась по сторонам, измеряя поля; правая бровь ее была поднята выше левой, казалось, что и
глаза смотрят различно.
Он помахал рукой в воздухе, разгоняя дым, искоса следя, как Дронов сосет вино и тоже неотрывно
провожает его косыми
глазами. Опустив голову, Самгин продолжал...
Провожая ее
глазами, Самгин вспомнил обычную фразу: «Прочитана еще одна страница книги жизни». Чувствовал он себя очень грустно — и пришлось упрекнуть себя...
Клим ушел от этих людей в состоянии настолько подавленном, что даже не предложил Лидии
проводить ее. Но она сама, выбежав за ворота, остановила его, попросив ласково, с хитренькой улыбкой в
глазах...
Лидия пожала его руку молча. Было неприятно видеть, что
глаза Варвары
провожают его с явной радостью. Он ушел, оскорбленный равнодушием Лидии, подозревая в нем что-то искусственное и демонстративное. Ему уже казалось, что он ждал: Париж сделает Лидию более простой, нормальной, и, если даже несколько развратит ее, — это пошло бы только в пользу ей. Но, видимо, ничего подобного не случилось и она смотрит на него все теми же
глазами ночной птицы, которая не умеет жить днем.
Он снял очки, и на его маленьком, детском личике жалобно обнажились слепо выпученные рыжие
глаза в подушечках синеватых опухолей. Жена его
водила Клима по комнатам, загроможденным мебелью, требовала столяров, печника, голые руки и коленкор передника упростили ее. Клим неприязненно косился на ее округленный живот.
Он схватил Самгина за руку, быстро
свел его с лестницы, почти бегом протащил за собою десятка три шагов и, посадив на ворох валежника в саду, встал против, махая в лицо его черной полою поддевки, открывая мокрую рубаху, голые свои ноги. Он стал тоньше, длиннее, белое лицо его вытянулось, обнажив пьяные, мутные
глаза, — казалось, что и борода у него стала длиннее. Мокрое лицо лоснилось и кривилось, улыбаясь, обнажая зубы, — он что-то говорил, а Самгин, как бы защищаясь от него, убеждал себя...
Быстро вымыв лицо сына, она
отвела его в комнату, раздела, уложила в постель и, закрыв опухший
глаз его компрессом, села на стул, внушительно говоря...
Остаток вечера он
провел в мыслях об этой женщине, а когда они прерывались, память показывала темное, острое лицо Варвары, с плотно закрытыми
глазами, с кривой улыбочкой на губах, — неплотно сомкнутые с правой стороны, они открывали три неприятно белых зуба, с золотой коронкой на резце. Показывала пустынный кусок кладбища, одетый толстым слоем снега, кучи комьев рыжей земли, две неподвижные фигуры над могилой, только что зарытой.
Но Нехаева как-то внезапно устала, на щеках ее, подкрашенных морозом, остались только розоватые пятна,
глаза потускнели, она мечтательно заговорила о том, что жить всей душой возможно только в Париже, что зиму эту она должна бы
провести в Швейцарии, но ей пришлось приехать в Петербург по скучному делу о небольшом наследстве.
Сыроватый ветер разгонял людей по всем направлениям, цокали подковы огромных мохнатоногих лошадей, шли солдаты, трещал барабан, изредка скользил и трубил, как слон, автомобиль, — немцы останавливались, почтительно уступая ему дорогу,
провожали его ласковыми
глазами.
Матрена. Тут близехонько. Только он не прямо ходит, а круг большой делает, чтобы соседям виду не показать. Таково далеко уйдет, да потом и воротится переулками:
глаза отводит.
Он молча поцеловал у ней руку и простился с ней до воскресенья. Она уныло
проводила его
глазами, потом села за фортепьяно и вся погрузилась в звуки. Сердце у ней о чем-то плакало, плакали и звуки. Хотела петь — не поется!