Неточные совпадения
Религия
Христа есть
завет любви, а не жертвы, религия Спасителя — Сына Божьего, а не спасителей-человеков.
Обожение человечества, путь к которому открыт
Христом, в исторических границах Нового
Завета не осуществляется и предполагает завершенную диалектику Троичности.
Ветхий
Завет и пророки, язычество и греческая философия, восточные религии и античная культура — все это было путем к
Христу, всемирной подготовкой почвы для явления Логоса во плоти.
Закон Ветхого
Завета, как и всякий закон до
Христа, был лишь предварительным подготовлением человечества к принятию религии любви и свободы.
Дедушка купил Новый
завет и географию и стал меня учить; а иногда рассказывал, какие на свете есть земли, и какие люди живут, и какие моря, и что было прежде, и как
Христос нас всех простил.
Незаметно для нее она стала меньше молиться, но все больше думала о
Христе и о людях, которые, не упоминая имени его, как будто даже не зная о нем, жили — казалось ей — по его
заветам и, подобно ему считая землю царством бедных, желали разделить поровну между людьми все богатства земли.
Мы верим в то, что уголовный закон Ветхого
Завета: око за око, зуб за зуб — отменен Иисусом
Христом и что по Новому
Завету всем его последователям проповедуется прощение врагам вместо мщения, во всех случаях без исключения. Вымогать же насилием деньги, запирать в тюрьму, ссылать или казнить, очевидно, не есть прощение обид, а мщение.
Первый самый грубый способ ответа состоит в смелом утверждении того, что насилие не противоречит учению
Христа, что оно разрешено и даже предписано христианам Ветхим и Новым
Заветом.
Человек, верующий в боговдохновенность Ветхого
Завета и святость Давида, завещающего на смертном одре убийство старика, оскорбившего его и которого он сам не мог убить, так как был связан клятвою (3-я Книга Царей, глава 2, стих 8), и тому подобные мерзости, которыми полон Ветхий
Завет, не может верить в нравственный закон
Христа; человек, верующий в учение и проповеди церкви о совместимости с христианством казней, войн, не может уже верить в братство всех людей.
«Толстой, говорит он, отрицает боговдохновенность Ветхого
Завета, посланий, отрицает все догматы церкви, как-то: троицы, искупления, сошествия св. духа, священства и признает только слова и заповеди
Христа». «Но верно ли такое толкование учения
Христа? — говорит он. — Обязаны ли все люди поступать так, как учит Толстой, т. е. исполнять 5 заповедей
Христа?»
Я продолжаю исповедовать и не нахожу затруднения исполнять
завет с
Христом и с правительством.
Он стоит под окном и поет: «
Христа ра-ади!» — и тем пением напоминает нам о
Христе, о святом его
завете помогать ближнему…
Новый
Завет учили не так, как Ветхий, не по толстенькой книжке с картинками. Отец сам рассказывал Алеше о Иисусе
Христе и часто прочитывал целые страницы из Евангелия.
Учим теперь, в конце девятнадцатого столетия, тому, что бог сотворил мир в шесть дней, потом сделал потоп, посадил туда всех зверей, и все глупости, гадости Ветхого
завета, и потом тому, что
Христос велел всех крестить водой, или верить в нелепость и мерзость искупления, без чего нельзя спастись, и потом улетел на небо и сел там, на небе, которого нет, одесную отца.
— «К сему же внидет в люди безверие и ненависть, реть, ротьба [Реть — ссора, вражда. Ротьба — клятва, а также заклятье, вроде «лопни мои глаза», «провалиться мне на сем месте» и пр.], пиянство и хищение изменят времена и закон, и беззаконнующий
завет наведут с прелестию и осквернят священные применения всех оных святых древних действ, и устыдятся креста
Христова на себе носити».
Человек, верующий в бога-Христа, паки грядущего со славою судить и казнить живых и мертвых, не может верить в
Христа, повелевающего подставлять щеку обидчику, не судить, прощать и любить врагов; человек, верующий в боговдохновенность ветхого
завета и святость Давида, завещающего на смертном одре убийство старика, оскорбившего его и которого он сам не мог убить, так как был связан клятвой (3-я кн.
Царств, гл. II, ст. 8), и т. п. мерзости, которыми полон ветхий
завет, не может верить в нравственный закон
Христа; человек, верующий в учение и проповеди церкви о совместимости с христианством казней, войн, не может уже верить в братство всех людей.
Иерархия полов в Новом
Завете приводится в связь с отношением
Христа к Церкви.
Очевидно, здесь мы сталкиваемся и с центральной проблемой мистики А. Н. Шмидт.]; в Новом
Завете она определяется уже прямо как «Невеста» или «Жена Агнца», и в образе единения
Христа и Церкви освящается христианский брак.
Толстой представляется настоящим христианином, верным евангельским
заветам, тот самый Толстой, которому чужда была, как никому, самая идея искупления, который совершенно лишен был интимного чувства
Христа.
И в эпоху закона мир предчувствовал новые религиозные эпохи: не только пророческое сознание Ветхого
Завета, но и трепетание мировой души в язычестве ждали явления Христа-Искупителя.
Христианство так же мертвеет и костенеет перед творческой религиозной эпохой, как мертвел и костенел Ветхий
Завет перед явлением
Христа.
— Не кори его, Евпраксия Михайловна, — сказал на то Досифей. — Не моги корить. Аль не знаешь
завета: «твори волю пославшего»?.. Послушание паче поста и молитвы… Тут не злорадство его, а божия воля… Без воли-то господней влас со главы человека не падает. И то надо памятовать, что житие дано нам тесное, путь узкий, тернием, волчцами покрытый. Терпеть надо, матушка, терпеть, Евпраксия Михайловна: в терпении надо стяжать душу свою… Слава
Христу, царю небесному, что посетил и меня своим посещением… Вот что!
Насколько я знал тогда Ветхий
Завет, в особенности последние книги Моисея, в которых изложены такие мелочные, бессмысленные и часто жестокие правила, при каждом из которых говорится: «и бог сказал Моисею», мне казалось странным, чтобы
Христос мог утвердить весь этот закон, и непонятно, зачем он это сделал.