Неточные совпадения
— Ведь Надежда-то Васильевна была у меня, — рассказывала Павла Ивановна, вытирая
слезы. — Как же, не
забыла старухи… Как тогда услыхала
о моей-то Кате, так сейчас ко мне пришла. Из себя-то постарше выглядит, а такая красивая девушка… ну, по-вашему, дама. Я еще полюбовалась ею и даже сказала, а она как покраснеет вся. Об отце-то тоскует, говорит… Спрашивает, как и что у них в дому… Ну, я все и рассказала. Про тебя тоже спрашивала, как живешь, да я ничего не сказала: сама не знаю.
«Ах, что ж это я вспоминаю, — продолжает думать Вера Павловна и смеется, — что ж это я делаю? будто это соединено с этими воспоминаниями!
О, нет, это первое свидание, состоявшее из обеданья, целованья рук, моего и его смеха,
слез о моих бледных руках, оно было совершенно оригинальное. Я сажусь разливать чай: «Степан, у вас нет сливок? можно где-нибудь достать хороших? Да нет, некогда, и наверное нельзя достать. Так и быть; но завтра мы устроим это. Кури же, мой милый: ты все
забываешь курить».
Таков был рассказ приятеля моего, старого смотрителя, рассказ, неоднократно прерываемый
слезами, которые живописно отирал он своею полою, как усердный Терентьич в прекрасной балладе Дмитриева.
Слезы сии отчасти возбуждаемы были пуншем, коего вытянул он пять стаканов в продолжение своего повествования; но как бы то ни было, они сильно тронули мое сердце. С ним расставшись, долго не мог я
забыть старого смотрителя, долго думал я
о бедной Дуне…
Рассказ
о дешевке смешил Харитину до
слез, и она
забывала, что смеяться над опившимися до смерти мужиками нехорошо. Ей было как-то безотчетно весело, весело потому, что Вахрушка все время говорил
о Галактионе.
И вот, наконец, она стояла пред ним лицом к лицу, в первый раз после их разлуки; она что-то говорила ему, но он молча смотрел на нее; сердце его переполнилось и заныло от боли.
О, никогда потом не мог он
забыть эту встречу с ней и вспоминал всегда с одинаковою болью. Она опустилась пред ним на колена, тут же на улице, как исступленная; он отступил в испуге, а она ловила его руку, чтобы целовать ее, и точно так же, как и давеча в его сне,
слезы блистали теперь на ее длинных ресницах.
Таисья уже
забыла о промахах заболотского инока и со
слезами на глазах смотрела на смущенного милостивца Самойлу Евтихыча, который как-то весь съежился.
Меня здесь мучит только ваше обо мне горе — меня мучит
слеза в глазах моего ангела-хранителя, который в ужаснейшую минуту моей жизни
забывал о себе, думал еще спасти меня.
Ей было сладко видеть, что его голубые глаза, всегда серьезные и строгие, теперь горели так мягко и ласково. На ее губах явилась довольная, тихая улыбка, хотя в морщинах щек еще дрожали
слезы. В ней колебалось двойственное чувство гордости сыном, который так хорошо видит горе жизни, но она не могла
забыть о его молодости и
о том, что он говорит не так, как все, что он один решил вступить в спор с этой привычной для всех — и для нее — жизнью. Ей хотелось сказать ему: «Милый, что ты можешь сделать?»
Тогда произошла грубая сцена. Петерсон разразилась безобразною бранью по адресу Шурочки. Она уже
забыла о своих деланных улыбках и, вся в пятнах, старалась перекричать музыку своим насморочным голосом. Ромашов же краснел до настоящих
слез от своего бессилия и растерянности, и от боли за оскорбляемую Шурочку, и оттого, что ему сквозь оглушительные звуки кадрили не удавалось вставить ни одного слова, а главное — потому, что на них уже начинали обращать внимание.
Даже председатель казенной палаты,
забыв мысль
о новом губернаторе, проговорил почти вслух: «Хорошо, очень хорошо!», а любимый губернаторский писец опять заметил, что на глазах вице-губернатора, молчавшего и не хлопавшего, заискрились
слезы.
Через десять минут Желтков вернулся. Глаза его блестели и были глубоки, как будто наполнены непролитыми
слезами. И видно было, что он совсем
забыл о светских приличиях,
о том, кому где надо сидеть, и перестал держать себя джентльменом. И опять с больной, нервной чуткостью это понял князь Шеин.
Евсей насторожился, ожидая поучения. Но кузнец снова сунул железо в огонь, вытер
слёзы на щеках и, глядя в горн,
забыл о племяннике. Пришёл мужик, принёс лопнувшую шину. Евсей спустился в овраг, сел там в кустах и просидел до заката солнца, ожидая, не останется ли дядя один в кузнице. Этого не случилось.
— Судя по нравам Англии и даже Польши, — говорил Бенни, — я думал, что меня или вовсе не захотят на порог пустить, или же примут так, чтобы я чувствовал, что сделал мой товарищ, и я готов был не обижаться, как бы жестко меня ни приняли; но, к удивлению моему, меня обласкали, и меня же самого просили
забыть о случившейся вчера за столом истории. Они меня же сожалели, что я еду с таким человеком, который так странно себя держит. Эта доброта поразила меня и растрогала до
слез.
— Друг мой Машенька, не огорчайся, не плачь, — проговорила старуха, тоже со
слезами на глазах. — Я переделаю его по-своему: я не дам ему сделать тебя несчастной и заставлю его думать
о семействе. Я все это предчувствовала и согласилась только потому, что видела, как ты этого желаешь. Слушайся только, друг мой, меня и, бога ради, не верь ему ни в чем. Если только мы не будем его держать в руках и будем ему давать денег, он тебя
забудет и изменит тебе.
Кольцов никогда не мог
забыть ласкового приема Пушкина и рассказывал
о нем почти со
слезами на глазах.
Потом упал он ниц пред игумном и сказал: «Не прощенья молю я, но молись
о душе преступной, которая никогда не
забудет тебя…»
Слезы не дозволили ему продолжать…
Все пришло в движение: учитель стремглав бросился из дверей, чтоб встретить его внизу, у крыльца; гости встали с мест своих, и даже Алеша на минуту
забыл о своей курочке и подошел к окну, чтоб посмотреть, как рыцарь будет
слезать с ретивого коня. Но ему не удалось увидеть его, ибо он успел уже войти в дом. У крыльца же вместо ретивого коня стояли обыкновенные извозчичьи сани. Алеша очень этому удивился! «Если бы я был рыцарь, — подумал он, — то никогда бы не ездил на извозчике, а всегда верхом!»
И Тася, упав на мягкий дерн, составлявший пол беседки, залилась горькими
слезами. Она считала себя несчастной жертвой, обиженной всеми, совершенно
забывая о том, как она постоянно мучила и обижала других.
Швея взглянула, улыбнулась сквозь
слезы, утерла глаза, стала слушать и
забыла о своем горе.
Но не удалось собрать в пузырек ни одной капли. Когда приходилось плакать, я
забывал о пузырьке; а случалось вспомнить, — такая досада:
слезы почему-то сейчас же переставали течь.
Крупные
слезы продолжали катиться по ее осунувшимся щекам. Придя к такому решению и объяснив его таким образом, она успокоилась и снова села на кровать. Вдруг ей пришел на память Шатов. Она как-то совсем это время
забыла о нем и
о посланном к нему письме!
— Матушка меня не
забывает, — растроганным голосом произнес Суворов, утирая
слезы, получив известие
о милости мудрой монархини.
— Добрый Захарий доставит их, если найдешь случай переслать к нему, — говорил заключенный. — Зато на том свете, у престола бога буду молить
о спасении его души. Увидишь Захария, скажи, что я перед смертью со
слезами благодарил его и там не
забуду.
Когда она заговорила
о том, что всё это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно-испуганно взглянула на него. У Ростова
слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял
забывать некрасивость ее лица.