Неточные совпадения
Княжна Варвара была тетка ее мужа, и она давно знала ее и не уважала. Она знала, что княжна Варвара всю
жизнь свою провела приживалкой у богатых родственников; но то, что она жила теперь у Вронского, у чужого ей человека, оскорбило ее за
родню мужа. Анна заметила выражение лица Долли и смутилась, покраснела, выпустила из рук амазонку и спотыкнулась на нее.
Даже до мелочей Сергей Иванович находил в ней всё то, чего он желал от жены: она была бедна и одинока, так что она не приведет с собой кучу
родных и их влияние в дом мужа, как его он видел на Кити, а будет всем обязана мужу, чего он тоже всегда желал для своей будущей семейной
жизни.
Где же тот, кто бы на
родном языке русской души нашей умел бы нам сказать это всемогущее слово: вперед? кто, зная все силы, и свойства, и всю глубину нашей природы, одним чародейным мановеньем мог бы устремить на высокую
жизнь русского человека? Какими словами, какой любовью заплатил бы ему благодарный русский человек. Но веки проходят за веками; полмиллиона сидней, увальней и байбаков дремлют непробудно, и редко рождается на Руси муж, умеющий произносить его, это всемогущее слово.
При ней как-то смущался недобрый человек и немел, а добрый, даже самый застенчивый, мог разговориться с нею, как никогда в
жизни своей ни с кем, и — странный обман! — с первых минут разговора ему уже казалось, что где-то и когда-то он знал ее, что случилось это во дни какого-то незапамятного младенчества, в каком-то
родном доме, веселым вечером, при радостных играх детской толпы, и надолго после того как-то становился ему скучным разумный возраст человека.
А тот… но после всё расскажем,
Не правда ль? Всей ее
роднеМы Таню завтра же покажем.
Жаль, разъезжать нет мочи мне:
Едва, едва таскаю ноги.
Но вы замучены с дороги;
Пойдемте вместе отдохнуть…
Ох, силы нет… устала грудь…
Мне тяжела теперь и радость,
Не только грусть… душа моя,
Уж никуда не годна я…
Под старость
жизнь такая гадость…»
И тут, совсем утомлена,
В слезах раскашлялась она.
С интересом легкого удивления осматривалась она вокруг, как бы уже чужая этому дому, так влитому в сознание с детства, что, казалось, всегда носила его в себе, а теперь выглядевшему подобно
родным местам, посещенным спустя ряд лет из круга
жизни иной.
Не то чтоб он понимал, но он ясно ощущал, всею силою ощущения, что не только с чувствительными экспансивностями, как давеча, но даже с чем бы то ни было ему уже нельзя более обращаться к этим людям в квартальной конторе, и будь это всё его
родные братья и сестры, а не квартальные поручики, то и тогда ему совершенно незачем было бы обращаться к ним и даже ни в каком случае
жизни; он никогда еще до сей минуты не испытывал подобного странного и ужасного ощущения.
Борис. Кабы я один, так бы ничего! Я бы бросил все да уехал. А то сестру жаль. Он было и ее выписывал, да матушкины
родные не пустили, написали, что больна. Какова бы ей здесь
жизнь была — и представить страшно.
— Ваше превосходительство, — сказал я ему, — прибегаю к вам, как к отцу
родному; ради бога, не откажите мне в моей просьбе: дело идет о счастии всей моей
жизни.
А сам Обломов? Сам Обломов был полным и естественным отражением и выражением того покоя, довольства и безмятежной тишины. Вглядываясь, вдумываясь в свой быт и все более и более обживаясь в нем, он, наконец, решил, что ему некуда больше идти, нечего искать, что идеал его
жизни осуществился, хотя без поэзии, без тех лучей, которыми некогда воображение рисовало ему барское, широкое и беспечное течение
жизни в
родной деревне, среди крестьян, дворни.
Жизнь с друзьями, с
родными, с милыми сердцу — это рай.
— Я в
жизни встретила лишь двух людей, которые со мной говорили вполне серьезно: покойного мужа, очень, очень умного и… бла-го-родного человека, — произнесла она внушительно, — и еще — вы сами знаете кого…
— Помню,
родной, я всю
жизнь перед тобой виновата, я тебя родила, а тебя не знала.
Всякие попытки его изменить эту
жизнь разбивались, как о каменную стену, об ее уверенность, поддерживаемую всеми ее
родными и знакомыми, что так нужно.
В его груди точно что-то растаяло, и ему с болезненной яркостью представилась мысль: вот он, старик, доживает последние годы, не сегодня завтра наступит последний расчет с
жизнью, а он накануне своих дней оттолкнул
родную дочь, вместо того чтобы простить ее.
Надежда Васильевна в несколько минут успела рассказать о своей
жизни на приисках, где ей было так хорошо, хотя иногда начинало неудержимо тянуть в город, к
родным. Она могла бы назвать себя совсем счастливой, если бы не здоровье Максима, которое ее очень беспокоит, хотя доктор, как все доктора, старается убедить ее в полной безопасности. Потом она рассказывала о своих отношениях к отцу и матери, о Косте, который по последнему зимнему пути отправился в Восточную Сибирь, на заводы.
В нем, кажется мне, как бы бессознательно, и так рано, выразилось то робкое отчаяние, с которым столь многие теперь в нашем бедном обществе, убоясь цинизма и разврата его и ошибочно приписывая все зло европейскому просвещению, бросаются, как говорят они, к «
родной почве», так сказать, в материнские объятия
родной земли, как дети, напуганные призраками, и у иссохшей груди расслабленной матери жаждут хотя бы только спокойно заснуть и даже всю
жизнь проспать, лишь бы не видеть их пугающих ужасов.
О чем думал он? Вероятно, о своей молодости, о том, что он мог бы устроить свою
жизнь иначе, о своих
родных, о любимой женщине, о
жизни, проведенной в тайге, в одиночестве…
Леса. — Содержимое котомки Дерсу. — Приспособленность к
жизни в тайге. — Поляны Сяень-Лаза. —
Родные могилы. — Заживо погребенные. — Река Поугоу. — Барсук. — Нападение шершней. — Лекарственное растение
Старик прослыл у духоборцев святым; со всех концов России ходили духоборцы на поклонение к нему, ценою золота покупали они к нему доступ. Старик сидел в своей келье, одетый весь в белом, — его друзья обили полотном стены и потолок. После его смерти они выпросили дозволение схоронить его тело с
родными и торжественно пронесли его на руках от Владимира до Новгородской губернии. Одни духоборцы знают, где он схоронен; они уверены, что он при
жизни имел уже дар делать чудеса и что его тело нетленно.
Мы были на руках французской гувернантки, поздно узнали, что мать наша не она, а загнанная крестьянка, и то мы сами догадались по сходству в чертах да по тому, что ее песни были нам
роднее водевилей; мы сильно полюбили ее, но
жизнь ее была слишком тесна.
Ему достаточен стих: «
Родные люди вот какие» в «Онегине», чтоб вызвать к суду семейную
жизнь и разобрать до нитки отношения родства.
Княгиня Марья Алексеевна Хованская,
родная сестра моего отца, была строгая, угрюмая старуха, толстая, важная, с пятном на щеке, с поддельными пуклями под чепцом; она говорила, прищуривая глаза, и до конца
жизни, то есть до восьмидесяти лет, употребляла немного румян и немного белил.
Мне идти к
родному батюшке!.. — у жениха вдруг упало сердце, точно он делал что-то нехорошее и кого-то обманывал, у него даже мелькнула мысль, что ведь можно еще отказаться, время не ушло, а впереди целая
жизнь с нелюбимой женой.
Постепенно уходит он от мира, уединяется, окружает себя иным миром любимых книг, произведений искусства, запахов, звуков, создает себе искусственную чувственную обстановку, иллюзию иного мира, мира
родного и близкого. Des Esseintes грозит гибель, доктор требует, чтоб он вернулся к обыкновенной здоровой
жизни, но он не хочет идти ни на какие компромиссы с ненавистной действительностью.
Ведь бывали же на Руси примеры, что мальчики, одержимые страстью к науке, бросали все и шли учиться, не заботясь ни о мнении
родных, ни о какой поддержке в
жизни…
Но главное, тем отличалась, что некогда имела многочисленнейшее семейство и
родных; но одни в течение
жизни перемерли, другие разъехались, третьи о старухе позабыли, а мужа своего лет сорок пять тому назад схоронила.
Три раза пытался бежать с дороги маленький самосадский дикарь и три раза был жестоко наказан
родными розгами, а дальше следовало ошеломляющее впечатление новой парижской
жизни.
Annette теперь ожидает, что сделают твои
родные, и между тем все они как-то надеются на предстоящие торжества. Спрашивали они мое мнение на этот счет — я им просто отвечал куплетом из одной тюремной нашей песни: ты, верно, его помнишь и согласишься, что я кстати привел на память эту старину. Пусть они разбирают, как знают, мою мысль и перестанут жить пустыми надеждами: такая
жизнь всегда тяжела…
Жизнь наша лицейская сливается с политическою эпохою народной
жизни русской: приготовлялась гроза 1812 года. Эти события сильно отразились на нашем детстве. Началось с того, что мы провожали все гвардейские полки, потому что они проходили мимо самого Лицея; мы всегда были тут, при их появлении, выходили даже во время классов, напутствовали воинов сердечною молитвой, обнимались с
родными и знакомыми — усатые гренадеры из рядов благословляли нас крестом. Не одна слеза тут пролита.
В единообразной его
жизни нет происшествий: дружба некоторых из его товарищей, попечения
родных, ваши письма много-много доставляют ему приятных минут и заставляют иногда, не заглядывая вдаль, наслаждаться настоящим.
Все они наскоро после вскрытия были зашиты, починены и обмыты замшелым сторожем и его товарищами. Что им было за дело, если порою мозг попадал в желудок, а печенью начиняли череп и грубо соединяли его при помощи липкого пластыря с головой?! Сторожа ко всему привыкли за свою кошмарную, неправдоподобную пьяную
жизнь, да и, кстати, у их безгласных клиентов почти никогда не оказывалось ни
родных, ни знакомых…
— Дорогая Люба, мы с тобой не подходим друг к другу, пойми это. Смотри: вот тебе сто рублей, поезжай домой.
Родные тебя примут, как свою. Поживи, осмотрись. Я приеду за тобой через полгода, ты отдохнешь, и, конечно, все грязное, скверное, что привито тебе городом, отойдет, отомрет. И ты начнешь новую
жизнь самостоятельно, без всякой поддержки, одинокая и гордая!
У нее было множество причин; главные состояли в том, что Багрово сыро и вредно ее здоровью, что она в нем будет непременно хворать, а помощи получить неоткуда, потому что лекарей близко нет; что все соседи и
родные ей не нравятся, что все это люди грубые и необразованные, с которыми ни о чем ни слова сказать нельзя, что
жизнь в деревенской глуши, без общества умных людей, ужасна, что мы сами там поглупеем.
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при
жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы
родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
В первый раз была дождливая осень и тяжелая
жизнь в разлуке с матерью и отцом при явном недоброжелательстве родных-хозяев, или хозяек, лучше сказать.
По просухе перебывали у нас в гостях все соседи, большею частью
родные нам. Приезжали также и Чичаговы, только без старушки Мертваго; разумеется, мать была им очень рада и большую часть времени проводила в откровенных, задушевных разговорах наедине с Катериной Борисовной, даже меня высылала. Я мельком вслушался раза два в ее слова и догадался, что она жаловалась на свое положение, что она была недовольна своей
жизнью в Багрове: эта мысль постоянно смущала и огорчала меня.
Как-то не верится, что я снова в тех местах, которые были свидетелями моего детства. Природа ли, люди ли здесь изменились, или я слишком долго вел бродячую
жизнь среди иных людей и иной природы, — как бы то ни было, но я с трудом узнаю
родную окрестность.
—
Родные вы мои! — сказала она, окидывая всех заплаканными глазами. — Для детей —
жизнь, для них — земля!..
— Не тронь ты меня! — тоскливо крикнула она, прижимая его голову к своей груди. — Не говори ничего! Господь с тобой, — твоя
жизнь — твое дело! Но — не задевай сердца! Разве может мать не жалеть? Не может… Всех жалко мне! Все вы —
родные, все — достойные! И кто пожалеет вас, кроме меня?.. Ты идешь, за тобой — другие, все бросили, пошли… Паша!
— Послушайте, ради Христа! Все вы —
родные… все вы — сердечные… поглядите без боязни, — что случилось? Идут в мире дети, кровь наша, идут за правдой… для всех! Для всех вас, для младенцев ваших обрекли себя на крестный путь… ищут дней светлых. Хотят другой
жизни в правде, в справедливости… добра хотят для всех!
Когда же пришло время и нам оставить тихий
родной город, здесь же в последний день мы оба, полные
жизни и надежды, произносили над маленькою могилкой свои обеты.
Нет, мой
родной, есть только одно непреложное, прекрасное и незаменимое — свободная душа, а с нею творческая мысль и веселая жажда
жизни.
— Одно, что остается, — начал он медленным тоном, — напиши ты баронессе письмо, расскажи ей всю твою ужасную домашнюю
жизнь и объясни, что господин этот заигрался теперь до того, что из ненависти к тебе начинает мстить твоим
родным и что я сделался первой его жертвой… Заступились бы там за меня… Не только что человека, собаки, я думаю, не следует оставлять в безответственной власти озлобленного и пристрастного тирана. Где ж тут справедливость и правосудие?..
Она словно щеголяла и хвасталась той низменной средою, в которой началась се
жизнь; сообщала довольно странные анекдоты о своих
родных из времени своего детства; называла себя лапотницей, не хуже Натальи Кирилловны Нарышкиной.
«В этой
жизни не будет ошибок», — сказала Варвара Петровна, когда девочке было еще двенадцать лет, и так как она имела свойство привязываться упрямо и страстно к каждой пленившей ее мечте, к каждому своему новому предначертанию, к каждой мысли своей, показавшейся ей светлою, то тотчас же и решила воспитывать Дашу как
родную дочь.
Сердце его разрывалось от этого звона, но он стал прислушиваться к нему с любовью, как будто в нем звучало последнее прощание Елены, и когда мерные удары, сливаясь в дальний гул, замерли наконец в вечернем воздухе, ему показалось, что все
родное оторвалось от его
жизни и со всех сторон охватило его холодное, безнадежное одиночество…
— Ну-ну-ну! успокойся! уйду! Знаю, что ты меня не любишь… стыдно, мой друг, очень стыдно
родного брата не любить! Вот я так тебя люблю! И детям всегда говорю: хоть брат Павел и виноват передо мной, а я его все-таки люблю! Так ты, значит, не делал распоряжений — и прекрасно, мой друг! Бывает, впрочем, иногда, что и при
жизни капитал растащат, особенно кто без
родных, один… ну да уж я поприсмотрю… А? что? надоел я тебе? Ну, ну, так и быть, уйду! Дай только Богу помолюсь!
Есть в Сибири, и почти всегда не переводится, несколько лиц, которые, кажется, назначением
жизни своей поставляют себе — братский уход за «несчастными», сострадание и соболезнование о них, точно о
родных детях, совершенно бескорыстное, святое.
— Ванька-внук тоже вот учит всё меня, такой умный зверь! Жили, говорит, жили вы, а теперь из-за вашей
жизни на улицу выйти стыдно — вона как, брат
родной, во-от оно ка-ак!