Неточные совпадения
И ясность, с которою она видела теперь свою и всех людей
жизнь,
радовала ее.
— Невесте идет принарядиться, — сказала бабушка: — это памятный день в
жизни каждой девушки, и это очень похвально, чтобы ее
обрадовать, — от радости всякий человек бодрее выступает на новый путь
жизни, а от первого шага много зависит. Ты сделал очень хорошо, что
обрадовал бедную невесту.
Читайте их — их книги
радуют сердце, наблюдайте
жизнь — наблюдать ее интересно, думайте — думать завлекательно.
Это было самое тихое и созерцательное время за всю мою
жизнь, именно этим летом во мне сложилось и окрепло чувство уверенности в своих силах. Я одичал, стал нелюдим; слышал крики детей Овсянникова, но меня не тянуло к ним, а когда являлись братья, это нимало не
радовало меня, только возбуждало тревогу, как бы они не разрушили мои постройки в саду — мое первое самостоятельное дело.
Я никогда не была озабочена насчет твоего будущего: я знаю, что ты у меня умница. Поэтому меня не только не удивило, но даже
обрадовало, что ты такою твердою и верною рукой сумел начертить себе цель для предстоящих стремлений. Сохрани эту твердость, мой друг! сохрани ее навсегда! Ибо
жизнь без сего светоча — все равно что утлая ладья без кормила и весла, несомая в бурную ночь по волнам океана au gre des vents. [по воле ветров (франц.)]
Словом сказать, я живу семейно и согласно, а ежели в доме царствует согласие, то и
жизнь не может не
радовать.
Сын не особенно
радовал; он вел разгульную
жизнь, имел неоднократно «истории», был переведен из гвардии в армию и не выказывал ни малейшей привязанности к семье.
И насилу его высокопреосвященство добились, что он повинился: «Виноват, — говорит, — в одном, что сам, слабость душевную имея и от отчаяния думая, что лучше
жизни себя лишить, я всегда на святой проскомидии за без покаяния скончавшихся и руки на ся наложивших молюсь…» Ну, тут владыко и поняли, что то за тени пред ним в видении, как тощие гуси, плыли, и не восхотели
радовать тех демонов, что впереди их спешили с губительством, и благословили попика: «Ступай, — изволили сказать, — и к тому не согрешай, а за кого молился — молись», — и опять его на место отправили.
Он прибавлял, что решился напомнить ей о себе вследствие случайного обстоятельства, которое слишком живо возбудило в нем образы прошедшего; рассказал ей свою
жизнь, одинокую, бессемейную, безрадостную; заклинал ее понять причины, побудившие его обратиться к ней, не дать ему унести в могилу горестное сознание своей вины — давно выстраданной, но не прощенной — и
порадовать его хотя самой краткой весточкой о том, как ей живется в этом новом мире, куда она удалилась.
Крепко, свежо и радостно пахло морским воздухом. Но ничто не
радовало глаз Елены. У нее было такое чувство, точно не люди, а какое-то высшее, всемогущее, злобное и насмешливое существо вдруг нелепо взяло и опоганило ее тело, осквернило ее мысли, ломало ее гордость и навеки лишило ее спокойной, доверчивой радости
жизни. Она сама не знала, что ей делать, и думала об этом так же вяло и безразлично, как глядела она на берег, на небо, на море.
И в самом деле, при благоприятных обстоятельствах родился этот младенец! Мать, страдавшая беспрестанно в первую беременность, — нося его, была совершенно здорова; никакие домашние неудовольствия не возмущали в это время
жизни его родителей; кормилица нашлась такая, каких матерей бывает немного, что, разумеется, оказалось впоследствии; желанный, прошеный и моленый, он не только отца и мать, но и всех
обрадовал своим появлением на белый свет; даже осенний день был тепел, как летний!..
Пепел(угрюмо). Ты… пожалей меня! Несладко живу… волчья
жизнь — мало
радует… Как в трясине тону… за что ни схватишься… всё — гнилое… всё — не держит… Сестра твоя… я думал, она… не то… Ежели бы она… не жадная до денег была — я бы ее ради… на всё пошел!.. Лишь бы она — вся моя была… Ну, ей другого надо… ей — денег надо… и воли надо… а воля ей — чтобы развратничать. Она — помочь мне не может… А ты — как молодая елочка — и колешься, а сдержишь…
Требование же князя, чтобы княгиня ехала с ним в экипаже,
обрадовало ее до души; она ожидала, что он тут же с ней помирится, и у них начнется прежняя счастливая
жизнь.
И ответила мать: «Ты же
радовал меня, сын?
Порадуй и теперь. А когда пойдешь на муку, пойду и я с тобою; и не смеешь ты крупинки горя отнять от меня — в ней твое прощение, в ней
жизнь твоя и моя. Разве ты не знаешь: кого любит мать, того любит и Бог!
Радуй же, пока не настала мука».
Результаты, однако, скоро показали, что лепта, добываемая Софьею Карловною через обтягивание материей всяких, дождевых и летних, зонтиков, совсем и не была даже такою ничтожною лептою, чтобы ее не было заметно в домашней корване; а главное-то дело, что лепта эта, как грош евангельской вдовицы, клалась весело и усердно, и не только
радовала Иогана-Христиана Норка при его счастливой
жизни, но даже помогала ему и умереть спокойно, с упованием на бога и с надеждой на Софью Карловну.
Но если по определениям прекрасного и возвышенного, нами принимаемым, прекрасному и возвышенному придается (независимость от фантазии, то, с другой стороны, этими определениями выставляется на первый план отношение к человеку вообще и к его понятиям тех предметов и явлений, которые находит человек прекрасными и возвышенными: прекрасное то, в чем мы видим
жизнь так, как мы понимаем и желаем ее, как она
радует нас; великое то, что гораздо выше предметов, с которыми сравниваем его мы.
Меня очень
обрадовало, когда я узнал, что она светит не своим светом, что она мертва и нет и не может быть
жизни на ней.
На чтениях было скучно, хотелось уйти в Татарскую слободу, где живут какой-то особенной, чистоплотной
жизнью добродушные, ласковые люди; они говорят смешно искаженным русским языком; по вечерам с высоких минаретов их зовут в мечети странные голоса муэдзинов, — мне думалось, что у татар вся
жизнь построена иначе, незнакомо мне, не похоже на то, что я знаю и что не
радует меня.
— Отчего?.. Для чего вы такой зломнительный? Нехорошо иметь мрачный взгляд на
жизнь. В ваши цветущие годы
жизнь должна человека
радовать и увлекать, Я о вас говорил с вашим начальником, и он вас хвалит, а отнюдь не говорит того, будто вы не подходите. Извините меня: вы сами себе создаете какое-то особенное, нелюбимое положение между товарищами.
Антоний сейчас же послал за Фермором и поспешил его
обрадовать, но был неприятно поражен, заметив, что в нем «мало восторга», а «наиболее томности и унылости, как бы у человека, разочарованного
жизнью».
Сознание своей власти, возможности погубить всякого человека, которого он захочет погубить, важность, даже внешняя, при его входе в суд и встречах с подчиненными, успех свой перед высшими и подчиненными и, главное, мастерство свое ведения дел, которое он чувствовал, — всё это
радовало его и вместе с беседами с товарищами, обедами и вистом наполняло его
жизнь.
Как лишний меж людьми, своим рожден
Он душу не
обрадовал ничью,
И, хоть невинный, начал
жизнь свою,
Как многие кончают, преступленьем.
Я сел у стола и принялся думать горькую думу. Эта Маша, ее сношения с Пасынковым, его письма, скрытая любовь к нему сестры Софьи Николаевны… «Бедняк! бедняк!» — шептал я, тяжело вздыхая. Я вспомнил всю
жизнь Пасынкова, его детство, его молодость, фрейлейн Фридерику… «Вот, — думал я, — много дала тебе судьба! многим тебя
порадовала!»
Под поцелуй мой забудешь ты свою удалую
жизнь… и живые песни твои, что так
радуют молодцов-цыган, не зазвучат по степям больше — петь ты будешь любовные, нежные песни мне, Радде…
Не будем медлить, чтобы быть справедливыми, сострадательными. Не будем ждать особенных страданий других людей или наших.
Жизнь коротка, и потому будем торопиться
радовать сердца наших спутников в этом коротком переезде. Поспешим быть добрыми.
— Что туман нá поле, так сынку твоему помоленному, покрещенному счастье-талан на весь век его! Дай тебе Бог сынка воспоить, воскормить, на коня посадить! Кушай за здоровье сынка, свет родитель-батюшка, опростай горшочек до последней крошечки — жить бы сынку твоему на белом свете подольше, смолоду отца с матерью
радовать, на покон
жизни поить-кормить, а помрете когда — поминки творить!
Берлинский будто бы ходил во дворец, и результатом этого был тот паек или «прибавок» к пенсии, которым «печерский Кесарь» всех соседей
обрадовал и сам очень гордился. Однако и с прибавкою Берлинский часто не мог покрывать многих, самых вопиющих нужд своей крайне скромной
жизни на Печерске. Но так как все знали, что он «имеет пенсию с прибавком», то «Кесарь» не только никогда не жаловался на свои недостатки, а, напротив, скрывал их с большою трогательностию.
Это их то ужасало, то
радовало, как возможность новой лучшей
жизни.
И мысль, что он обыкновенный человек и что
жизнь его обыкновенна,
обрадовала и подбодрила его. Он уже смело, как хотел, рисовал ее и свое счастье и ничем не стеснял своего воображения…
Рябович укрылся с головой и, свернувшись калачиком, стал собирать в воображении мелькающие образы и соединять их в одно целое. Но у него ничего не получилось. Скоро он уснул, и последней его мыслью было то, что кто-то обласкал и
обрадовал его, что в его
жизни совершилось что-то необыкновенное, глупое, но чрезвычайно хорошее и радостное. Эта мысль не оставляла его и во сне.
Графиня безропотно согласилась, ей было все равно, где влачить свою одинокую
жизнь, ее даже
радовала поездка, так как общество «бедного Миши», к которому она успела привязаться своим любящим, но волею рока замкнутым для всякой иной любви сердцем.
Ему невольно припомнилось его прошлое,
жизнь беззаботная, бескручинная. Он жил воспоминаниями да памятью о последних днях, проведенных у Строгановых, в светлице своей лапушки. О будущем старался не думать. «Чему быть, того не миновать», — утешал он себя русской фаталической пословицей и на этом несколько успокоился,
порадовав горячо его любившего друга Ивана Ивановича. Его порядком смутило то настроение Ермака Тимофеевича, с которым он тронулся в опасный и трудный поход.
— Я намекнул о том Владимиру, — продолжал князь, — тебя показал ему. Он чуть с ума не сходит от радости; говорит, что видел тебя, как сквозь сон, у своей постели во время болезни, да и впрямь за сон потом принял, за чудное видение, так и сказал. Теперь от тебя зависит на всю
жизнь осчастливить его и меня, старика,
порадовать; согласна ты замуж за него идти?
Срок пребывания графини Натальи Федоровны в Грузине все уменьшался и уменьшался. Это, как мы заметили, чрезвычайно
радовало ее, хотя
жизнь в Петербурге не сулила ей ничего утешительного, но она находилась в том состоянии нервного возбуждения, когда всякая предстоящая перемена в жизненном строе, хотя бы даже к худшему, встречается с удовольствием.
То, что
радовало бы другого мужа, как доказательство любви к их ребенку со стороны матери, пожертвовавшей ему всеми удовольствиями и развлечениями светской
жизни, производило на молодого графа совершенно иное впечатление.
Сознавался ли он в справедливости этого замечания, или, польщенный им, он не знал, что отвечать, старик молча курил, запивал чаем и только блестел глазами. Сережа же, с свойственным эгоизмом молодости, теперь только заинтересованный тем, что сказали об нем, вступил в разговор и подтвердил то, что он действительно стар, что приезд в Москву и новая
жизнь, которая открывается перед ним, нисколько не
радует его, что он спокойно обдумывает и предусматривает будущее.
Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею
жизнью и между собою,
радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre, [дурного тона.] но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своею
жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой,
обрадовать и успокоить стариков-родителей.
Утро второго дня было для Фебуфиса тяжело неимоверно. Начало семейной
жизни его не
радовало, и он встал, ощущая никогда ему до сих пор не известный страх перед женщиной… прекрасною, строгою и чертовски холодною женщиной, избалованности и капризам которой, очевидно, нет меры, точно так же, как не видно меры ее упорству и самообладанию, которых совсем нет у Фебуфиса.