Неточные совпадения
О, мы прекрасно знаем, что средневековые люди нередко были полны грубости и
жестокости, что средневековая теократия была подменой
власти Божьей
властью человеческой, что с веками этими связана инквизиция и суеверия, но все это только подчеркивает двойственный и сложный характер эпохи.
— Вы посмотрите, какой ужас! Кучка глупых людей, защищая свою пагубную
власть над народом, бьет, душит, давит всех. Растет одичание,
жестокость становится законом жизни — подумайте! Одни бьют и звереют от безнаказанности, заболевают сладострастной жаждой истязаний — отвратительной болезнью рабов, которым дана свобода проявлять всю силу рабьих чувств и скотских привычек. Другие отравляются местью, третьи, забитые до отупения, становятся немы и слепы. Народ развращают, весь народ!
Гордость и фарисейство, честолюбие и
жестокость, правители и
власти, — всё это может соединиться, чтоб уничтожить нас.
Вся языческая история человечества состоит только из тех событий, посредством которых более злые захватывали
власть над менее злыми и, захватив ее,
жестокостями и хитростями поддерживали ее и, выставляя себя блюстителями справедливости, защитниками добрых от злых, властвовали над добрыми.
Для того, чтобы приобрести
власть и удерживать ее, нужно любить
власть. Властолюбие же соединяется не с добротой, а с противоположными доброте качествами: с гордостью, хитростью,
жестокостью.
— Когда их укрощают
власти — левые кричат о
жестокостях и зверстве, значит — нужно найти способ, чтобы они сами себя укротили, — так?
В эти дни
власть над жизнью вырвалась из их бессильных рук, но
жестокость и хитрость осталась с ними.
«Народы страдают, — говорит он, — от произвола,
жестокости и насилий светской
власти; нужно противодействие этой
власти.
Человечество внутренне не мирится с
властью в ее обнаженном виде, с ее
жестокостью и бездушием, и оно не может строить свое отношение к ней на одном голом расчете, на бентамовской арифметике пользы.
В самых холодных, свирепых душах живет несознаваемо этот всемирный дух единения. Наступает миг, и, как сон, отходит от человека дурманящая
власть обыденной жизни, и звучит в душе напоминающий голос великого духа. Пленного Пьера Безухова приводят к маршалу Даву, известному своею
жестокостью.
Нет ничего более морально отвратительного и вместе с тем модного и банального, чем квалификация сентименталистами тех, которые против
жестокостей и насилий, совершаемых
властью, против торжества грубой силы.
Когда человек стал одержим и допустил
власть над собой болезненного самолюбия, честолюбия, зависти, ревности, сладострастия, болезненного эротизма, корыстолюбия, скупости, ненависти и
жестокости, то он находится в мире фантазм, и реальности не предстают уже ему в соответствии со структурой бытия.
Человек бескорыстно стремится к насилию, к
власти, к преобладанию, к
жестокости, к сладострастию и разрушает себя.
— Вот. В том и ужас, что другого пути нет. Миром, добром, любовью ничего нельзя добиться. Нужно идти через грязь и кровь, хотя бы сердце разорвалось. И только помнить, во имя чего идешь. А вы помнили, — иначе бы все это вас не мучило. И нужно помнить, и не нужно делать бессмысленных
жестокостей, как многие у нас. Потому что голова кружилась от
власти и безнаказанности. А смерть, — ну, что же, что смерть!
А Корсаков, ее муж, Кате нравился все больше. Он ясно видел всю творившуюся бестолочь,
жестокость, невозможность справиться с чудовищными злоупотреблениями и некультурностью носителей
власти. В официальных выступлениях держался, как будто ничего этого нет, но в частных разговорах откровенно признавал все. Он крепко верил в конечную цель, в общую правильность намеченного пути, но это не мешало ему признавать, что путь идет через густейшую чашу стихийных нелепостей и самых ребяческих ошибок.
Эта
власть, запятнавшая себя
жестокостью и бесчеловечием, вся в крови, она держит народ в страшных тисках.
Но тираничность и
жестокость советской
власти не имеет обязательной связи с социально-экономической системой коммунизма.