Неточные совпадения
— Да, это было бы жестоко, но целесообразно. То же, что теперь делается, и жестоко и не только не целесообразно, но до такой степени глупо, что нельзя понять, как могут душевно здоровые люди участвовать в таком нелепом и
жестоком деле, как уголовный
суд.
Возмущало Нехлюдова, главное, то, что в
судах и министерствах сидели люди, получающие большое, собираемое с народа жалованье за то, что они, справляясь в книжках, написанных такими же чиновниками, с теми же мотивами, подгоняли поступки людей, нарушающих написанные ими законы, под статьи, и по этим статьям отправляли людей куда-то в такое место, где они уже не видали их, и где люди эти в полной власти
жестоких, огрубевших смотрителей, надзирателей, конвойных миллионами гибли духовно и телесно.
— Я видел на
суде, как товарищ прокурора всеми силами старался обвинить несчастного мальчика, который во всяком неизвращенном человеке мог возбудить только сострадание; знаю, как другой прокурор допрашивал сектанта и подводил чтение Евангелия под уголовный закон; да и вся деятельность
судов состоит только в таких бессмысленных и
жестоких поступках.
В «Страшном
суде» Сикстинской капеллы, в этой Варфоломеевской ночи на том свете, мы видим сына божия, идущего предводительствовать казнями; он уже поднял руку… он даст знак, и пойдут пытки, мученья, раздастся страшная труба, затрещит всемирное аутодафе; но — женщина-мать, трепещущая и всех скорбящая, прижалась в ужасе к нему и умоляет его о грешниках; глядя на нее, может, он смягчится, забудет свое
жестокое «женщина, что тебе до меня?» и не подаст знака.
За тем да за сем (как она выражалась) веселая барышня совсем позабыла выйти замуж и, только достигши тридцати лет, догадалась влюбиться в канцелярского чиновника уездного
суда Слепушкина, который был моложе ее лет на шесть и умер чахоткой, года полтора спустя после свадьбы, оставив жену беременною. Мужа она страстно любила и все время, покуда его точил
жестокий недуг, самоотверженно за ним ухаживала.
Со стороны кредиторов были разные глумления над своими должниками. Вдруг кредитор перестает вносить кормовые. И тогда должника выпускают. Уйдет счастливый, радостный, поступит на место и только что начнет устраиваться, а
жестокий кредитор снова вносит кормовые и получает от
суда страшную бумагу, именуемую: «поимочное свидетельство».
Мы признаем ненужность таможен и заграничных пошлин и должны платить их; признаем бесполезными расходы на содержание двора и многих чинов управления; признаем вредной проповедь церковную и должны участвовать в поддержании этих учреждений; мы признаем
жестокими и бессовестными наказания, накладываемые
судами, и должны участвовать в них; признаем неправильным и вредным распределение земельной собственности и должны подчиняться ему; не признаем необходимости войск и войны и должны нести страшные тяжести для содержания войск и ведения войн и т. п.
Еще недавно ваше превосходительство, не изволив утвердить журнал губернского правления о предании за противозаконные действия
суду зареченского земского исправника, изволили сказать следующее: «Пусть лучше говорят про меня, что я баба, но не хочу, чтоб кто-нибудь мог сказать, что я
жестокий человек!» Каким чувством была преисполнена грудь земского исправника при известии, что он от
суда и следствия учинен свободным, — это понять нетрудно.
Она не встречала подобного человека: ее отец был старик умный, нежный, страстный и бескорыстный, но в то же время слабый, подчиненный тогдашним формам приличия, носивший на себе печать уклончивого, искательного чиновника, который, начав с канцелярского писца, дослужился до звания товарища наместника; здесь же стоял перед ней старец необразованный, грубый по наружности, по слухам даже
жестокий в гневе, но разумный, добрый, правдивый, непреклонный в своем светлом взгляде и честном
суде — человек, который не только поступал всегда прямо, но и говорил всегда правду.
Небесный
суд да будет над тобой,
Жестокий брат, завистник вероломный!
Сюда, сюда… на помощь — умираю.
Яд, яд, не слышат, понимаю,
Ты осторожен… никого, нейдут,
Но помни, я тебя,
жестокий, проклинаю,
И ты придешь на божий
суд!
[Во-вторых, мы] видим, что самые
жестокие дела, как побоища людей, виселицы, гильотины, одиночные тюрьмы, собственность,
суды, — всё это происходит не от воображаемого разбойника, а от людей, которые основывают свои правила жизни на предположении воображаемого разбойника.
Боже сохрани поставить
судно поперек такого
жестокого волнения!
— То-то и есть… Ну и драли же его таки довольно часто, драли, можно сказать, до бесчувствия… Жалели хорошего матроса судить
судом и в арестантские роты отдавать и, значит, полагали выбить из него всю его дурь
жестоким боем, братцы… Случалось, линьков по триста ему закатывали, замертво в лазарет выносили с изрытой спиной… Каких только мучениев не принимал… Жалеешь и только диву даешься, как это человек выносит…
Вот такой
суд — с застывшими формами и вековой неподвижностью — всего лучше выказывал, до какой степени в Англии добро и зло переплетены в деле общей правды и справедливости.
Суд — свободный и независимый; но с варварским нагромождением старых законов, с
жестокими наказаниями, с виселицей; а в гражданских процессах — с возмутительной дороговизной; да и в уголовных — с такими же адскими ценами стряпчим и адвокатам.