— Надо. Отцы
жертвовали на церкви, дети — на революцию. Прыжок — головоломный, но… что же, брат, делать? Жизнь верхней корочки несъедобного каравая, именуемого Россией, можно озаглавить так: «История головоломных прыжков русской интеллигенции». Ведь это только господа патентованные историки обязаны специальностью своей доказывать, что существуют некие преемственность, последовательность и другие ведьмы, а — какая у нас преемственность? Прыгай, коли не хочешь задохнуться.
Неточные совпадения
— Тот ему как доброму человеку привез: «Сохрани, брат, у меня назавтра обыск». А тот и сохранил. «Ты ведь
на церковь, говорит,
пожертвовал». Я ему говорю: подлец ты, говорю. Нет, говорит, не подлец, а я широк… А впрочем, это не он… Это другой. Я про другого сбился… и не замечаю. Ну, вот еще рюмочку, и довольно; убери бутылку, Иван. Я врал, отчего ты не остановил меня, Иван… и не сказал, что вру?
— Э, деньги одинаковы! Только бы нажить. Ведь много ли мне нужно, Галактион Михеич? Я да жена — и все тут. А без дела обидно сидеть, потому как чувствую призвание. А деньги будут, можно и
на церковь пожертвовать и слепую богадельню устроить, мало ли что!
— Известно: очень уж, говорят, он много
на церквы жертвует.
Если же он истратит 0,001 из украденных им денег
на какое-нибудь общественное учреждение: больницу, музей, учебное заведение, то его считают еще и благотворителем того народа,
на обмане и развращении которого основано всё его благосостояние; если же он
пожертвовал часть украденных денег
на церковь и бедных, — то и примерным христианином.
Но если кто особенно хочет позаботиться о своей душе, то по этой вере внушается, что наибольшее обеспечение блаженства души
на том свете достигается еще тем, чтобы
жертвовать деньги
на церкви и монастыри, обязывая этим святых людей молиться за себя. Спасительны еще, по этой вере, для души хождения по монастырям и целование явленных икон и мощей.
Первым его подвигом в новой обязанности было то, что он
пожертвовал в новую
церковь весь иконостас, то есть заказал его
на свой счет, а затем помогал везде, где только показывалась церковная нужда: сшил церковным каморникам новые кафтаны, купил новое паникадило, сделал новые праздничные ризы и т. д.
— Знаю! Всяк себя чем-нибудь украшает, но это — маска! Вижу я — дядюшка мой с богом торговаться хочет, как приказчик
на отчёте с хозяином. Твой папаша хоругви в
церковь пожертвовал, — заключаю я из этого, что он или объегорил кого-нибудь, или собирается объегорить… И все так, куда ни взгляни…
На тебе грош, а ты мне пятак положь… Так и все морочат глаза друг другу да оправданья себе друг у друга ищут. А по-моему — согрешил вольно или невольно, ну и — подставляй шею…
Кромсай от этого пришел в такой ужас, что сейчас же стал
жертвовать этот слиток
на церковь, но священник недоумевал: можно ли брать эти деньги, так как «наемщик», или заместитель в солдатах, почитался тогда в народе за что-то очень гадкое и приравнивался ко «псу продажному» (хотя псы себя никогда не продают).
После ужина Чикамасова показала мне епитрахиль, которую собственноручно вышивал Егор Семеныч, чтобы потом
пожертвовать в
церковь. Манечка сбросила с себя
на минуту робость и показала мне кисет, который она вышивала для своего папаши. Когда я сделал вид, что поражен ее работой, она вспыхнула и шепнула что-то
на ухо матери. Та просияла и предложила мне пойти с ней в кладовую. В кладовой я увидел штук пять больших сундуков и множество сундучков и ящичков.
Опечаленная Екатерина
на другой же день, то есть 29 августа, ездила ко всенощной в Невский монастырь и
пожертвовала в тамошнюю
церковь большое серебряное паникадило, золотую лампаду к раке святого Александра Невского и несколько золотых сосудов с антиками и бриллиантами.
— Купят, голубушка, купят… А завтра чем свет
на кладбище пойдем да в Лавру, в другие
церкви вклады сделаем,
на вечный помин души покойничка… А что от дома выручим, с собой возьмем, по святым местам разнесем, в обители святые
пожертвуем, но чтобы
на себя из этих денег не истратить ни синь пороха.