Неточные совпадения
Княгиня же, со свойственною
женщинам привычкой обходить вопрос, говорила, что Кити слишком молода, что Левин ничем не показывает, что имеет серьезные намерения, что Кити не имеет к нему привязанности, и другие доводы; но не говорила главного, того, что она
ждет лучшей партии для дочери, и что Левин несимпатичен ей, и что она не понимает его.
— Нет, почему же тебе не приехать? Хоть нынче обедать? Жена
ждет тебя. Пожалуйста, приезжай. И главное, переговори с ней. Она удивительная
женщина. Ради Бога, на коленях умоляю тебя!
Большинство молодых
женщин, завидовавших Анне, которым уже давно наскучило то, что ее называют справедливою, радовались тому, что̀ они предполагали, и
ждали только подтверждения оборота общественного мнения, чтоб обрушиться на нее всею тяжестью своего презрения. Они приготавливали уже те комки грязи, которыми они бросят в нее, когда придет время. Большинство пожилых людей и люди высокопоставленные были недовольны этим готовящимся общественным скандалом.
Другая же дама, очень полная и багрово-красная, с пятнами, видная
женщина, и что-то уж очень пышно одетая, с брошкой на груди величиной в чайное блюдечко, стояла в сторонке и чего-то
ждала.
Климу показалось, что раньше она говорила о
женщинах не так злостно, а как о дальних родственницах, от которых она не
ждет ничего, ни хорошего, ни дурного; они не интересны ей, полузабыты ею.
Клим получил наконец аттестат зрелости и собирался ехать в Петербург, когда на его пути снова встала Маргарита. Туманным вечером он шел к Томилину прощаться, и вдруг с крыльца неприглядного купеческого дома сошла на панель
женщина, — он тотчас признал в ней Маргариту. Встреча не удивила его, он понял, что должен был встретить швейку, он
ждал этой случайной встречи, но радость свою он, конечно, скрыл.
Тысячами шли рабочие, ремесленники, мужчины и
женщины, осанистые люди в дорогих шубах, щеголеватые адвокаты, интеллигенты в легких пальто, студенчество, курсистки, гимназисты, прошла тесная группа почтово-телеграфных чиновников и даже небольшая кучка офицеров. Самгин чувствовал, что каждая из этих единиц несет в себе одну и ту же мысль, одно и то же слово, — меткое словцо, которое всегда, во всякой толпе совершенно точно определяет ее настроение. Он упорно
ждал этого слова, и оно было сказано.
Слушать Денисова было скучно, и Клим Иванович Самгин, изнывая, нетерпеливо
ждал чего-то, что остановило бы тугую, тяжелую речь. Дом наполнен был непоколебимой, теплой тишиной, лишь однажды где-то красноречиво прозвучал голос
женщины...
Самгин старался не смотреть на него, но смотрел и
ждал, что старичок скажет что-то необыкновенное, но он прерывисто, тихо и певуче бормотал еврейские слова, а красные веки его мелко дрожали. Были и еще старики, старухи с такими же обнаженными глазами. Маленькая
женщина, натягивая черную сетку на растрепанные рыжие волосы одной рукой, другой размахивала пред лицом Самгина, кричала...
—
Подождите, брат Василий! Сестры и братья, — несчастная
женщина эта случайно среди нас, брат Василий не предупредил, о чем она будет говорить…
— Я не одобряю ее отношение к нему. Она не различает любовь от жалости, и ее
ждет ужасная ошибка. Диомидов удивляет, его жалко, но — разве можно любить такого?
Женщины любят сильных и смелых, этих они любят искренно и долго. Любят, конечно, и людей со странностями. Какой-то ученый немец сказал: «Чтобы быть замеченным, нужно впадать в странности».
— Какая красота, — восторженно шептала она. — Какая милая красота! Можно ли было
ждать, после вчера! Смотри:
женщина с ребенком на осле, и человек ведет осла, — но ведь это богоматерь, Иосиф! Клим, дорогой мой, — это удивительно!
— Уже где-то близко тебя
ждет женщина… девушка, ты ее полюбишь.
Замолчали. Самгин понимал, что молчать невежливо, но что-то мешало ему говорить с этой
женщиной в привычном, докторальном тоне; а она, вопросительно посматривая на него, как будто
ждала, что он скажет. И, не дождавшись, сказала, вздохнув...
Лицо Попова налилось бурой кровью, глаза выкатились, казалось, что он усиленно старается не задремать, но волосатые пальцы нервозно барабанили по коленям, голова вращалась так быстро, точно он искал кого-то в толпе и боялся не заметить. На тестя он посматривал сердито, явно не одобряя его болтовни, и Самгин
ждал, что вот сейчас этот неприятный человек начнет возражать тестю и затрещит бесконечный, бесплодный, юмористически неуместный на этом параде красивых
женщин диалог двух русских, которые все знают.
Лирическое настроение Самгина было разрушено.
Ждать — нечего, о себе эта
женщина ничего не скажет. Он встал. Когда она, прощаясь, протянула ему руку, капот на груди распахнулся, мелькнул розоватый, прозрачный шелк рубашки и как-то странно, воинственно напряженные груди.
Самгину показалось, что глаза Марины смеются. Он заметил, что многие мужчины и
женщины смотрят на нее не отрываясь, покорно, даже как будто с восхищением. Мужчин могла соблазнять ее величавая красота, а
женщин чем привлекала она? Неужели она проповедует здесь? Самгин нетерпеливо
ждал. Запах сырости становился теплее, гуще. Тот, кто вывел писаря, возвратился, подошел к столу и согнулся над ним, говоря что-то Лидии; она утвердительно кивала головой, и казалось, что от очков ее отскакивают синие огни…
Он озлобленно почувствовал себя болтливым мальчишкой и почти со страхом
ждал: о чем теперь спросит его эта
женщина? Но она, помолчав, сказала...
Дома Лютова
ждали гости:
женщина, которая посещала его на даче, и красивый, солидно одетый блондин в очках, с небольшой бородкой.
Но ее надорванный голос всегда тревожил Клима, заставляя
ждать, что эта остроносая
женщина скажет какие-то необыкновенные слова, как она это уже делала.
— Сегодня — пою! Ой, Клим, страшно! Ты придешь? Ты — речи народу говорил? Это тоже страшно? Это должно быть страшнее, чем петь! Я ног под собою не слышу, выходя на публику, холод в спине, под ложечкой — тоска! Глаза, глаза, глаза, — говорила она, тыкая пальцем в воздух. —
Женщины — злые, кажется, что они проклинают меня,
ждут, чтоб я сорвала голос, запела петухом, — это они потому, что каждый мужчина хочет изнасиловать меня, а им — завидно!
Шум дождя стал однообразен и равен тишине, и это беспокоило, заставляя
ждать необычного. Когда
женщина пришла, он упрекнул ее...
— Я, должно быть, немножко поэт, а может, просто — глуп, но я не могу… У меня — уважение к
женщинам, и — знаешь? — порою мне думается, что я боюсь их. Не усмехайся,
подожди! Прежде всего — уважение, даже к тем, которые продаются. И не страх заразиться, не брезгливость — нет! Я много думал об этом…
Она видит его силы, способности, знает, сколько он может, и покорно
ждет его владычества. Чудная Ольга! Невозмутимая, неробкая, простая, но решительная
женщина, естественная, как сама жизнь!
— Иногда любовь не
ждет, не терпит, не рассчитывает…
Женщина вся в огне, в трепете, испытывает разом муку и такие радости, каких…
Проснувшись в то утро и одеваясь у себя наверху в каморке, я почувствовал, что у меня забилось сердце, и хоть я плевался, но, входя в дом князя, я снова почувствовал то же волнение: в это утро должна была прибыть сюда та особа,
женщина, от прибытия которой я
ждал разъяснения всего, что меня мучило!
— Хохоча над тобой, сказал! — вдруг как-то неестественно злобно подхватила Татьяна Павловна, как будто именно от меня и
ждала этих слов. — Да деликатный человек, а особенно
женщина, из-за одной только душевной грязи твоей в омерзение придет. У тебя пробор на голове, белье тонкое, платье у француза сшито, а ведь все это — грязь! Тебя кто обшил, тебя кто кормит, тебе кто деньги, чтоб на рулетках играть, дает? Вспомни, у кого ты брать не стыдишься?
Я сообщил раз студенту, что Жан-Жак Руссо признается в своей «Исповеди», что он, уже юношей, любил потихоньку из-за угла выставлять, обнажив их, обыкновенно закрываемые части тела и
поджидал в таком виде проходивших
женщин.
Он смотрит всякий раз очень ласково на меня своим довольно тупым, простым взглядом и напоминает какую-нибудь безусловно добрую тетку, няньку или другую женщину-баловницу, от которой ума и наставлений не
жди, зато варенья, конфект и потворства — сколько хочешь.
Нехлюдов удивился вопросу, но, взглянув на мальчика и увидав серьезное, осмысленное лицо с внимательными, живыми глазами, серьезно ответил ему, что
ждет знакомую
женщину.
Затихшее было жестокое чувство оскорбленной гордости поднялось в нем с новой силой, как только она упомянула о больнице. «Он, человек света, за которого за счастье сочла бы выдти всякая девушка высшего круга, предложил себя мужем этой
женщине, и она не могла
подождать и завела шашни с фельдшером», думал он, с ненавистью глядя на нее.
Он посидел около памятника с полчаса, потом прошелся по боковым аллеям, со шляпой в руке,
поджидая и думая о том, сколько здесь, в этих могилах, зарыто
женщин и девушек, которые были красивы, очаровательны, которые любили, сгорали по ночам страстью, отдаваясь, ласке.
…Сбитый с толку, предчувствуя несчастия, недовольный собою, я жил в каком-то тревожном состоянии; снова кутил, искал рассеяния в шуме, досадовал за то, что находил его, досадовал за то, что не находил, и
ждал, как чистую струю воздуха середь пыльного жара, несколько строк из Москвы от Natalie. Надо всем этим брожением страстей всходил светлее и светлее кроткий образ ребенка-женщины. Порыв любви к Р. уяснил мне мое собственное сердце, раскрыл его тайну.
Приходил, покашливая в передней, кланялся капитану, целовал руки у
женщин и
ждал «стола».
Об этом спрашивает молодая
женщина, «пробужденная им к сознательной жизни». Он все откроет ей, когда придет время… Наконец однажды, прощаясь с нею перед отъездом в столицу, где его уже
ждет какое-то важное общественное дело, — он наклоняется к ней и шопотом произносит одно слово… Она бледнеет. Она не в силах вынести гнетущей тайны. Она заболевает и в бреду часто называет его имя, имя героя и будущего мученика.
И все эти
женщины за что-то любили этого проклятого человека,
ждали его ласкового взгляда, улыбались ему счастливыми улыбками и потом проклинали.
В другой раз дядя, вооруженный толстым колом, ломился со двора в сени дома, стоя на ступенях черного крыльца и разбивая дверь, а за дверью его
ждали дедушка, с палкой в руках, двое постояльцев, с каким-то дрекольем, и жена кабатчика, высокая
женщина, со скалкой; сзади их топталась бабушка, умоляя...
Он пошел по дороге, огибающей парк, к своей даче. Сердце его стучало, мысли путались, и всё кругом него как бы походило на сон. И вдруг, так же как и давеча, когда он оба раза проснулся на одном и том же видении, то же видение опять предстало ему. Та же
женщина вышла из парка и стала пред ним, точно
ждала его тут. Он вздрогнул и остановился; она схватила его руку и крепко сжала ее. «Нет, это не видение!»
Марью Александровну и мы
ждем. — Бедная
женщина! Из какой-то непонятной мечты расстроила полезное свое существование.
Белоярцев был совершенно разбит и тупо
ждал, когда умолкнет дружный, истерический хохот
женщин.
Подумай, какая обида
женщине… когда ее не
ждали.
Примите мой совет: успокойтесь; будьте русскою
женщиною и посмотрите, не верно ли то, что стране вашей нужны прежде всего хорошие матери, без которых трудно
ждать хороших людей».
— Нет,
подожди,
подожди, — выслушай меня… еще минутку. Скажи мне, мальчик, зачем ты к нам сюда ходишь, — к
женщинам?
— Дуся! Милый, — ласково произнесла
женщина воркующим, немного хриплым со сна голосом, — а я тебя
ждала,
ждала и даже рассердилась. А потом заснула и всю ночь тебя во сне видела. Иди ко мне, моя цыпочка, моя ляленька! — Она притянула его к себе, грудь к груди.
— Вы бы не были молодым моим другом, если б отвечали иначе! Я так и знал, что вы это скажете. Ха, ха, ха!
Подождите, mon ami, поживете и поймете, а теперь вам еще нужно пряничка. Нет, вы не поэт после этого: эта
женщина понимала жизнь и умела ею воспользоваться.
Но ежели даже такая
женщина, как княжна Оболдуй-Тараканова, не может дать себе надлежащего отчета ни в том, что она охраняет, ни в том, что отрицает, то что же можно
ждать от того несметного легиона обыкновенных
женщин, из которого, без всякой предвзятой мысли, но с изумительным постоянством, бросаются палки в колеса человеческой жизни? Несколько примеров, взятых из обыденной жизненной практики, лучше всего ответят на этот вопрос.
— Сейчас приду! — не открывая, ответили ей. Она
подождала немного и снова постучалась. Тогда дверь быстро отворилась, и в коридор вышла высокая
женщина в очках. Торопливо оправляя смятый рукав кофточки, она сурово спросила мать...
Нередко, когда я сидел у Крутицына, подъезжала в щегольской коляске к дому, в котором он жил, красивая
женщина и делала движение, чтобы выйти из экипажа; но всякий раз навстречу ей торопливо выбегал камердинер Крутицына и что-то объяснял, после чего сестра опять усаживалась в коляску и оставалась
ждать брата.
— Я
подожду, я
подожду, — шептала еле слышно Зиночка. — Я
подожду. — Горячие слезы закапали на подбородок Александрова, и он с умиленным удивлением впервые узнал, что слезы возлюбленной
женщины имеют соленый вкус.
— Стой,
подожди еще. Он баба — но ведь тебе же лучше. Жалкая, впрочем, баба; его совсем не стоило бы любить
женщине. Но его стоит за беззащитность его любить, и ты люби его за беззащитность. Ты ведь меня понимаешь? Понимаешь?