— Мужчинам, вам хорошо, управу как раз найдете, — томно закатив глаза, тихим шепотом говорила молодящаяся дама с раскрашенным лицом и с подведенными глазами и бровями. — У меня браслет, покойный муж еще в
женихах подарил, сувенир… С жемчугом… Как твои зубки, говорил покойный, — осклабилась дама беззубым ртом. — За три рубля… Пропадет…
Неточные совпадения
Заплатина круто повернулась перед зеркалом и посмотрела на свою особу в три четверти. Платье сидело кошелем; на спине оно отдувалось пузырями и ложилось вокруг ног некрасивыми тощими складками, точно под ними были палки. «Разве надеть новое платье, которое
подарили тогда Панафидины за
жениха Капочке? — подумала Заплатина, но сейчас же решила: — Не стоит… Еще, пожалуй, Марья Степановна подумает, что я заискиваю перед ними!» Почтенная дама придала своей физиономии гордое и презрительное выражение.
С намерением или без намерения, Павла Ивановна увела Верочку в огород, где росла у нее какая-то необыкновенная капуста; Привалов и Надежда Васильевна остались одни. Девушка поняла невинный маневр Павлы Ивановны: старушка хотела
подарить «
жениху и невесте» несколько свободных минут.
«Ох-хо-хо! Как бы эта Хина не сплавила нашего
жениха в другие руки, — думала Марья Степановна, слушая медовые речи Заплатиной. — Придется ей, видно, браслетку
подарить…»
Бывши скупа и расчетлива не меньше матери, она, не ожидая напоминаний князя,
подарила жениху разом билет в полтораста тысяч серебром.
В партии этой, кроме состояния, как вы сами говорите, девушка прекрасная, которая, по особенному вашему счастью, сохранила к вам привязанность в такой степени, что с первых же минут, как вы сделаетесь ее
женихом, она хочет вам
подарить сто тысяч, для того только, чтоб не дать вам почувствовать этой маленькой неловкости, что вот-де вы бедняк и женитесь на таком богатстве.
— Убивалась она очень, когда вы ушли! Весь зимовник прямо с ума сошел. Ездили по степи, спрашивали у всех. Полковнику другой же день обо всем рассказали, — а он в ответ: «Поглядите, не обокрал ли! Должно быть, из беглых!» Очень Женя убивалась! Вы ей портмонетик дорогой
подарили, так она его на шее носила. Чуть что — в слезы, а потом
женихи стали свататься, она всех отгоняла.
Софья Николавна заранее объявила
жениху, чтоб он и не думал
дарить ее в именины, потому что она терпеть не может именинных подарков.
Анет не засунула своего
жениха; она его, вместе со всеми подаренными конфетами, прибрала далеко, в самый потайной свой ящик, имея в виду со временем показать их какой-нибудь задушевной приятельнице и вместе с тем рассказать, что эти конфеты
подарил ей один человек, который любил ее, но теперь уже не любит, потому что умер.
Ни с кем ни слова Дуня, а когда отец стал намекать ей, что вот, дескать,
жених бы тебе, она напомнила ему про колечко и про те слова, что сказал он ей,
даря его: «Венцом неволить тебя не стану, отдай кольцо волей тому, кто полюбится…» Ни слова в ответ не сказал ей Марко Данилыч…
Когда же минуло Дуне восемнадцать лет, отец
подарил ей обручальное колечко, примолвив, чтоб она, когда придет время, выбирала
жениха по мыслям, по своей воле, а он замужеством ее нудить никогда не станет.
— Эти вещи, — показала она горничной на ожерелье и браслеты, —
подарил мне князь, мой
жених, но платья уже, наверное, сюрприз от мамы?
Она
дарила всегда неожиданно: то пошлет плохую табакерку с червонцами, то горшок простых цветов с драгоценным камнем на стебле, то простой рукомойник с водою, из которого выпади драгоценный перстень; то подложит под кровать имениннице две тысячи серебрянных рублей, или
подарит невесте перстень со своим изображением в мужском наряде, сказав: «А вот и тебе
жених, которому, я уверена, ты никогда не изменишь и останешься ему верна», или пошлет капельмейстеру Паизиэло, после представления его оперы «Дидона», табакерку, осыпанную бриллиантами, с надписью, что карфагенская царица при кончине ему ее завещала!
И если маковый лепесток разрывался с треском, она улыбалась и расцветала душою, была весела, ела, спала и
дарила наряды служанкам, но
жениха своего к себе не впускала; если же лепесток вяло сжимался у ней между ладоней, она его сбрасывала с рук и тут же сама садилась на землю и долго и горько плакала навзрыд, как ребенок.