Неточные совпадения
Он видел во сне, как он с своими молодцами, с песнью и криком «Хаджи-Мурат идет» летит на Шамиля, и захватывает его с его
женами, и слышит, как плачут и
рыдают его
жены.
Офицерские
жены и дети, босые, оборванные,
рыдали, не зная, где искать убежища.
На дворе происходила страшная суматоха.
Жена Петра бегала как полоумная из угла в угол без всякой видимой цели; старуха Анна лежала распростертая посредь двора и, заломив руки за голову,
рыдала приговаривая...
Не воскреснуть Игоря дружине,
Не подняться после грозной сечи!
И явилась Карна и в кручине
Смертный вопль исторгла, и далече
Заметалась Желя по дорогам,
Потрясая искрометным рогом.
И от края, братья, и до края
Пали
жены русские,
рыдая:
«Уж не видеть милых лад нам боле!
Кто разбудит их на ратном поле?
Их теперь нам мыслию не смыслить,
Их теперь нам думою не сдумать,
И не жить нам в тереме богатом,
Не звенеть нам серебром да златом...
— Жорж, дорогой мой, я погибаю! — сказала она по-французски, быстро опускаясь перед Орловым и кладя голову ему на колени. — Я измучилась, утомилась и не могу больше, не могу… В детстве ненавистная, развратная мачеха, потом муж, а теперь вы… вы… Вы на мою безумную любовь отвечаете иронией и холодом… И эта страшная, наглая горничная! — продолжала она,
рыдая. — Да, да, я вижу: я вам не
жена, не друг, а женщина, которую вы не уважаете за то, что она стала вашею любовницей… Я убью себя!
В избушке — теленок в подклети,
Мертвец на скамье у окна;
Шумят его глупые дети,
Тихонько
рыдает жена.
Через час ко мне пришла няня и сказала, что у
жены истерика. Я пришел; она
рыдала, смеялась, ничего не могла говорить и вздрагивала всем телом. Она не притворялась, но была истинно больна.
У Степана в избе ад стоял.
Жена его плакала,
рыдала, проклинала Настасью, звала мужа «голубем», «другом милым» и толкала сынишку, который, глядя на мать, тоже ревел и кричал: «Тятя! тятя! где наш тятя?»
Проговоря это, Юлия вышла в угольную и, надувши губы, села на диван. Спустя несколько минут она начала потихоньку плакать, а потом довольно громко всхлипывать. Павел прислушался и тотчас догадался, что
жена плачет. Он тотчас было встал, чтоб идти к ней, но раздумал и опять сел. Всхлипывания продолжались. Герой мой не в состоянии был долее выдержать свой характер: он вышел в угольную и несколько минут смотрел на
жену. Юлия при его приходе еще громче начала
рыдать.
Юлия сначала с презрением улыбалась; потом в лице ее появились какие-то кислые гримасы, и при последних словах Перепетуи Петровны она решительно не в состоянии была себя выдержать и, проговоря: «Сама дура!», — вышла в угольную, упала на кресла и принялась
рыдать, выгибаясь всем телом. Павел бросился к
жене и стал даже перед нею на колени, но она толкнула его так сильно, что он едва устоял на месте. Перепетуя Петровна, стоя в дверях, продолжала кричать...
Легкая четырехчасовая работа почему-то утомила меня, так что я не мог ни сидеть согнувшись, ни писать. Снизу изредка доносились глухие стоны — это
рыдала жена. Мой всегда смирный, сонный и ханжеватый Алексей то и дело подходил к столу, чтобы поправить свечи, и посматривал на меня как-то странно.
Хозяин хаты, какой-нибудь старый козак-поселянин, долго их слушал, подпершись обеими руками, потом
рыдал прегорько и говорил, обращаясь к своей
жене: «Жинко! то, что поют школяры, должно быть очень разумное; вынеси им сала и что-нибудь такого, что у нас есть!» И целая миска вареников валилась в мешок.
— Ради бога, ради бога! — кричал Иван Андреевич, вылезая, — ради бога, ваше превосходительство, не зовите людей! Ваше превосходительство, не зовите людей! Это совершенно лишнее. Вы меня не можете вытолкать!.. Я не такой человек! Я сам по себе… Ваше превосходительство, это случилось по ошибке! Я вам сейчас объясню, ваше превосходительство, — продолжал Иван Андреевич,
рыдая и всхлипывая. — Это все
жена, то есть не моя
жена, а чужая
жена, — я не женат, а так… Это мой друг и товарищ детства…
— Не говори ты, Паранюшка, не надрывай моего сердечушка! — тосковала и
рыдала Фекла Абрамовна, слушая речи дочерние. — Сама знаю я, девонька, какова чужедальняя сторонушка: горем она сеяна, слезами поли́вана, тоскою покры́вана, печалью горó
жена, — причитала она, сидя на лавке и качаясь станом взад и вперед.
И он бился головой о край стола и
рыдал бурно, мучительно, как человек, который никогда не плачет. И он поднял голову, уверенный, что сейчас свершится чудо и
жена заговорит и пожалеет его.
И Гида
рыдает: «О, горе! убит
Отец мой, норманном сражённый!
В плену его веси, и взяты на щит
Саксонские девы и
жёны...
— Беги, милый, беги; он уже что-нибудь скаверзит, либо что, либо что, либо еще что. Ну, а пока я тебе, пожалуй, хоть одно звено в своем заборчике разгорожу. Сафроныч успокоился — щель ему открывалась. Утвердили они одну лесенку с одной стороны, другую с другой, и началось опять у Сафроновых хоть неловкое, а все-таки какое-нибудь с миром сообщение. Пошла
жена Сафроныча за водою, а он сам побежал к приказному Жиге, который ему в давнее время контракт писал, — и,
рыдая, говорит свою обиду...
Борцов. Голос, движения… Мари, это я! Сейчас я перестану… быть пьян… Голова кружится… Боже мой! Постой, постой… я ничего не понимаю. (Кричит.)
Жена! (Падает к ее ногам и
рыдает.)
Резинкин. Слышите… чтобы спасти меня, я решусь исполнить волю матери моей… слышите, Прасковья Степановна будет моей
женой… Все нипочем!.. Так прощайте, Аграфена Силаевна, прощайте, и навсегда. (Уходит,
рыдая, за матерью.)
Над его залитым кровью трупом неудержимо и горько
рыдала его
жена, разделявшая трудности похода с своим любимым мужем в качестве сестры милосердия.
И без всякого риска для меня — не правда ли? — продолжал он. Несчастье — вот и все, случайность, промах, как это часто случается в нашем ремесле. За что меня обвинили бы? Кто подумал бы даже меня обвинить? Нечаянное убийство — это немного. Меня скорее бы пожалели, нежели обвинили! Моя
жена! Моя бедная
жена, сказал бы я,
рыдая. Моя
жена, которая была для меня так необходима, которая играла главную роль в моем заработке. Поверьте, меня только бы пожалели бы!
В последний день он,
рыдая, просил прощения у
жены и заочно у сына за разорение именья — главную вину, которую он за собой чувствовал.