Неточные совпадения
Но только что он двинулся, дверь его нумера отворилась, и Кити
выглянула. Левин покраснел и от стыда и от досады на свою
жену, поставившую себя и его в это тяжелое положение; но Марья Николаевна покраснела еще больше. Она вся сжалась и покраснела до слез и, ухватив обеими руками концы платка, свертывала их красными пальцами, не зная, что говорить и что делать.
Цветы и ленты на шляпе, вся веселится бурлацкая ватага, прощаясь с любовницами и
женами, высокими, стройными, в монистах и лентах; хороводы, песни, кипит вся площадь, а носильщики между тем при криках, бранях и понуканьях, нацепляя крючком по девяти пудов себе на спину, с шумом сыплют горох и пшеницу в глубокие суда, валят кули с овсом и крупой, и далече виднеют по всей площади кучи наваленных в пирамиду, как ядра, мешков, и громадно
выглядывает весь хлебный арсенал, пока не перегрузится весь в глубокие суда-суряки [Суда-суряки — суда, получившие свое название от реки Суры.] и не понесется гусем вместе с весенними льдами бесконечный флот.
Ставни окон были прикрыты, стекла — занавешены, но
жена писателя все-таки изредка подходила к окнам и, приподняв занавеску, смотрела в черный квадрат! А сестра ее выбегала на двор,
выглядывала за ворота, на улицу, и Клим слышал, как она, вполголоса, успокоительно сказала сестре...
Жена приказчика
выглядывала из двери в то время, как испуганная девушка с пушками подавала блюдо, а сам приказчик, гордясь искусством своей
жены, всё более и более радостно улыбался.
Вторая
жена была взята в своей же Нагорной стороне; она была уже дочерью каторжанки. Зыков лет на двадцать был старше ее, но она сейчас уже
выглядела развалиной, а он все еще был молодцом. Старик почему-то недолюбливал этой второй
жены и при каждом удобном случае вспоминал про первую: «Это еще при Марфе Тимофеевне было», или «Покойница Марфа Тимофеевна была большая охотница до заказных блинов». В первое время вторая
жена, Устинья Марковна, очень обижалась этими воспоминаниями и раз отрезала мужу...
С ним также пришла и
жена его, — и уж не в сарафане, а в новом холстинковом капоте, в шелковом платочке, повязанном маленькою головкою, — и
выглядывала еще очень недурною из себя.
Под стать ему была и
жена его, Зоя Филипьевна, женщина рослая, сложенная на манер Венеры Милосской, с русским круглым и смугло-румяным лицом, на котором алели пунцовые губы и несколько чересчур пристально
выглядывали из-под соболиных бровей серые выпученные глаза.
— Должно быть, места-то там добре опасливы! Вишь, как
выглядывают! — говорила
жена Петра, нетерпеливо переминаясь на месте.
Почти вслед за ним явилась
жена со свечой, клочком бумаги и пузырьком с чернилами, из которого
выглядывал обглодок пера; за нею вошел Ермил-конторщик. То был низенький оборванный человек в синеватом сюртуке, пережившем несколько владельцев, с таким крутым и высоким воротником, что лысая голова Ермила
выглядывала из него, как из кузова кибитки; крупный рдеющий нос определял пьянчужку с первого взгляда.
На вокзале Николаевской железной дороги встретились два приятеля: один толстый, другой тонкий. Толстый только что пообедал на вокзале, и губы его, подернутые маслом, лоснились, как спелые вишни. Пахло от него хересом и флердоранжем. Тонкий же только что вышел из вагона и был навьючен чемоданами, узлами и картонками. Пахло от него ветчиной и кофейной гущей. Из-за его спины
выглядывала худенькая женщина с длинным подбородком — его
жена, и высокий гимназист с прищуренным глазом — его сын.
И как поздно Линочка ни возвращалась, Саша не ложился спать и ждал ее; а услышит звонок — непременно
выглянет на минутку, но не спросит о
Жене Эгмонт, а сделает такой хмурый и неприветливый вид, что у сестры пропадет всякое желание говорить, — и уйдет в свою комнату, радостный и горький, богатый и нищий.
Едва начался обряд венчанья, как супруга Ивана Гавриловича почувствовала уже тоску и сильный позыв к зевоте; крестьянская свадьба, заинтересовавшая ее дня три тому назад, казалась ей весьма скучным удовольствием; невеста была глупа и
выглядывала настоящим уродом, жених и того хуже — словом, она изъявила желание как можно скорее ехать домой. Иван Гаврилович, разделявший с
женою одни и те же мысли, не замедлил сесть в коляску, пригласив наперед к себе некоторых из соседей.
Старик крякнул, взял шапку и пошел к старосте. Уже темнело. Антип Седельников паял что-то около печи, надувая щеки; было угарно. Дети его, тощие, неумытые, не лучше чикильдеевских, возились на полу; некрасивая, весноватая
жена с большим животом мотала шелк. Это была несчастная, убогая семья, и только один Антип
выглядел молодцом и красавцем. На скамье в ряд стояло пять самоваров. Старик помолился на Баттенберга и сказал...
— Что-с? — переспросил Степан. Густая щетина на его лице разошлась, и опять из нее
выглянули добрые усталые глаза. — Больная, вы спрашиваете? Все мы тут больные. И
жена, и эта вот, и те, что на печке. Все. Во вторник третье дитя хоронили. Конечно, местность у нас сырая, эта главное. Трясемся вот, и шабаш!..
Доктору 44 года, он уже сед и
выглядит стариком; его поблекшей и больной
жене 35 лет.
Голос этот показался знакомым и мужу, и
жене, и когда последняя
выглянула из экипажа, она совершенно неожиданно увидела Висленева, стоявшего за большим скирдом в сообществе четырех мужиков, которым Жозеф внушал, а те его слушали.
Зайкин
выглядывает из кабинета и видит свою
жену Надежду Степановну, здоровую, розовую, как всегда… С нею Ольга Кирилловна, сухая блондинка с крупными веснушками, и двое каких-то незнакомых мужчин: один молодой, длинный, с рыжей курчавой головой и с большим кадыком, другой — низенький, коренастый, с бритой актерской физиономией и сизым кривым подбородком.
Из-за него
выглядывала его
жена, бледная, в ночной кофте.