Ну, так вот этот осужденный на квадриллион постоял, посмотрел и лег поперек дороги: «Не хочу идти, из принципа не пойду!» Возьми душу русского просвещенного атеиста и смешай с
душой пророка Ионы, будировавшего во чреве китове три дня и три ночи, — вот тебе характер этого улегшегося на дороге мыслителя.
Но Бог — один, и Его безмерное к нам снисхождение одинаково, и пусть между моей темной, греховной душой и святою
душою пророка лежит великая бездна, но ведь еще неизмеримее та бездна, которая лежит между Богом и всякою тварью, — и, как тварь, ведь и я, и пророки — одно, и Он говорит твари…
Неточные совпадения
— Поболталась я в Москве, в Питере. Видела и слышала в одном купеческом доме новоявленного
пророка и водителя умов. Помнится, ты мне рассказывал о нем: Томилин, жирный, рыжий, весь в масляных пятнах, как блинник из обжорки. Слушали его поэты, адвокаты, барышни всех сортов, раздерганные умы, растрепанные
души. Начитанный мужик и крепко обозлен: должно быть, честолюбие не удовлетворено.
— Да, мутновато! Читают и слушают
пророков, которые пострашнее. Чешутся.
Души почесывают. У многих
душа живет под мышками. — И, усмехнувшись, она цинично добавила, толкнув Клима локтем...
И чего-чего только не наврет такой «странник» темным купчихам, чего только не всучит им для спасения
души! Тут и щепочка от гроба Господня, и кусочек лестницы, которую праотец Иаков во сне видел, и упавшая с неба чека от колесницы Ильи-пророка.
Но все-таки он оставлял нечто в
душе моей; мне нравилась пьяная смелость его обличений, построенных под
пророка Исаию.
Раз, потому, что изограф Севастьян был человек задумчивый, а еще того более потому, что сам я не тот стал: витал в
душе моей анахорит Памва, и уста шептали слова
пророка Исаии, что «дух божий в ноздрех человека сего».
У Исаии
пророка читается: «праздники ваши ненавидит
душа моя», — и я недаром имел предчувствие, что со мною когда-нибудь в этом разгуле дурное случится.
Она заплакала. Так или нет
Изгнанница младая говорила,
Я утверждать не смею; двух, трех лет
Достаточна губительная сила,
Чтобы святейших слов загладить след.
А тот, кто рассказал мне повесть эту, —
Его уж нет… Но что за нужда свету?
Не веры я ищу, — я не
пророк,
Хоть и стремлюсь
душою на Восток,
Где свиньи и вино так ныне редки,
И где, как пишут, жили наши предки!
«Я!» — молвил витязь черноокий,
Схватившись за кинжал широкий,
И в изумлении немом
Толпа раздвинулась кругом.
«Я знаю князя! Я решился!..
Две ночи здесь ты жди меня:
Хаджи бесстрашный не садился
Ни разу даром на коня.
Но если я не буду к сроку,
Тогда обет мой позабудь,
И об
душе моей
пророкуТы помолись, пускаясь в путь».
Тень, тень, потетень,
Выше города плетень,
Садись, галка, на плетень!
Галки хохлуши —
Спасенные
души,
Воробьи
пророки —
Шли по дороге,
Нашли они книгу.
Что в той книге?
Иринарх говорил словно
пророк, только что осиянный высшею правдою, в неглядящем кругом восторге осияния. Да, это было в нем ново. Раньше он раздражал своим пытливо-недоверчивым копанием во всем решительно. Пришли великие дни радости и ужаса. Со смеющимися чему-то глазами он совался всюду, смотрел, все глотал
душою. Попал случайно в тюрьму, просидел три месяца. И вот вышел оттуда со сложившимся учением о жизни и весь был полон бурлящею радостью.
От этого учения и гаремного воспитания ее сочетались в
душе Мариорицы, пламенной, мечтательной, и фатализм магометанский и мистицизм христианский, так что в небе, созданном ею, обитали и чистейшие духи и обольстительные девы
пророка, а на земле все действия человека подчинялись предопределению.