Неточные совпадения
Вы узнаете меня, если вам скажу, что попрежнему хлопочу о журналах, — по моему настоянию мы составили
компанию и получаем теперь кой-какие и политические и литературные листки. Вы смеетесь моей страсти к газетам и, верно, думаете, что мне все равно, как, бывало, прежде говаривали… Книгами мы не богаты — перечитываю старые; вообще мало занимаюсь, голова пуста. Нужно сильное потрясение,
душа жаждет ощущений, все окружающее не пополняет ее, раздаются в ней элегические аккорды…
Носились слухи, что в ресторане Бореля, по известным дням, собирается какая-то
компания государственных людей en herbe (тут были и Федя, и Сережа, и Володя, и даже какой-то жидок, которому в воображаемых комбинациях представлялась блестящая финансовая будущность),
душою которой был Петенька Утробин и которая постоянно злоумышляла против установленных порядков.
Часов около шести
компания вновь соединялась в следующем по порядку ресторане и спрашивала обед. Если и пили мы всласть, хотя присутствие Старосмысловых несколько стесняло нас. Дня с четыре они шли наравне с нами, но на пятый Федор Сергеич объявил, что у него болит живот, и спросил вместо обеда полбифштекса на двоих. Очевидно, в его
душу начинало закрадываться сомнение насчет прогонов, и надо сказать правду, никого так не огорчало это вынужденное воздержание, как Блохина.
Я не принадлежал ни к какой
компании и, чувствуя себя одиноким и неспособным к сближению, злился. Один студент на лавке передо мной грыз ногти, которые были все в красных заусенцах, и это мне показалось до того противно, что я даже пересел от него подальше. В
душе же мне, помню, в этот первый день было очень грустно.
— Ага, испугалась, спасенная
душа!.. — потешался довольный Лапшин. — А как, бабушка, ты думаешь, попадет из нас кто-нибудь в Царствие Небесное?.. А я тебе прямо скажу: всех нас на одно лыко свяжут да в самое пекло. Вуколку первого, а потом Липачка, Плинтусова…
Компания!.. Ох, бабушка, бабушка, бить-то нас некому, по правде сказать!
— Об одном только попрошу вас, дорогой Гордей Евстратыч: согласитесь или не согласитесь — молчок… Ни единой
душе, ни одно слово!.. Это дело наше и между нами останется… Я вас не неволю, а только предлагаю войти в
компанию… Дело самое чистое, из копейки в копейку. Хотите — отлично, нет — ваше дело. У меня у одного не хватит силы на такое предприятие, и я во всяком случае не останусь без компаньона.
И в первые же дни вся эта
компания, с большой неохотой допущенная Жегулевым, обособилась вокруг Васьки Соловьева; и хотя сам Васька был неизменно почтителен, ни на шаг не выходил из послушания, а порою даже приятно волновал своей красивой щеголеватостью, но не было в глазах его ясности и дна: то выпрет
душа чуть не к самому носу, и кажется он тогда простым, добрым и наивно-печальным, то уйдет
душа в потемки, и на месте ее в черных глазах бездонный и жуткий провал.
Друг человеческий был пастырем и водителем
компании кутивших промышленников, и всюду, куда бы он ни являлся со своим пьяным стадом, грохотала музыка, звучали песни, то — заунывные, до слёз надрывавшие
душу, то — удалые, с бешеной пляской; от музыки оставались в памяти слуха только глухо бухающие удары в большой барабан и тонкий свист какой-то отчаянной дудочки.
Но, может быть, ты скажешь на это: ведь сам же ты за несколько страниц выше утверждал, что и мерзавцу в своем отечестве веселее, потому что он найдет там массу вполне однородных сомерзавцев, с которыми ему можно
душу отвести; стало быть, дескать, и я: подберу подходящую
компанию, и будем мы вкупе сомерзавствовать, а до прочего нам дела нет.
Но так до конца своих дней он никому не сказал, какое впечатление или какая галлюцинация так сильно потрясла его
душу. Если об этом начинали разговаривать, он сердито замолкал и тотчас же покидал
компанию. И в море он действительно больше не опускался ни одного раза…
Впрочем, он делался глупым только при отце, которого боялся, как огня, и отводил
душу на своей половине, в своей
компании.
Кисельников. Нет, Погуляев, бери их, береги их; Бог тебя не оставит; а нас гони, гони! Мы вам не
компания, — вы люди честные. У нас есть место, оно по нас. (Тестю.) Ну, бери товар, пойдем. Вы живите с Богом, как люди живут, а мы на площадь торговать, божиться,
душу свою проклинать, мошенничать. Ну, что смотришь! Бери товар! Пойдем, пойдем! (Сбирает свой товар.) Прощайте! Талан-доля, иди за мной… (Уходит.)
Григорий Иванович. Мрачность? Какая мрачность? Тут такое воодушевление, мамаша,
душа разговаривает с
душою, и в небесах поют птицы. Вам, мамаша, нужно гордиться, что вы в такой
компании, где царствует свет разума и млеко просвещения! (Со слезой.) Мамаша, ты чувствуешь, что это называется тужурка, студенческая тужурка! За твое здоровье, Онуша! Давай, поцелуемся!
Я спросил их, какою дорогою ехали они со станции, не ехали ли они через тот лес, где произошло убийство, не отделялся ли кто-нибудь из них от
компании, хотя бы даже на короткое время, и не был ли им слышен раздирающий
душу крик Ольги [Если всё это нужно было г. Камышеву, то не легче ли было допросить кучеров, которые везли цыган?
Минут через 20–30 после моего ухода, когда удивление по поводу приезда Сози несколько поулеглось и когда Созя, познакомившись с обществом, стала изображать из себя хозяйку,
компания услышала вдруг пронзительный, раздирающий
душу крик.
В кают-компании ни
души. Чуть-чуть покачивается большая лампа над столом, и слегка поскрипывают от качки деревянные переборки. Сквозь жалюзи дверей слышатся порой сонные звуки спящих офицеров, да в приоткрытый люк доносится характерный тихий свист ветра в снастях, и льется струя холодного сырого воздуха.
Вот почему на все вопросы, задаваемые ему в кают-компании нетерпеливыми товарищами, он отвечал, по обыкновению, уклончиво и этой уклончивостью не только не облегчал сомнений, но еще более их увеличивал в смятенных
душах, так что Игнатий Николаевич однажды не выдержал и сказал...
— Ах ты гадость какая! — с отвращением сказал он, встал и зашагал по комнате. — Как паскудно на
душе! Ну и
компания же была у нас вчера!.. У-у, эти взрослые люди!..
Зачем он это говорил? Послушай его кто-нибудь из доверителей — членов
компании — про него сказали бы, что он способен размякнуть около каждой юбки, удариться в чувствительность перед смазливой барышней, только бы она его сочла благороднейшей
души мужчиной.
— До этого еще далеко… Иван Захарыч может в скором времени очутиться в весьма печальных обстоятельствах… Я бы не сказал этого другому покупщику, но вы — человек благородной
души, и вам я могу это сказать. Разумеется,
компания не обязана входить в семейные интересы продавцов. С другой стороны, от меня зависит направить торг так или иначе.
И она сдержала это обещание. Ежедневно уводила она Федю к себе, где юноша, постепенно отвыкал от прежней
компании и проводил время в обществе серьезных и милых братьев Сани и их матери, к которой, кстати сказать, привязывался каждый, кто узнавал эту добрую и отзывчивую
душу.
Только раз Федор Карлович, после изысканного обеда у Дюссо, обильно политого шампанским и другими тонкими винами, по
душе разговорился в приятельской
компании и упомянул о Савине, как о конкуренте и конкуренте серьезном на расположение Гранпа.
— Вы думаете, она где?.. — тихо и не шепотом, а гулом говорил Пахоменко. — Она теперь с этими меднолобыми. Катанье на тройках… обедали
компанией… ну, с шампанским… крюшоны… ананасы разные… идиотские анекдоты… скотство,
душу выворачивающее!.. Вы ее не знаете, человек вы новый, литератор, умница, видали, чай, не мало таких женщин на своем веку? вам с ней не детей крестить; но я уверен (и он придавил рукой грудь), убежден глубоко, что и вы возмутитесь… жалость, унижение, позор, безобразие!..
Лелька шла и в
душе хохотала. Ей представилось: вдруг бы кто-нибудь из бывших ее профессоров увидел эту сценку. «Увеселительная прогулка после вечера смычки». Хха-ха! Ничего бы не понял бедный профессор, как можно было променять тишину и прохладу лаборатории на возможность попадать в такую
компанию, как сейчас. Стало ей жаль бедного профессора за его оторванность от жизни, среди мошек, блошек и морских свинок.