Зато поэты задели его за живое: он стал юношей, как все. И для него настал счастливый, никому не изменяющий, всем улыбающийся момент жизни, расцветания сил, надежд на бытие, желания блага, доблести, деятельности, эпоха сильного биения сердца, пульса, трепета, восторженных речей и сладких слез. Ум и сердце просветлели: он стряхнул дремоту,
душа запросила деятельности.
Неточные совпадения
— Извольте, чтоб не претендовали на меня, что дорого
запрашиваю и не хочу сделать вам никакого одолжения, извольте — по семидесяти пяти рублей за
душу, только ассигнациями, право, только для знакомства!
— Видите ли что? — сказал Хлобуев. —
Запрашивать с вас дорого не буду, да и не люблю: это было бы с моей стороны и бессовестно. Я от вас не скрою также и того, что в деревне моей из ста
душ, числящихся по ревизии, и пятидесяти нет налицо: прочие или померли от эпидемической болезни, или отлучились беспаспортно, так что вы почитайте их как бы умершими. Поэтому-то я и прошу с вас всего только тридцать тысяч.
— У нас ноне и уголовщина — и та мимо суда прошла. Разве который уж вор с амбицией, так тот суда
запросит, а прочиих всех воров у нас сами промежду себя решат. Прибьют, либо искалечат — поди жалуйся! Прокуроры-то наши глаза проглядели, у окошка ждамши, не приведут ли кого, — не ведут, да и шабаш! Самый наш суд бедный. Все равно как у попов приходы бывают; у одного тысяча
душ в приходе, да все купцы да богатей, а у другого и ста
душ нет, да и у тех на десять
душ одна корова. У чего тут кормиться попу?
Вот если бы мы были простые тати — слова нет, я бы и сам скорого суда
запросил. Но ведь мы, тетенька,"разбойники печати"… Ах, голубушка! произношу я эту несносную кличку и всякий раз думаю: сколько нужно было накопить в
душе гною, каким нужно было сознавать себя негодяем, чтобы таким прозвищем стошнило!
— А коли
душа снова
запросит солнца, света, воздуха; коли кровь еще в каждой жилке будет напоминать про молодость?
Под наплывом своих воспоминаний, в одну из тех в высшей степени редких у нее минут, когда переполненная
душа настоятельно
запросила поделиться с кем-нибудь своим горем, Татьяна в каком-то экзальтированном порыве села и написала письмо Устинову.
Но что было неожиданностию, это то, что по осмотре церкви архиереем его немедленно
запросил до себя откушать другий наш помещик, Финогей Иванович, которого отец мой весьма не любил за его наглости, и он тут вскочил в церкви на солею, враг его ведает, в каком-то на присвоенном ему мундире, и, схопив владыку за благословенную десницу, возгласил как бы от Писания: «Жив господь и жива
душа твоя, аще оставлю тебя».