Неточные совпадения
Другого градоначальника я знал весьма тощего, который тоже не имел успеха, потому что едва
появился в своем городе, как сразу же был прозван от обывателей одною из тощих фараоновых коров, и затем уж ни одно из его распоряжений действительной силы иметь не могло.
В соседней бильярдной слышались удары шаров, говор и смех. Из входной двери
появились два офицера: один молоденький, с слабым, тонким лицом, недавно поступивший из Пажеского корпуса в их полк;
другой пухлый, старый офицер с браслетом на руке и заплывшими маленькими глазами.
Окончивши рассматриванье этой книги, Чичиков вытащил уже было и
другую в том же роде, как вдруг
появился полковник Кошкарев, с сияющим видом и бумагою.
Еще падет обвинение на автора со стороны так называемых патриотов, которые спокойно сидят себе по углам и занимаются совершенно посторонними делами, накопляют себе капитальцы, устроивая судьбу свою на счет
других; но как только случится что-нибудь, по мненью их, оскорбительное для отечества,
появится какая-нибудь книга, в которой скажется иногда горькая правда, они выбегут со всех углов, как пауки, увидевшие, что запуталась в паутину муха, и подымут вдруг крики: «Да хорошо ли выводить это на свет, провозглашать об этом?
Шутить он не любил и двумя городами разом хотел заткнуть глотку всем
другим портным, так, чтобы впредь никто не
появился с такими городами, а пусть себе пишет из какого-нибудь «Карлсеру» или «Копенгара».
Потом
появились прибавления с хозяйской стороны, изделия кухни: пирог с головизною, куда вошли хрящ и щеки девятипудового осетра,
другой пирог — с груздями, пряженцы, маслянцы, [Маслянцы — клецки в растопленном масле.] взваренцы.
Полицеймейстер, точно, был чудотворец: как только услышал он, в чем дело, в ту ж минуту кликнул квартального, бойкого малого в лакированных ботфортах, и, кажется, всего два слова шепнул ему на ухо да прибавил только: «Понимаешь!» — а уж там, в
другой комнате, в продолжение того времени, как гости резалися в вист,
появилась на столе белуга, осетры, семга, икра паюсная, икра свежепросольная, селедки, севрюжки, сыры, копченые языки и балыки, — это все было со стороны рыбного ряда.
На
другой день в назначенное время я стоял уже за скирдами, ожидая моего противника. Вскоре и он явился. «Нас могут застать, — сказал он мне, — надобно поспешить». Мы сняли мундиры, остались в одних камзолах и обнажили шпаги. В эту минуту из-за скирда вдруг
появился Иван Игнатьич и человек пять инвалидов. Он потребовал нас к коменданту. Мы повиновались с досадою; солдаты нас окружили, и мы отправились в крепость вслед за Иваном Игнатьичем, который вел нас в торжестве, шагая с удивительной важностию.
Впереди его и несколько ниже, в кустах орешника,
появились две женщины, одна — старая, сутулая, темная, как земля после дождя;
другая — лет сорока, толстуха, с большим, румяным лицом. Они сели на траву, под кусты, молодая достала из кармана полубутылку водки, яйцо и огурец, отпила немного из горлышка, передала старухе бутылку, огурец и, очищая яйцо, заговорила певуче, как рассказывают сказки...
— Странно все.
Появились какие-то люди… оригинального умонастроения. Недавно показали мне поэта — здоровеннейший парень! Ест так много, как будто извечно голоден и не верит, что способен насытиться. Читал стихи про Иуду, прославил предателя героем. А кажется, не без таланта.
Другое стихотворение — интересно.
— Ты забыл, что я — неудавшаяся актриса. Я тебе прямо скажу: для меня жизнь — театр, я — зритель. На сцене идет обозрение, revue,
появляются, исчезают различно наряженные люди, которые — как ты сам часто говорил — хотят показать мне, тебе,
друг другу свои таланты, свой внутренний мир. Я не знаю — насколько внутренний. Я думаю, что прав Кумов, — ты относишься к нему… барственно, небрежно, но это очень интересный юноша. Это — человек для себя…
На стенах, среди темных квадратиков фотографий и гравюр,
появились две мрачные репродукции: одна с картины Беклина — пузырчатые морские чудовища преследуют светловолосую, несколько лысоватую девушку, запутавшуюся в морских волнах, окрашенных в цвет зеленого ликера;
другая с картины Штука «Грех» — нагое тело дородной женщины обвивал толстый змей, положив на плечо ее свою тупую и глупую голову.
При каждой встрече она рассказывала Климу новости: в одном студенческом кружке оказался шпион, в
другом — большинство членов «перешло в марксизм»,
появился новый пропагандист, кажется — нелегальный.
Появились пешие полицейские, но толпа быстро всосала их, разбросав по площади; в тусклых окнах дома генерал-губернатора мелькали, двигались тени, в одном окне вспыхнул огонь, а в
другом, рядом с ним, внезапно лопнуло стекло, плюнув вниз осколками.
Он сосчитал огни свеч: двадцать семь. Четверо мужчин — лысые, семь человек седых. Кажется, большинство их, так же как и женщин, все люди зрелого возраста. Все — молчали, даже не перешептывались. Он не заметил, откуда
появился и встал около помоста Захарий; как все, в рубахе до щиколоток, босой, он один из всех мужчин держал в руке толстую свечу; к
другому углу помоста легко подбежала маленькая, — точно подросток, — коротковолосая, полуседая женщина, тоже с толстой свечой в руке.
Хозяйственные размахи Агафьи Матвеевны вдруг приостановились: осетрина, белоснежная телятина, индейки стали
появляться на
другой кухне, в новой квартире Мухоярова.
Она было прибавила шагу, но, увидя лицо его, подавила улыбку и пошла покойнее, только вздрагивала по временам. Розовое пятно
появлялось то на одной щеке, то на
другой.
Иногда вдруг
появлялось в ней что-то сильное, властное, гордое: она выпрямлялась, лицо озарялось какою-то внезапною строгою или важною мыслию, как будто уносившею ее далеко от этой мелкой жизни в какую-то
другую жизнь.
Появившись, она проводила со мною весь тот день, ревизовала мое белье, платье, разъезжала со мной на Кузнецкий и в город, покупала мне необходимые вещи, устроивала, одним словом, все мое приданое до последнего сундучка и перочинного ножика; при этом все время шипела на меня, бранила меня, корила меня, экзаменовала меня, представляла мне в пример
других фантастических каких-то мальчиков, ее знакомых и родственников, которые будто бы все были лучше меня, и, право, даже щипала меня, а толкала положительно, даже несколько раз, и больно.
Комедия с этими японцами, совершенное представление на нагасакском рейде! Только что пробило восемь склянок и подняли флаг, как
появились переводчики, за ними и оппер-баниосы, Хагивари, Саброски и еще
другой, робкий и невзрачный с виду. Они допрашивали, не недовольны ли мы чем-нибудь? потом попросили видеться с адмиралом. По обыкновению, все уселись в его каюте, и воцарилось глубокое молчание.
Если вопрос противной стороны заключал в себе кроме сказанного еще
другой, скрытый смысл, у Кавадзи невольно
появлялась легкая улыбка.
Но с странным чувством смотрю я на эти игриво-созданные, смеющиеся берега: неприятно видеть этот сон, отсутствие движения. Люди
появляются редко; животных не видать; я только раз слышал собачий лай. Нет людской суеты; мало признаков жизни. Кроме караульных лодок
другие робко и торопливо скользят у берегов с двумя-тремя голыми гребцами, с слюнявым мальчишкой или остроглазой девчонкой.
Беспорядочно расставленные, с десяток более нежели скромных домиков, стоящих
друг к
другу, как известная изба на курьих ножках, — по очереди
появлялись из-за зелени; скромно за ними возникал зеленый купол церкви с золотым крестом.
Я — ничего себе: всматривался в открывшиеся теперь совсем подробности нового берега, глядел не без удовольствия, как скачут через камни, точно бешеные белые лошади, буруны, кипя пеной; наблюдал, как начальство беспокоится, как
появляется иногда и задумчиво поглядывает на рифы адмирал, как все примолкли и почти не говорят
друг с
другом.
Появилось откуда-то шампанское. Привалова поздравляли с приездом, чокались бокалами, высказывали самые лестные пожелания. Приходилось пить, благодарить за внимание и опять пить. После нескольких бокалов вина Привалов поднялся из-за стола и, не обращая внимания на загораживавших ему дорогу новых
друзей, кое-как выбрался из буфета.
А с
другой стороны, Надежда Васильевна все-таки любила мать и сестру. Может быть, если бы они не были богаты, не существовало бы и этой розни, а в доме царствовали тот мир и тишина, какие ютятся под самыми маленькими кровлями и весело выглядывают из крошечных окошечек. Приятным исключением и нравственной поддержкой для Надежды Васильевны теперь было только общество Павлы Ивановны, которая частенько
появлялась в бахаревском доме и подолгу разговаривала с Надеждой Васильевной о разных разностях.
Были тут игроки, как он, от нечего делать; были игроки, которые
появлялись в клубе периодически, чтобы спустить месячное жалованье; были игроки, которые играли с серьезными надутыми лицами, точно совершая таинство; были игроки-шутники, игроки-забулдыги; игроки, с которыми играли только из снисхождения, когда
других не было; были, наконец, игроки по профессии, великие специалисты, чародеи и магики.
Что касается пансиона Хионии Алексеевны, то его существование составляло какую-то тайну:
появлялись пансионерки, какие-то дальние родственницы, сироты и воспитанницы, жили несколько месяцев и исчезали бесследно, уступая место
другим дальним родственницам, сиротам и воспитанницам.
И вот все три врача
появились один за
другим для опроса.
Пришел в трактир он в сквернейшем расположении духа и тотчас же начал партию. Партия развеселила его. Сыграл
другую и вдруг заговорил с одним из партнеров о том, что у Дмитрия Карамазова опять деньги
появились, тысяч до трех, сам видел, и что он опять укатил кутить в Мокрое с Грушенькой. Это было принято почти с неожиданным любопытством слушателями. И все они заговорили не смеясь, а как-то странно серьезно. Даже игру перервали.
Но озарила меня тогда вдруг мысль моего милого брата, которую слышал от него в детстве моем: «Стою ли я того и весь-то, чтобы мне
другой служил, а чтоб я, за нищету и темноту его, им помыкал?» И подивился я тогда же, сколь самые простые мысли, воочию ясные, поздно
появляются в уме нашем.
И выходит, что общество, таким образом, совсем не охранено, ибо хоть и отсекается вредный член механически и ссылается далеко, с глаз долой, но на его место тотчас же
появляется другой преступник, а может, и два
другие.
Дерсу стал вспоминать дни своего детства, когда, кроме гольдов и удэге,
других людей не было вовсе. Но вот
появились китайцы, а за ними — русские. Жить становилось с каждым годом все труднее и труднее. Потом пришли корейцы. Леса начали гореть; соболь отдалился, и всякого
другого зверя стало меньше. А теперь на берегу моря
появились еще и японцы. Как дальше жить?
Как только
появился огонь, таза тоже пришел в себя; он испуганно озирался по сторонам и имел вид сумасшедшего. В
другое время он показался бы смешным.
Удивительные птицы вороны: как скоро они узнают, где есть мясо! Едва солнечные лучи позолотили вершины гор, как несколько их
появилось уже около нашего бивака. Они громко перекликались между собой и перелетали с одного дерева на
другое. Одна из ворон села очень близко от нас и стала каркать.
Как произошли осыпи? Кажется, будто здесь были землетрясения и целые утесы распались на обломки. На самом деле это работа медленная, вековая и незаметная для глаза. Сначала в каменной породе
появляются трещины; они увеличиваются в размерах, сила сцепления уступает силе тяжести, один за
другим камни обрываются, падают, и мало-помалу на месте прежней скалы получается осыпь. Обломки скатываются вниз до тех пор, пока какое-либо препятствие их не задержит.
В августе пауки эти пропадают, и на их месте
появляются другие, меньших размеров, желто-зеленого цвета, с красным рисунком на брюшке и головогруди.
Вспышки эти исчезали в одном месте,
появлялись в
другом и замирали где-то на горизонте.
Обыкновенно к лодке мы всегда подходили весело, как будто к дому, но теперь Нахтоху была нам так же чужда, так же пустынна, как и всякая
другая речка. Было жалко и Хей-ба-тоу, этого славного моряка, быть может теперь уже погибшего. Мы шли молча; у всех была одна и та же мысль: что делать? Стрелки понимали серьезность положения, из которого теперь я должен был их вывести. Наконец
появился просвет; лес сразу кончился, показалось море.
Они шаркали по камням, прятались в щелях и неожиданно
появлялись где-нибудь с
другой стороны.
Немедленно на биваке
появились пчелы — одна,
другая, третья, и так несколько штук.
В нижней части живет много китайцев. На реке Аохобе они
появились не более 20 лет тому назад. Раньше здесь жили удэгейцы, впоследствии вымершие и частью переселившиеся на
другое место.
Затем я помню, что еще
другая протока
появилась у нас слева.
На
другой день было еще темно, когда я вместе с казаком Белоножкиным вышел с бивака. Скоро начало светать; лунный свет поблек; ночные тени исчезли;
появились более мягкие тона. По вершинам деревьев пробежал утренний ветерок и разбудил пернатых обитателей леса. Солнышко медленно взбиралось по небу все выше и выше, и вдруг живительные лучи его брызнули из-за гор и разом осветили весь лес, кусты и траву, обильно смоченные росой.
Поэтому Катерина Васильевна была заинтересована, когда в числе ее поклонников
появился настоящий светский человек, совершенно хорошего тона: он держал себя так много изящнее всех
других, говорил так много умнее и занимательнее их.
И он, в самом деле, потухал как-то одиноко в своей семье. Возле него стоял его брат, его
друг — Петр Васильевич. Грустно, как будто слеза еще не обсохла, будто вчера посетило несчастие,
появлялись оба брата на беседы и сходки. Я смотрел на Ивана Васильевича, как на вдову или на мать, лишившуюся сына; жизнь обманула его, впереди все было пусто и одно утешение...
Даже в парадных комнатах все столы были нагружены ворохами ягод, вокруг которых сидели группами сенные девушки, чистили, отбирали ягоду по сортам, и едва успевали справиться с одной грудой, как на смену ей
появлялась другая.
Это была темная личность, о которой ходили самые разноречивые слухи. Одни говорили, что Клещевинов
появился в Москве неизвестно откуда, точно с неба свалился;
другие свидетельствовали, что знали его в Тамбовской губернии, что он спустил три больших состояния и теперь живет карточной игрою.
Ермолай был такой же бессознательно развращенный человек, как и большинство дворовых мужчин; стало быть,
другого и ждать от него было нельзя. В Малиновце он
появлялся редко, когда его работа требовалась по дому, а большую часть года ходил по оброку в Москве. Скука деревенской жизни была до того невыносима для московского лодыря, что потребность развлечения возникала сама собой. И он отыскивал эти развлечения, где мог, не справляясь, какие последствия может привести за собой удовлетворение его прихоти.
На дворе, у девичьего крыльца, проветривались перины, подушки, одеяла и
появились две кровати: одна, двухспальная под орех, предназначалась для дедушки;
другая, попроще, для Настасьи.