Неточные совпадения
Войдя в его великолепную квартиру собственного дома с огромными растениями и удивительными занавесками в окнах и вообще той
дорогой обстановкой, свидетельствующей о дурашных, т. е. без труда полученных деньгах, которая бывает только у людей неожиданно разбогатевших, Нехлюдов застал в приемной дожидающихся очереди просителей, как у врачей, уныло сидящих около столов с долженствующими утешать их иллюстрированными
журналами.
Однажды я принес брату книгу, кажется, сброшированную из
журнала, в которой, перелистывая
дорогой, я не мог привычным глазом разыскать обычную нить приключений.
Я бы желал получать «Морской сборник», если он но
дорог. Этот
журнал дышит отрадной деятельностью. Евгений просит тебя сказать ему что-нибудь о Шестакове, который, верно, тебе знаком и который женат на его племяннице. Кажется, малый способный и дельный.
Дорогая затея была тогда издавать ежемесячный
журнал, конкурирующий с петербургскими известными изданиями: «Отечественными записками» и «Вестником Европы».
Когда
дорогой в Петербург я вам объявила, что намерена издавать
журнал и посвятить ему всю мою жизнь, вы тотчас же поглядели на меня иронически и стали вдруг ужасно высокомерны.
Журналы тоже не были
дороги: так, «Живописец» Новикова стоил 2 р. асс., «Вечерняя заря» — 4 р. все издание.
Прочие же
журналы уже спустя несколько месяцев принялись рассуждать об этом, и расхотилились только к концу года, когда правительственным образом решалось дело о постройке у нас новых
дорог иностранным обществом, которое и утверждено в январе 1857 года.
Уже несколько лет все наши
журналы и газеты трубят, что мгновенно, как бы по мановению волшебства, Россия вскочила со сна и во всю мочь понеслась по
дороге прогресса, так, что ее теперь даже с собаками не догонишь…
«О пользе железных
дорог для перевозки земледельческих произведений», помещенная в № 1 «
Журнала Министерства государственных имуществ», 1856 год.
Всякий, кто читает
журналы наши не со вчерашнего дня, припомнит, что до 1856 года литература ограничивалась на этот счет только тонкими намеками, что нам нужны хорошие пути сообщения и что железные
дороги суть хорошие пути сообщения.
Узнавши об этом, и наши
журналы начали толковать о железных
дорогах; но и тут едва ли не ранее всех приняли участие в деле официальные
журналы Путей сообщения и Министерства государственных имуществ.
Первое, что ободрило наши
журналы писать о железных
дорогах, было сообщение напечатанного в «Times'e» известия о рижско-динабургской железной
дороге.
Публика заговорила о путях сообщения, и в
журналах были десятки статей о железных
дорогах и других средствах сообщения, с искренним сознанием, что до сих пор мы мало имели хороших
дорог и оттого немало потеряли.
К Теркину он быстро стал привязываться. Не очень он долюбливал нынешних „самодельных людей“, выскочивших из простого звания, считал многим хуже самых плохих господ, любил прилагать к ним разные прозвания, вычитанные в
журналах и газетах. Но этот хоть и делец, он ему верит: они с ним схожи в мыслях и мечтаниях. Этому
дороги родная земля, Волга, лес; в компании, где он главный воротила, есть идея.
Хотя я и не мечтал еще тогда пойти со временем по чисто писательской
дороге, однако, сколько помню, я собирался уже тайно послать мой рассказ в редакцию какого-то
журнала, а может, и послал.
Влияние Огарева на общественные идеи Герцена все возрастало в этот лондонский период их совместной жизни. То, что в Герцене сидело с молодых лет народнического, — преклонение перед крестьянской общиной и круговой порукой, — получило при участии Огарева в"Колоколе"характер целой доктрины, и не будь Огарев так
дорог своему другу, вряд ли бы тот помещал в своем
журнале многое, что появлялось там с согласия и одобрения главного издателя.
После того прошло добрых два года, и в этот период я ни разу не приступал к какой-нибудь серьезной"пробе пера". Мысль изменить научной
дороге еще не дозрела. Но в эти же годы чтение поэтов, романистов, критиков, особенно тогдашних русских
журналов, продолжительные беседы и совместная работа с С.Ф.Уваровым, поездки в Россию в обе столицы. Нижний и деревню — все это поддерживало работу"под порогом сознания", по знаменитой фразе психофизика Фехнера.
Так как я уехал в Париж без всякой работы в газете или
журнале как корреспондент, то я и не должен был бегать по редакциям, отыскивать интересные сюжеты для писем. И, повторяю, это было чрезвычайно выгодно для моего самообразования и накопления сил для дальнейшей писательской
дороги.
Книжка вызвала ряд критических статей в
журналах и газетах. Я с большим любопытством ждал, как отзовется на книжку Михайловский? Центральное место в книжке занимала повесть «Без
дороги», которою он был очень доволен. Но, ввиду позднейшего отношения ко мне Михайловского, трудно было ждать, чтобы он отнесся к книжке благосклонно. Как же выйдет он из затруднения?
Осенью 1898 года я выпустил сборник своих рассказов отдельной книжкой, — семь рассказов, среди них повесть «Без
дороги» и, как эпилог к ней, рассказ «Поветрие», который мне так и не удалось пристроить раньше в
журнале.
Встречи наши, о которых вспоминает Короленко, происходили в 1896 году. Я тогда сотрудничал в «Русском богатстве»,
журнале Михайловского и Короленко, бывал на четверговых собраниях сотрудников
журнала в помещении редакции на Бассейном. Короленко в то время жил в Петербурге, на Песках; я жил в больнице в память Боткина, за Гончарною; возвращаться нам было по
дороге, и часто мы, заговорившись, по нескольку раз провожали друг друга до ворот и поворачивали обратно.
— То-то… Мне много требуется. Я, видите ли, испрашиваю себе концессию на железную
дорогу от Шелакского Носа до острова Калгуева, так нужно, чтобы
журналы говорили в мою пользу.
Стены этого обширного кабинета были заставлены частью книжными шкафами, а частью широкими турецкими диванами, утопавшими в мягких восточных коврах, покрывавших и паркет. Богатые красивые бархатные драпировки обрамляли окна и единственную дверь. У среднего окна, выходящего на север, стоял
дорогой старинный письменный стол, заваленный
журналами, газетами, визитными карточками и письмами. Все это лежало в изящном беспорядке.
Иногда я занимался в самой библиотеке Нордена, он и это позволил мне; и тут я чувствовал себя совсем как король: мягкие диваны, большие столы, заваленные
журналами, множество книг в
дорогих переплетах, тишина, как в Публичной библиотеке, — комната находилась во втором этаже, и никакой шум туда не проникал.
И «Сельский Вестник» и другие народные
журналы неизменно идут своею, как я убежден, ошибочною и неприглядною для их читателей
дорогой.
В то время, когда на юбилее московского актера упроченное тостом явилось общественное мнение, начавшее карать всех преступников; когда грозные комиссии из Петербурга поскакали на юг ловить, обличать и казнить комиссариатских злодеев; когда во всех городах задавали с речами обеды севастопольским героям и им же, с оторванными руками и ногами, подавали трынки, встречая их на мостах и
дорогах; в то время, когда ораторские таланты так быстро развились в народе, что один целовальник везде и при всяком случае писал и печатал и наизусть сказывал на обедах речи, столь сильные, что блюстители порядка должны были вообще принять укротительные меры против красноречия целовальника; когда в самом аглицком клубе отвели особую комнату для обсуждения общественных дел; когда появились
журналы под самыми разнообразными знаменами, —
журналы, развивающие европейские начала на европейской почве, но с русским миросозерцанием, и
журналы, исключительно на русской почве, развивающие русские начала, однако с европейским миросозерцанием; когда появилось вдруг столько
журналов, что, казалось, все названия были исчерпаны: и «Вестник», и «Слово», и «Беседа», и «Наблюдатель», и «Звезда», и «Орел» и много других, и, несмотря на то, все являлись еще новые и новые названия; в то время, когда появились плеяды писателей, мыслителей, доказывавших, что наука бывает народна и не бывает народна и бывает ненародная и т. д., и плеяды писателей, художников, описывающих рощу и восход солнца, и грозу, и любовь русской девицы, и лень одного чиновника, и дурное поведение многих чиновников; в то время, когда со всех сторон появились вопросы (как называли в пятьдесят шестом году все те стечения обстоятельств, в которых никто не мог добиться толку), явились вопросы кадетских корпусов, университетов, цензуры, изустного судопроизводства, финансовый, банковый, полицейский, эманципационный и много других; все старались отыскивать еще новые вопросы, все пытались разрешать их; писали, читали, говорили проекты, все хотели исправить, уничтожить, переменить, и все россияне, как один человек, находились в неописанном восторге.