Неточные совпадения
— Батюшка Петр Андреич! — сказал добрый дядька дрожащим голосом. — Побойся бога; как тебе пускаться в
дорогу в нынешнее время, когда никуда проезду нет от разбойников! Пожалей ты хоть своих
родителей, коли сам себя не жалеешь. Куда тебе ехать? Зачем? Погоди маленько: войска придут, переловят мошенников; тогда поезжай себе хоть на все четыре стороны.
Савельич явился меня раздевать; я объявил ему, чтоб на другой же день готов он был ехать в
дорогу с Марьей Ивановной. Он было заупрямился. «Что ты, сударь? Как же я тебя-то покину? Кто за тобою будет ходить? Что скажут
родители твои?»
Поэтому для Захара
дорог был серый сюртук: в нем да еще в кое-каких признаках, сохранившихся в лице и манерах барина, напоминавших его
родителей, и в его капризах, на которые хотя он и ворчал, и про себя и вслух, но которые между тем уважал внутренно, как проявление барской воли, господского права, видел он слабые намеки на отжившее величие.
— С теленка, с настоящего теленка-с, — подскочил штабс-капитан, — я нарочно отыскал такого, самого-самого злющего, и
родители его тоже огромные и самые злющие, вот этакие от полу ростом… Присядьте-с, вот здесь на кроватке у Илюши, а не то здесь на лавку. Милости просим, гость
дорогой, гость долгожданный… С Алексеем Федоровичем изволили прибыть-с?
— Ну, mon cher frère, [
дорогой брат (фр.).] — заметил мой отец своим изученно бесстрастным голосом, — хорошо и вы исполнили последнюю волю
родителя. Лучше было бы забыть эти тяжелые напоминовения для вас, да и для нас.
— Эх,
родитель,
родитель! — корил Галактион. — Двадцать пять рублей
дороги, а время нипочем… Мы еще с осени выложим фундамент, а за зиму выстроимся. Время-то
дороже денег. Дай я переговорю с мужиками-то.
Трудно было примириться детскому уму и чувству с мыслию, что виденное мною зрелище не было исключительным злодейством, разбоем на большой
дороге, за которое следовало бы казнить Матвея Васильича как преступника, что такие поступки не только дозволяются, но требуются от него как исполнение его должности; что самые
родители высеченных мальчиков благодарят учителя за строгость, а мальчики будут благодарить со временем; что Матвей Васильич мог браниться зверским голосом, сечь своих учеников и оставаться в то же время честным, добрым и тихим человеком.
— Ах, детки, детки! — говорит он, — и жаль вас, и хотелось бы приласкать да приголубить вас, да, видно, нечего делать — не судьба! Сами вы от
родителей бежите, свои у вас завелись друзья-приятели, которые
дороже для вас и отца с матерью. Ну, и нечего делать! Подумаешь-подумаешь — и покоришься. Люди вы молодые, а молодому, известно, приятнее с молодым побыть, чем со стариком ворчуном! Вот и смиряешь себя, и не ропщешь; только и просишь отца небесного: твори, Господи, волю свою!
Но, говорю, не лишай себя молодой твоей жизни… как нужна она
дорогим твоим
родителям, для которых ты — вся их радость…
— И, батюшка, ваше сиятельство, кàк можно сличить! — с живостью отвечал Чурис, как будто испугавшись, чтоб барин не принял окончательного решения: — здесь на миру место, место веселое, обычное: и
дорога и пруд тебе, белье что ли бабе стирать, скотину ли поить — и всё наше заведение мужицкое, тут искони заведенное, и гумно, и огородишка, и вётлы — вот, чтò мои
родители садили; и дед, и батюшка наши здесь Богу душу отдали, и мне только бы век тут свой кончить, ваше сиятельство, больше ничего не прошу.
Он откапывал для них, где только мог, средства и вакации и всюду втирал их, давая
родителям деньги на
дорогу из собственного кармана; добавлял жалованья чиновникам опек, строго следил за ревизиями попечительских отчетов, но в то же время вел нескончаемые войны с дворянами за крестьян.
По привязанности к лучшему своему ученику, Никита Ив. сам не раз приходил к старикам Григорьевым и явно старался выхлопотать Аполлону служебное место, которое бы не отрывало
дорогого сына от обожавших его
родителей.
Кажется, от этих именно сдерживающих рассуждений меня стало сильно и томительно манить в деревню, и восторг мой не знал пределов, когда
родители мои купили небольшое именьице в Кромском уезде. Тем же летом мы переехали из большого городского дома в очень уютный, но маленький деревенский дом с балконом, под соломенною крышею. Лес в Кромском уезде и тогда был
дорог и редок. Это местность степная и хлебородная, и притом она хорошо орошена маленькими, но чистыми речками.
Агличанку нанимать ее
родители были не в силах… агличанки
дороги — немку взять было также неловко: бог знает какая попадется: здесь так много всяких…
Не успели отъехать и пятнадцати верст, как семилетний мальчик Петруша, старший из сыновей Болдухиных, фаворит и баловень Варвары Михайловны (так звали г-жу Болдухину), которого повезли уже нездоровым, в надежде, что
дорогой будет ему лучше, — так разнемогся или, по крайней мере, так расплакался (ехать в Москву ему не хотелось), что испуганные
родители решились воротиться домой.
— Благодарю моих наставников и
родителей за их неусыпные обо мне заботы. Но я хотел бы знать,
дорогая мама, из какого места в теленочке делаются котлетки?
И она уже имела свои мнения и за ужином говорила с
родителями Саши о том, как теперь детям трудно учиться в гимназиях, но что все-таки классическое образование лучше реального, так как из гимназии всюду открыта
дорога: хочешь — иди в доктора, хочешь — в инженеры.
— Плачет, убивается, — отвечала Дарья Сергевна. — Да как и не убиваться, Герасим Силыч, девушка молоденькая, никаких делов не знает, а тут еще по приезде-то всего каких-нибудь полчаса
родителя в живых видела. Пошли отдохнуть с
дороги, а тут и приключилась беда. Без памяти теперь лежит, сердечная, сиротка наша бедная, горемычная.
Повелел Спаситель — вам, врагам, прощати,
Пойдем же мы в царствие тесною
дорогой,
Цари и князи, богаты и нищи,
Всех ты, наш
родитель, зовешь к своей пище,
Придет пора-время — все к тебе слетимся,
На тебя, наш пастырь, тогда наглядимся,
От пакостна тела борют здесь нас страсти,
Ты, Господь всесильный, дай нам не отпасти,
Дай ты, царь небесный, веру и надежду,
Одень наши души в небесны одежды,
В путь узкий, прискорбный идем — помогай нам!
Изо всех городов, сел и деревень обширной матушки-Руси стали стекаться по первому зову правительства молодые и старые запасные солдаты. Они покидали свои семьи, престарелых
родителей, жен и детей, бросали полевые работы, оставляя неубранным хлеб на полях, чтобы стать в ряды русских войск, готовившихся к защите чести
дорогой России и маленького славянского королевства.
Когда я был в шестом классе,
родители мои купили имение Владычня, за версту от станции Лаптево, Московско-Курской железной
дороги, в тридцати верстах от Тулы. Сто десятин.
Усмехнулся военный министр, однако перечить не стал, — приписал. Выдали тут
родителю обратный билет по первому классу, генеральша холодных каклет на
дорогу выслала да мне шелковый платочек.
— Оба они неоцененны для меня, матушка, но батюшка
дороже, он
родитель, кормилец мой.
Навернула машина на колеса, сколько ей верст до Питера полагается, — и стоп. Вышел
родитель из вагона, бороду рукой обмел, да так, не пивши, не евши, к военному министру и попер.
Дорогу не по вехам искать: прямо от вокзалу разворот до Главного штабу идет, пьяный не собьется.
«Ну, нашествие друзей и родственников, — думал между тем Владимир Игнатьевич Неелов по
дороге в Сокольники. — Авось догадаются и увезут ее в Петербург обратно к
родителям… Вот одолжили бы».
Только духовная связь, существующая между
родителями при зачатии ребенка, кладет на него для них печать
дорогого существа, в прочих случаях он является лишь куском мяса, каковыми кусками мяса были друг для друга и отец, и мать.
— Оба они неоцененные для меня, матушка, но батюшка
дороже, он
родитель, кормилец мой.
Везет дочь в Питер сам отец — он там снова будет извозничать.
Дорогой у отца с дочерью обо всем бывшем ни слова — только когда почтенному человеку надо подкрепиться национальным зельем, он своего гроша не тратит, а говорит дочери: «Грушенька! поищи чего-нибудь по мелочи для
родителя».
— Знаем, батюшка наш Мина Силыч, помним,
родитель дорогой, помним, — волною прокатилось по всей молельне.