Неточные совпадения
Жду вас к себе,
дорогая сестра моя по духу, дабы разрешить сей вопрос в совокупном рассмотрении".
Ему было девять лет, он был ребенок; но душу свою он знал, она была
дорога ему, он берег ее, как веко бережет глаз, и без ключа любви никого не пускал в свою душу. Воспитатели его жаловались, что он не хотел учиться, а душа его была переполнена жаждой познания. И он учился у Капитоныча, у няни, у Наденьки, у Василия Лукича, а не у учителей. Та вода, которую отец и педагог
ждали на свои колеса, давно уже просочилась и работала в другом месте.
Она дрожала и бледнела.
Когда ж падучая звезда
По небу темному летела
И рассыпалася, — тогда
В смятенье Таня торопилась,
Пока звезда еще катилась,
Желанье сердца ей шепнуть.
Когда случалось где-нибудь
Ей встретить черного монаха
Иль быстрый заяц меж полей
Перебегал
дорогу ей,
Не зная, что начать со страха,
Предчувствий горестных полна,
Ждала несчастья уж она.
–…Не верю! Не могу верить! — повторял озадаченный Разумихин, стараясь всеми силами опровергнуть доводы Раскольникова. Они подходили уже к нумерам Бакалеева, где Пульхерия Александровна и Дуня давно
поджидали их. Разумихин поминутно останавливался
дорогою в жару разговора, смущенный и взволнованный уже тем одним, что они в первый раз заговорили об этом ясно.
Тысячами шли рабочие, ремесленники, мужчины и женщины, осанистые люди в
дорогих шубах, щеголеватые адвокаты, интеллигенты в легких пальто, студенчество, курсистки, гимназисты, прошла тесная группа почтово-телеграфных чиновников и даже небольшая кучка офицеров. Самгин чувствовал, что каждая из этих единиц несет в себе одну и ту же мысль, одно и то же слово, — меткое словцо, которое всегда, во всякой толпе совершенно точно определяет ее настроение. Он упорно
ждал этого слова, и оно было сказано.
— Какая красота, — восторженно шептала она. — Какая милая красота! Можно ли было
ждать, после вчера! Смотри: женщина с ребенком на осле, и человек ведет осла, — но ведь это богоматерь, Иосиф! Клим,
дорогой мой, — это удивительно!
У него незаметно сложилось странное впечатление: в России бесчисленно много лишних людей, которые не знают, что им делать, а может быть, не хотят ничего делать. Они сидят и лежат на пароходных пристанях, на станциях железных
дорог, сидят на берегах рек и над морем, как за столом, и все они чего-то
ждут. А тех людей, разнообразным трудом которых он восхищался на Всероссийской выставке, тех не было видно.
Роща редела, отступая от
дороги в поле, спускаясь в овраг; вдали, на холме, стало видно мельницу, растопырив крылья, она как бы преграждала путь. Самгин остановился,
поджидая лошадей, прислушиваясь к шелесту веток под толчками сыроватого ветра, в шелест вливалось пение жаворонка. Когда лошади подошли, Клим увидал, что грязное колесо лежит в бричке на его чемодане.
— Ты не дослушал. Письмо с
дороги прислала мужу, где просит забыть ее, говорит, чтоб не
ждал, не воротится, что не может жить с ним, зачахнет здесь…
— Да как это ты подкрался: караулили,
ждали, и всё даром! — говорила Татьяна Марковна. — Мужики караулили у меня по ночам. Вот и теперь послала было Егорку верхом на большую
дорогу, не увидит ли тебя? А Савелья в город — узнать. А ты опять — как тогда! Да дайте же завтракать! Что это не дождешься? Помещик приехал в свое родовое имение, а ничего не готово: точно на станции! Что прежде готово, то и подавайте.
Действительно, Крафт мог засидеться у Дергачева, и тогда где же мне его
ждать? К Дергачеву я не трусил, но идти не хотел, несмотря на то что Ефим тащил меня туда уже третий раз. И при этом «трусишь» всегда произносил с прескверной улыбкой на мой счет. Тут была не трусость, объявляю заранее, а если я боялся, то совсем другого. На этот раз пойти решился; это тоже было в двух шагах.
Дорогой я спросил Ефима, все ли еще он держит намерение бежать в Америку?
Я простился со всеми: кто хочет проводить меня пирогом, кто прислал рыбу на
дорогу, и все просят непременно выкушать наливочки, холодненького… Беда с непривычки! Добрые приятели провожают с открытой головой на крыльцо и
ждут, пока сядешь в сани, съедешь со двора, — им это ничего. Пора, однако, шибко пора!
Он приказал сказать, что
ждет полномочных к себе, а они отвечали, что просят к себе, говоря, что устали с
дороги.
Мы отлично уснули и отдохнули. Можно бы ехать и ночью, но не было готового хлеба, надо
ждать до утра, иначе нам, в числе семи человек, трудно будет продовольствоваться по станциям на берегах Маи. Теперь предстоит ехать шестьсот верст рекой, а потом опять сто восемьдесят верст верхом по болотам. Есть и почтовые тарантасы, но все предпочитают ехать верхом по этой
дороге, а потом до Якутска на колесах, всего тысячу верст. Всего!
Вчера мы пробыли одиннадцать часов в седлах, а с остановками — двенадцать с половиною.
Дорога от Челасина шла было хороша, нельзя лучше, даже без камней, но верстах в четырнадцати или пятнадцати вдруг мы въехали в заросшие лесом болота. Лес част, как волосы на голове, болота топки, лошади вязли по брюхо и не знали, что делать, а мы, всадники, еще меньше. Переезжая болото, только и
ждешь с беспокойством, которой ногой оступится лошадь.
Мы проехали через продолбленный насквозь и лежащий на самой
дороге утес, потом завернули за скалу и
ждали, что там будет: мы очутились над бездной, глубже и страшнее всех, которые миновали.
Мы тряслись по плохой
дороге рысью, за нами трясся мальчишка-готтентот, Зеленый заливался и пел: «Разве
ждешь ты? да кого же? не солдата ли певца?» Мы с бароном симпатизировали каждому живописному рву, группе деревьев, руслу иссохшей речки и наслаждались молча.
Очевидно, что губернатору велено удержать нас, и он
ждал высших лиц, чтобы сложить с себя ответственность во всем, что бы мы ни предприняли. Впрочем, положительно сказать ничего нельзя: может быть, полномочные и действительно тут — как добраться до истины? все средства к обману на их стороне. Они могут сказать нам, что один какой-нибудь полномочный заболел в
дороге и что трое не могут начать дела без него и т. п., — поверить их невозможно.
Но мы не стали
ждать их и пошли по мощеной
дороге на гору.
Я недолго
ждал своих; как я думал, так и вышло: их не пустили, и мы отправились другой
дорогой домой, опять мимо полей и огородов.
Я не уехал ни на другой, ни на третий день.
Дорогой на болотах и на реке Мае, едучи верхом и в лодке, при легких утренних морозах, я простудил ноги. На третий день по приезде в Якутск они распухли. Доктор сказал, что водой по Лене мне ехать нельзя, что надо
подождать, пока пройдет опухоль.
— А вот
подождите, проведут к нам железную
дорогу, тогда мы еще не так процветем.
— Пистолеты?
Подожди, голубчик, я их
дорогой в лужу выброшу, — ответил Митя. — Феня, встань, не лежи ты предо мной. Не погубит Митя, впредь никого уж не погубит этот глупый человек. Да вот что, Феня, — крикнул он ей, уже усевшись, — обидел я тебя давеча, так прости меня и помилуй, прости подлеца… А не простишь, все равно! Потому что теперь уже все равно! Трогай, Андрей, живо улетай!
— Ха-ха-ха! Ты не ожидал? Я думаю: где тебя
подождать? У ее дома? Оттуда три
дороги, и я могу тебя прозевать. Надумал наконец дождаться здесь, потому что здесь-то он пройдет непременно, другого пути в монастырь не имеется. Ну, объявляй правду, дави меня, как таракана… Да что с тобой?
Пятеро остальных, державших пари, с замиранием сердца, а наконец в страхе и с раскаянием,
ждали внизу насыпи подле
дороги в кустах.
Я воспользовался этой задержкой и послал Захарова в Анучино искать Дерсу. Он должен был вернуться к Уссурийской железной
дороге и
ждать моих распоряжений.
Собака сидела на самой
дороге и
ждала меня.
Предоставив им заниматься своим делом, я пошел побродить по тайге. Опасаясь заблудиться, я направился по течению воды, с тем чтобы назад вернуться по тому же ручью. Когда я возвратился на женьшеневую плантацию, китайцы уже окончили свою работу и
ждали меня. К фанзе мы подошли с другой стороны, из чего я заключил, что назад мы шли другой
дорогой.
Очевидно, вскоре после того как зверек попал в ловушку, его завалило снегом. Странно, почему зверолов не осмотрел свои ловушки перед тем, как уйти из тайги. Быть может, он обходил их, но разыгравшаяся буря помешала ему дойти до крайних затесок, или он заболел и не мог уже более заниматься охотой. Долго
ждал пойманный соболь своего хозяина, а весной, когда стаял снег, вороны расклевали
дорогого хищника, и теперь от него остались только клочки шерсти и мелкие кости.
— Да ведь у тебя не приготовлены вещи, как же ты поедешь? Собирайся, если хочешь: как увидишь, так и сделаешь. Только я тебя просил бы вот о чем:
подожди моего письма. Оно придет завтра же; я напишу и отдам его где-нибудь на
дороге. Завтра же получишь,
подожди, прошу тебя.
— «Ну, смотри же, учись хорошенько; а выучишься, прокладывай себе
дорогу, тебе неоткуда
ждать наследства, нам тебе тоже нечего дать, устроивай сам свою судьбу, да и об нас подумай».
«…Подъезжаю к границе, дождь, слякоть, через
дорогу бревно, выкрашенное черной и белой краской;
ждем, не пропускают… Смотрю, с той стороны наезжает на нас казак с пикой, верхом.
Квартальный повторял целую
дорогу: «Господи! какая беда! человек не думает, не гадает, что над ним сделается, — ну уж он меня доедет теперь. Оно бы еще ничего, если б вас там не
ждали, а то ведь ему срам — господи, какое несчастие!»
Да, она развилась. Все данные ей природой способности раскрылись вполне, и ничего другого
ждать было нечего. Но как быстро все объяснилось! как жестока судьба, которая разом сняла покровы с его
дорогих заблуждений, не давши ему даже возможности вдоволь налюбоваться ими! Ему и укрыться некуда. Везде, в самом отдаленном уголку дома, его настигнет нахальный смех панов Туровского, Бандуровского и Мазуровского.
Я и сам с нетерпением
ждал дубровы, потому что оттуда шла повёртка на большую
дорогу.
— Раньше трех часов утра и думать выезжать нельзя, — сказал он, — и лошади порядком не отдохнули, да и по
дороге пошаливают. Под Троицей, того гляди, чемоданы отрежут, а под Рахмановым и вовсе, пожалуй, ограбят. Там, сказывают, под мостом целая шайка
поджидает проезжих. Долго ли до греха!
Все, как один, снялись с места и устремились вперед, перебегая друг у друга
дорогу. Вокруг стола образовалась давка. В каких-нибудь полчаса вопрос был решен. На хорах не
ждали такой быстрой развязки, и с некоторыми дамами сделалось дурно.
«Чего мне больше
ждать? — говорил сам с собою кузнец. — Она издевается надо мною. Ей я столько же
дорог, как перержавевшая подкова. Но если ж так, не достанется, по крайней мере, другому посмеяться надо мною. Пусть только я наверное замечу, кто ей нравится более моего; я отучу…»
Но вот заливается по Питерской
дороге курьерский колокольчик — все приходит в движение. Освобождают правую часть
дороги, и бешено несется курьерская или фельдъегерская тройка. Инвалид не
ждет команды «подвысь!», а, подняв бревно, вытягивается во фрунт. Он знает, что это или фельдъегерь, или курьер, или государственного преступника везут…
Несколько дней я носил в себе томящее, но
дорогое впечатление своего видения. Я дорожил им и боялся, что оно улетучится. Засыпая, я нарочно думал о девочке, вспоминал неясные подробности сна, оживлял сопровождавшее его ощущение, и
ждал, что она появится вновь. Но сны, как вдохновение: не всегда являются на преднамеренный зов.
Как бы то ни было, наряду с деревней, темной и враждебной, откуда
ждали какой-то неведомой грозы, в моем воображении существовала уже и другая. А фигура вымышленного Фомки стала мне прямо
дорогой и близкой.
Чем больше шло время к весне, тем сильнее росла нужда, точно пожар. Раз, когда Устенька вернулась домой из одной поездки по уезду, ее
ждала записка Стабровского, кое-как нацарапанная карандашом: «
Дорогой друг, заверните сегодня вечером ко мне. Может быть, это вам будет неприятно, но вас непременно желает видеть Харитина. Ей что-то нужно сказать вам, и она нашла самым удобным, чтоб объяснение происходило в моем присутствии. Я советую вам повидаться с ней».
Они по целым часам
ждали его в банке, теряя
дорогое время, выслушивали его грубости и должны были заискивающе улыбаться, когда на душе скребли кошки и накипала самая лютая злоба.
Ежедневно мы протаптывали
дорогу. За день мы так уставали, что, возвращаясь назад, еле волокли ноги, а на биваке нас тоже
ждала работа: надо было нарубить и натаскать дров, приготовить ужин и починить обувь или одежду.
Однажды, заслышав какой-то содом,
Циновку мою я открыла,
Взглянула: мы едем обширным селом,
Мне сразу глаза ослепило:
Пылали костры по
дороге моей…
Тут были крестьяне, крестьянки,
Солдаты и — целый табун лошадей…
«Здесь станция:
ждут серебрянки, —
Сказал мой ямщик, — Мы увидим ее,
Она, чай, идет недалече...
Он пошел по
дороге, огибающей парк, к своей даче. Сердце его стучало, мысли путались, и всё кругом него как бы походило на сон. И вдруг, так же как и давеча, когда он оба раза проснулся на одном и том же видении, то же видение опять предстало ему. Та же женщина вышла из парка и стала пред ним, точно
ждала его тут. Он вздрогнул и остановился; она схватила его руку и крепко сжала ее. «Нет, это не видение!»
Мы спешили, чтобы не опоздать, но иной вдруг из толпы бросался ко мне среди
дороги, обнимал меня своими маленькими ручонками и целовал, только для того и останавливал всю толпу; а мы хоть и спешили, но все останавливались и
ждали, пока он простится.
С появлением баушки Лукерьи все в доме сразу повеселели и только
ждали, когда вернется грозный тятенька. Устинья Марковна боялась, как бы он не проехал ночевать на Фотьянку, но Прокопию по
дороге кто-то сказал, что старика видели на золотой фабрике. Родион Потапыч пришел домой только в сумерки. Когда его в дверях встретила баушка Лукерья, старик все понял.
Итак, все ресурсы были исчерпаны вконец. Оставалось
ждать долгую зиму, сидя без всякого дела. На Кишкина напало то глухое молчаливое отчаяние, которое известно только деловым людям, когда все их планы рушатся. В таком именно настроении возвращался Кишкин на свое пепелище в Балчуговский завод, когда ему на
дороге попал пьяный Кожин, кричавший что-то издали и размахивавший руками.
Всю
дорогу до Фотьянки Мыльников болтал без утыху и даже рассказал, как он пил чай с Карачунским сегодня, пока Кожин
ждал его у ворот господского дома.