После
долгой тишины слышалось гуденье, точно летели пчелы: это у притвора, не торопясь, вполголоса, отпевали младенца; или живописец, писавший на куполе голубя и вокруг него звезды, начинал тихо посвистывать и, спохватившись, тотчас же умолкал; или Редька, отвечая своим мыслям, говорил со вздохом: «Все может быть!
Неточные совпадения
Понемногу на место вымиравших помещиков номера заселялись новыми жильцами, и всегда на
долгие годы. Здесь много лет жили писатель С. Н. Филиппов и доктор Добров, жили актеры-москвичи, словом, спокойные, небогатые люди, любившие уют и
тишину.
Столовая опустела, все разошлись по своим комнатам. Дом мало-помалу стихает, и мертвая
тишина ползет из комнаты в комнату и наконец доползает до последнего убежища, в котором
дольше прочих закоулков упорствовала обрядовая жизнь, то есть до кабинета головлевского барина. Иудушка наконец покончил с поклонами, которые он долго-долго отсчитывал перед образами, и тоже улегся в постель.
Соизволеньем Божиим и волей
Соборной Думы — не моим хотеньем —
Я на престол царей и самодержцев
Всея Руси вступаю днесь. Всевышний
Да укрепит мой ум и даст мне силы
На трудный
долг! Да просветит меня,
Чтобы бразды, мне русскою землею
Врученные, достойно я держал,
Чтобы царил я праведно и мудро,
На
тишину Руси, как царь Феодор,
На страх врагам, как грозный Иоанн!
Временами ее худенькие ручки тянулись в
Долгой, ленивой истоме, и тогда в ее глазах мелькала на мгновение странная, едва уловимая улыбка, в которой было что-то лукавое, нежное и ожидающее: точно она знала, тайком от остальных людей, о чем-то сладком, болезненно-блаженном, что ожидало ее в
тишине и в темноте ночи.
И было
долгое молчание,
тишина вечера и острые, черные тени.
И за дверью встречали его холодная, торжественная
тишина, подавленные вздохи и утроенное эхом гнусавое и непонятное чтение дьячка, прерываемое непонятными и
долгими паузами. Смущаясь скрипом своих шагов, Меркулов становился на место, посреди церкви, крестился, когда все крестились, падал на колени, когда все падали, и в общности молитвенных движений черпал спокойную силу и уверенность.
В эту ночь, томительно-долгую и пустую, так же горела лампочка под синим абажуром, и звонкая
тишина вздрагивала и пугалась, разнося по палатам тихие стоны, храп и сонное дыхание больных.
Порой наставала в квартире
долгая, тоскливая
тишина, — знак, что все жильцы удалялись по должности, и просыпавшийся Семен Иванович мог сколько угодно развлекать тоску свою, прислушиваясь к близкому шороху в кухне, где хлопотала хозяйка, или к мерному отшлепыванию стоптанных башмаков Авдотьи-работницы по всем комнатам, когда она, охая и кряхтя, прибирала, притирала и приглаживала во всех углах для порядка.
Она ребенок по опытности, и сама ничем не участвовала в жизни, но, судя по выражению ее лица, она всего коснулась в
тишине своего
долгого безмолвия; она отведала горьких лекарств, самою ею составленных для себя по разным рецептам, и все эти питья ей не по вкусу.
Катя сидела у фонтана под горой и закусывала. Ноги горели от
долгой ходьбы, полуденное солнце жгло лицо. Дороги были необычно пусты, нигде не встретила она ни одной телеги. Безлюдная
тишина настороженно прислушивалась, тревожно ждала чего-то. Даже ветер не решался шевельнуться. И странно было, что все-таки шмели жужжат в зацветающих кустах дикой сливы и что по дороге беззаботно бегают милые птички посорянки, похожие на хохлатых жаворонков.
— Я маркиз Сансак де Траверсе, а не Савин, — начал среди торжественной
тишины, воцарившейся в зале суда, Николай Герасимович свое объяснение, — но должен признаться суду, что, действительно, проживая
долгое время во Франции под именем русского офицера Николая Савина, был выдан французским правительством России и бежал от французских и прусских властей.
От
долгого нетерпеливого ожидания Антон Антонович фон Зееман пришел в какое-то странное напряженно-нервное состояние: ему положительно стало жутко в этой огромной комнате, с тонувшими уже в густом мраке углами. В доме царила безусловная
тишина, и лишь со стороны улицы глухо доносился визг санных полозьев и крики кучеров.
Бенигсен открыл совет вопросом: «оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало
долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в
тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось недолго.
Часто на возглас псаломщика из алтаря долго не слышалось ответа; наступала
долгая и строгая
тишина, и неподвижно желтели острые язычки свеч; потом издалека приносился голос, налитый слезами и радостью.
Была
долгая и мертвая
тишина.
И
тишина, и
долгий, мучительный вздох.