Неточные совпадения
Стародум. О сударыня!
До моих
ушей уже
дошло, что он теперь только и отучиться изволил. Я слышал об его учителях и вижу наперед, какому грамотею ему быть надобно, учася у Кутейкина, и какому математику, учася у Цыфиркина. (К Правдину.) Любопытен бы я был послушать, чему немец-то его выучил.
А вор-новотор этим временем
дошел до самого князя, снял перед ним шапочку соболиную и стал ему тайные слова на
ухо говорить. Долго они шептались, а про что — не слыхать. Только и почуяли головотяпы, как вор-новотор говорил: «Драть их, ваша княжеская светлость, завсегда очень свободно».
Покамест все это было еще судейская тайна и
до ушей его не
дошло, хотя верная записка юрисконсульта, которую он вскоре получил, несколько дала ему понять, что каша заварится.
Последняя смелость и решительность оставили меня в то время, когда Карл Иваныч и Володя подносили свои подарки, и застенчивость моя
дошла до последних пределов: я чувствовал, как кровь от сердца беспрестанно приливала мне в голову, как одна краска на лице сменялась другою и как на лбу и на носу выступали крупные капли пота.
Уши горели, по всему телу я чувствовал дрожь и испарину, переминался с ноги на ногу и не трогался с места.
В контору надо было идти все прямо и при втором повороте взять влево: она была тут в двух шагах. Но,
дойдя до первого поворота, он остановился, подумал, поворотил в переулок и пошел обходом, через две улицы, — может быть, безо всякой цели, а может быть, чтобы хоть минуту еще протянуть и выиграть время. Он шел и смотрел в землю. Вдруг как будто кто шепнул ему что-то на
ухо. Он поднял голову и увидал, что стоит у тогодома, у самых ворот. С того вечера он здесь не был и мимо не проходил.
Все эти толки
доходили до нее, но она пропускала их мимо
ушей: характер у нее был свободный и довольно решительный.
«Во поле береза стояла, во поле кудрявая стояла, ой люли, люли, люли, люли»… Хоровод молодых баб и девок — пляшут — подойдем поближе, — говорил я сам себе, развертывая найденные бумаги моего приятеля. Но я читал следующее. Не мог
дойти до хоровода.
Уши мои задернулись печалию, и радостный глас нехитростного веселия
до сердца моего не проник. О мой друг! где бы ты ни был, внемли и суди.
В мир из Дома
доходило очень мало известий, и те, которые
доходили до мирских
ушей, были по большей части или слишком преувеличены, или совсем чудовищно извращены и носили самый грязный, циничный характер.
Но пускай же они укажут пределы глупого и пошлого,
до которых не
доходила бы действительность, пусть хоть раз в жизни сумеют понять и оценить то, что на каждом шагу слышит их
ухо и видит их взор!
Слух о нем
дошел до одного из самых отчаянных сподвижников Михайла Максимовича, который из преданности или из страха шепнул о том на
ухо своему барину.
Он вставал, переставлял ночник и склянку с лекарством, смотрел на часы, подносил их к
уху и, не видавши, который час, клал их опять, потом опять садился на свой стул и начинал вперять глаза в колеблющийся кружок света на потолке, думать, мечтать — и воспаленное воображение чуть не
доходило до бреда.
Ну и пущай она говорит, а ты мимо
ушей пропущай!» Вот этот индифферентизм, точно, плох и безнадежен; но Катерина никогда не может
дойти до него, хотя по наружности она даже меньше огорчается, нежели Тихон, меньше жалуется, но, в сущности, она страдает гораздо больше.
— А начальственные
уши, голубчик, такие аттестации крепко запечатлевают.
Дойдет как-нибудь
до Павла очередь к награде или к повышению представлять, а он, начальник-то, и вспомнит:"Что бишь я об этом чиновнике слышал? Гм… да! характер у него…"И мимо. Что он слышал? От кого слышал? От одного человека или двадцатерых? — все это уж забылось. А вот:"гм… да! характер у него" — это запечатлелось. И останется наш Павел Григорьич вечным товарищем прокурора, вроде как притча во языцех.
— Здоровье хозяина! — закричал Буркин, и снова затрещало в
ушах у бедных дам. Трубачи дули, мужчины пили; и как дело
дошло до домашних наливок, то разговоры сделались
до того шумны, что почти никто уже не понимал друг друга. Наконец, когда обнесли двенадцатую тарелку с сахарным вареньем, хозяин привстал и, совершенно уверенный, что говорит неправду, сказал...
За
ухом взрылось что-то очень страшное, красное, исподнее и замочило русые кудряшки, но ворот шитой шелками косоворотки оставался еще чистым — как будто не
дошло еще
до рубашки ни убийство, ни смерть.
Чем энергичнее дергал его Ничипоренко за
ухо и чем деликатнее и нежнее убеждал его Бенни, говоря: «Вы нездоровы, вы поезжайте домой», тем младший брат орал ожесточеннее,
доходя до визгов, воплей и рева. Ничипоренко зажал ему рукою рот, тот укусил его за руку. Под влиянием боли и досады вообще скорый на руку Ничипоренко ударил младшего брата укушенною им рукою по губам. Младший брат взревел, как будто его перерезали.
В гостиной послышался самый тихий шепот; но он
дошел среди общего безмолвия
до чуткого
уха ребенка.
За садом находился у них большой лес, который был совершенно пощажен предприимчивым приказчиком, — может быть, оттого, что стук топора
доходил бы
до самых
ушей Пульхерии Ивановны.
Все птицы, глядя на него, радовались, говорили: «Увидите, что наш Чижик со временем поноску носить будет!» Даже
до Льва об его уме слух
дошел, и не раз он Ослу говаривал (Осел в ту пору у него в советах за мудреца слыл): «Хоть одним бы
ухом послушал, как Чижик у меня в когтях петь будет!»
Тот только почесал затылок; комик сидел насупившись; Мишель что-то шептал на
ухо Дарье Ивановне, которая, чтоб удержаться от смеха, зажала рот платком. Фани вся превратилась в слух и зрение и, кажется, с большим нетерпением ожидала, когда очередь
дойдет до нее; наконец, пришла эта очередь. По ходу пьесы она сидит одна, в небольшой комнате, шьет себе новое платье и говорит...
Накинув на плечи косматую чоху деда, надев его баранью папаху, которая
доходила мне
до ушей, я взяла уголек с жаровни и тщательно провела им две тонкие полоски над верхней губой.
А голос отца Прохора раздается в
ушах: «Берегись его!..» Зазеленело в очах Дуни; не помня себя, едва
дошла она
до постели и ринулась на нее…
С ним подошел и поручик Шеншин, его старший сослуживец-товарищ. Они заговорили тихо все трое, вполголоса совещаясь между собой, но
до ушей всевидящего и всеслышащего Любавина
дошел и этот шепот.
Дорогой
до них не
доходило пение и щебетание; а теперь в их
ухо входил каждый завиток мелодии серебристым дрожанием воздуха.
Мы увлекаемся постепенно
до того, что забываем все, кроме нашей сцены. И вот, в самый разгар ее, через открытую форточку
до наших
ушей доходят какие-то странные возгласы со двора. Останавливаемся на полуфразе, заглядываем в окна на двор и, совсем уже смущенные, смолкаем.
А если даже твоя жалоба и
дойдет до королевских
ушей, то, покуда король разберется, кто тут прав, а кто виноват, уже и тебя и нас не будет на свете.
Рассказы о гомерических кутежах и безумных тратах графа Владимира Петровича Белавина, о которых говорили в Петербурге,
доходили, конечно, да еще и приукрашенные
до ушей графини Конкордии и еще более убеждали ее, что задуманный ею шаг сделать необходимо.
— Да то и дело, что докладать-то трудно стало. Видите, наш новый-то, слыхали… Фараон, сам
до всего
доходит. Опять же регента своего с собою привез, а сей больше ничего, как все ему на
уши, и мы со своим теперь в жестоце подвалишася.
Сперва у него было мелькнули подозрения любовного свойства, но почти постоянное домоседство жены и посещение ею знакомых только с ним вместе рассеяли их, да при том же, если бы что-либо подобное существовало, наверное, сплетни эти росли бы в полицейском мире и так или иначе, прямо или косвенно,
дошли бы
до его
ушей.
Дрогнул ротный, а уж на что храбрый был, самому дьяволу не спустит. За столик рукой придержался.
Дошел до порога, за косяк ухватился… Стрепенулся Каблуков, вскочил, вытянулся, — а сапог округ него так вприсядку и задувает,
уши по голенищам треплются, а из голенища, будто из граммофонной дыры: «ряв-ряв!» Да вдруг сапог прямо на ротного, будто к родному брату, — по коленке его хлопает, в руку подметкой тычется…
Под конец
дошел до такого состояния, что лежу и прислушиваюсь, отодравши
уши от подушки, к каждому ночному шороху и треску… все кажется, что кто-то забрался, кто-то ходит и ищет. Невыносимо! Да, теперь я вижу, какой я трус, но как же мне быть, чтобы не трусить? Я не знаю, не знаю. Страшно.
Когда же из-за стены
доходил до него слабый, беспомощный стон, он закрывал
уши руками и удивлялся,
до чего он любит эту бедную собаку.