Неточные совпадения
И начнется у них, сударь, суд да
дело, и несть конца
мучениям.
Как зорко ни сторожило каждое мгновение его жизни любящее око жены, но вечный покой, вечная тишина и ленивое переползанье изо
дня в
день тихо остановили машину жизни. Илья Ильич скончался, по-видимому, без боли, без
мучений, как будто остановились часы, которые забыли завести.
Знал я ее за женщину прекрасной честности, да и горе ее такое трогательное, — думаю: отдаст или не отдаст — господь с ней, от полутораста рублей не разбогатеешь и не обеднеешь, а между тем у нее
мучения на душе не останется, что она не все средства испробовала, чтобы «вручить» бумажку, которая могла спасти ее
дело.
Но что мучило меня до боли (мимоходом, разумеется, сбоку, мимо главного
мучения) — это было одно неотвязчивое, ядовитое впечатление — неотвязчивое, как ядовитая, осенняя муха, о которой не думаешь, но которая вертится около вас, мешает вам и вдруг пребольно укусит. Это было лишь воспоминание, одно происшествие, о котором я еще никому на свете не сказывал. Вот в чем
дело, ибо надобно же и это где-нибудь рассказать.
Но и инсургенты платят за это хорошо. На
днях они объявили, что готовы сдать город и просят прислать полномочных для переговоров. Таутай обрадовался и послал к ним девять чиновников, или мандаринов, со свитой. Едва они вошли в город, инсургенты предали их тем ужасным, утонченным
мучениям, которыми ознаменованы все междоусобные войны.
Ужасны были, очевидно, невинные страдания Меньшова — и не столько его физические страдания, сколько то недоумение, то недоверие к добру и к Богу, которые он должен был испытывать, видя жестокость людей, беспричинно мучающих его; ужасно было опозорение и
мучения, наложенные на эти сотни ни в чем неповинных людей только потому, что в бумаге не так написано; ужасны эти одурелые надзиратели, занятые мучительством своих братьев и уверенные, что они делают и хорошее и важное
дело.
Как ни ужасно бессмысленны были
мучения, которым подвергались так называемые уголовные, всё-таки над ними производилось до и после осуждения некоторое подобие законности; но в
делах с политическими не было и этого подобия, как это видел Нехлюдов на Шустовой и потом на многих и многих из своих новых знакомых.
Но вот, однако же,
дело усложняется,
мучения ревности достигают высшей степени, и все те же, все прежние два вопроса обрисовываются все мучительнее и мучительнее в воспаленном мозгу подсудимого: «Отдам Катерине Ивановне: на какие же средства увезу я Грушеньку?» Если он безумствовал так, и напивался, и бушевал по трактирам во весь этот месяц, то это именно, может быть, потому, что самому было горько, невмочь переносить.
Конечно, в других таких случаях Кирсанов и не подумал бы прибегать к подобному риску. Гораздо проще: увезти девушку из дому, и пусть она венчается, с кем хочет. Но тут
дело запутывалось понятиями девушки и свойствами человека, которого она любила. При своих понятиях о неразрывности жены с мужем она стала бы держаться за дрянного человека, когда бы уж и увидела, что жизнь с ним —
мучение. Соединить ее с ним — хуже, чем убить. Потому и оставалось одно средство — убить или дать возможность образумиться.
«Свободная» личность у него часовой и работник без выслуги, она несет службу и должна стоять на карауле до смены смертью, она должна морить в себе все лично-страстное, все внешнее долгу, потому что она — не она, ее смысл, ее сущность вне ее, она — орган справедливости, она предназначена, как
дева Мария, носить в
мучениях идею и водворить ее на свет для спасения государства.
Булгарин с Гречем не идут в пример: они никого не надули, их ливрейную кокарду никто не принял за отличительный знак мнения. Погодин и Шевырев, издатели «Москвитянина», совсем напротив, были добросовестно раболепны. Шевырев — не знаю отчего, может, увлеченный своим предком, который середь пыток и
мучений, во времена Грозного, пел псалмы и чуть не молился о продолжении
дней свирепого старика; Погодин — из ненависти к аристократии.
В
мучениях доживал я до торжественного
дня, в пять часов утра я уже просыпался и думал о приготовлениях Кало; часов в восемь являлся он сам в белом галстуке, в белом жилете, в синем фраке и с пустыми руками. «Когда же это кончится? Не испортил ли он?» И время шло, и обычные подарки шли, и лакей Елизаветы Алексеевны Голохвастовой уже приходил с завязанной в салфетке богатой игрушкой, и Сенатор уже приносил какие-нибудь чудеса, но беспокойное ожидание сюрприза мутило радость.
У цирюльников было правило продержать десять минут банку, чтобы лучше натянуло, но выходило на
деле по-разному. В это время цирюльник уходил курить, а жертва его искусства спокойно лежала, дожидаясь дальнейших
мучений. Наконец терпения не хватало, и жертва просила окружающих позвать цирюльника.
И наконец на десятый
день не выдержали: взявшись за руки, вошли в воду и под звуки Марша погружались все глубже, пока вода не прекратила их
мучений…
Тяжелое наступило ныне время, господа: время отравления особого рода ядом, который я назову газетным.Ах, какое это неслыханное
мучение, когда газетные трихины играть начинают! Ползают, суматошатся, впиваются, сыскивают, точат. Наглотаешься с утра этого яду, и потом целый
день как отравленный ходишь…
Он застал ее с матерью. Там было человека два из города, соседка Марья Ивановна и неизбежный граф.
Мучения Александра были невыносимы. Опять прошел целый
день в пустых, ничтожных разговорах. Как надоели ему гости! Они говорили покойно о всяком вздоре, рассуждали, шутили, смеялись.
Бедняк переносил, впрочем с ужасными
мучениями, и эту пытку упорно несколько
дней и, наконец, только согласился выписаться.
Каждый
день я все с бо́льшим удивлением находил, что Олеся — эта выросшая среди леса, не умеющая даже читать девушка — во многих случаях жизни проявляет чуткую деликатность и особенный, врожденный такт. В любви — в прямом, грубом ее смысле — всегда есть ужасные стороны, составляющие
мучение и стыд для нервных, художественных натур. Но Олеся умела избегать их с такой наивной целомудренностью, что ни разу ни одно дурное сравнение, ни один циничный момент не оскорбили нашей связи.
Но я хранил упорное молчание, испытывая какое-то болезненное чувство, — пусть Пепко мучится молча и пусть он чувствует, что до его
мучений никому нет
дела.
Смеешься… ты не изверг… нет! в душе твоей
Есть искра доброты… с холодностью такою
Меня ты не погубишь в цвете
дней —
Не отворачивайся так, Евгений,
Не продолжай моих
мучений,
Спаси меня, рассей мой страх…
Взгляни сюда…
— Вы не жизнь строили — вы помойную яму сделали! Грязищу и духоту развели вы
делами своими. Есть у вас совесть? Помните вы бога? Пятак — ваш бог! А совесть вы прогнали… Куда вы ее прогнали? Кровопийцы! Чужой силой живете… чужими руками работаете! Сколько народу кровью плакало от великих
дел ваших? И в аду вам, сволочам, места нет по заслугам вашим… Не в огне, а в грязи кипящей варить вас будут. Веками не избудете
мучений…
Какие нравственные
мучения испытывала бы она, разговаривая с отцом, встречаясь каждый
день со знакомыми?
Он умер без всяких
мучений на светлый
день Христова Воскресенья, после обедни, за которою сам читал Апостол.
Днем еще согревало солнце, имевшее достаточно тепла, и те, кто мирно проезжал по дорогам, думали: какая теплынь, совсем лето! — а с вечера начиналось
мучение, не известное ни тем, кто, проехав сколько надо, добрался до теплого жилья, ни зверю, защищенному природой.
То, что Евгений доверил дядюшке свою тайну, и, главное, те
мучения совести и стыда, которые он пережил после того дождливого
дня, отрезвили его. Поездка в Ялту была решена через неделю. В эту неделю Евгений ездил в город доставать денег на поездку, распоряжался из дома и конторы по хозяйству, опять стал весел и близок с женою и стал нравственно оживать.
Нет, я напишу до конца. Все равно: если я и брошу перо и эту тетрадь, этот ужасный
день будет переживаться мною в тысячный раз; в тысячный раз я испытаю ужас, и
мучения совести, и муки потери; в тысячный раз сцена, о которой я сейчас буду писать, пройдет перед моими глазами во всех своих подробностях, и каждая из этих подробностей ляжет на сердце новым страшным ударом. Буду продолжать и доведу до конца.
Но ежедневные музыкальные
мучения нисколько не подвигали
дела, и казалось, что чем более я повторял заученные по пальцам пьесы, тем чаще пальцы мои сбивались с толку; так что однажды Крюммер за завтраком при всех учителях громко через всю залу спросил меня: «Ты, большун, или это все та же пьеса, которую ты два года играешь?» Чаша горести перелилась через край: на другой
день, набравшись храбрости, я пошел в кабинет директора и объявил ему, что готов идти в карцер и куда угодно, но только играть больше не буду.
После разных разговоров о подробностях действительно ужасных физических страданий, перенесенных Иваном Ильичем (подробности эти узнавал Петр Иванович только по тому, как
мучения Ивана Ильича действовали на нервы Прасковьи Федоровны), вдова, очевидно, нашла нужным перейти к
делу.
Юлия. Нет у него жалости ко мне. Истерзалась я, истерзалась! Лука Герасимыч, ну, будьте судьей! Назначить через пять
дней свадьбу и вдруг уехать не сказавшись. Ну, разве это делают? Честно это? Ну, разве это не
мучение для женщины? За что же? Ну, скажите, за что же! Отчего же не показался? Говорите, отчего он не показался?
Дульчин. Как ни толкуй, как ни поворачивай
дело, а ведь я поступил с ней жестоко. Да, сумел я устроить свою жизнь, что ни шаг, то подлость. Нет, довольно. Сколько
мучений, сколько вот таких ночей! А тоска, братец!.. Кончено! Давай руку.
«В страстную субботу [В субботу «страстной
подели», в которую, по евангельской легенде, Христос был подвергнут
мучениям («страстям»).
— Полно, Вася, полно! Ну, не кончить тебе, что ж такое? Я не понимаю тебя; открой мне
мучения свои. Видишь ли, я для тебя… Ах, боже мой, боже мой! — говорил он, шагая по комнате и хватаясь за все, что ни попадалось ему под руки, как будто немедленно ища лекарства для Васи. — Я сам завтра, вместо тебя, пойду к Юлиану Мастаковичу, буду просить, умолять его, чтоб дал еще
день отсрочки. Я объясню ему все, все, если только это так тебя мучает…
Они так и начали — отрезали у живой овцы «четверть», спекли ее и съели, а остальное оставили в овраге, — а сюда пришел в самом
деле волк и прекратил терзательные
мучения овцы и сволок и сожрал ее всю без остатка, а пастухи, не найдя овцы на другой
день, заподозрили друг друга в краже, подрались и друг друга выдали.
И так-то изо
дня в
день в душе его беспрестанно подымался целый ряд роковых вопросов, сомнений,
мучений совести, укоризн, а тихая семейная жизнь текла между тем для него своею ровною и скромною чередою.
Тогда человеку приходится мучительно отделяться от самого себя, т. е. подвергаться «вечным
мучениям», «огню вечному», в котором сгорает самость и не-сущие ее
дела.
Эта бесконечность
мучений объективно может продолжаться мгновение, часть или
день, но ему дают наименование вечных адских мук.
В опыте этой нашей жизни нам дано переживать
мучения, которые нам представляются бесконечными, только такие
мучения и представляются нам адскими и страшными, которые не на минуту, не на час или
день, а на бесконечность.
Она повторила и, обернувшись к гостю, показала лицом, как она хорошо переносит последние
дни своих
мучений. Нетов подошел к кровати на цыпочках.
И тогда как он терпеть не мог крепкого чаю, он уверял, что «зверски» его любит — и его, один перед другим усердствуя, до того наливали этим крепким чаем, что этот так часто употребляемый в России напиток сделался
мучением для Гуго; но он все крепился и все пил теин вместо чая до тех пор, пока в один прекрасный
день у него сделался нервный удар.
И вначале Таисия плакала
день и ночь, так как ничего не умела делать, и ее без стеснения ругали дурой и гоняли со службы; потом приспособилась, крепко уселась в конторе одного большого торгового дома и успокоилась; и несколько лет единственным настоящим ее
мучением была краснота носа, ничем не устранимая, противная, заметная даже под пудрой.
— Так или сяк, я должен покончить со своими
мучениями. Если вы знаете мое гнусное
дело, так должны знать, что оно случилось очень давно. Погубить меня можно, но прошедшего для Михайлы Аполлоныча не воротишь.
Мучения ее были нестерпимы! она готова была лишиться рассудка или в самом
деле наложить на себя руки, как обещала мамке.
Таким образом, в то время, когда в хоромах Строгановых происходило все описанное нами в первой части нашего повествования, когда Антиповна называла боярина Семена Обноскова суженым и нареченным женихом Ксении Яковлевны Строгановой, а Семен Иоаникиевич послал с Яковом грамотку, перехваченную Ермаком Тимофеевичем, и отец и сын Обносковы лежали уже в сырой могиле, где нашли наконец успокоение от нечеловеческих житейских
мучений последних
дней своей жизни.
Но, к счастью, все
мучения человеческие имеют конец, — и это терзание Керасенки кончилось, — он заснул, и ему снилось, будто его жена взяла его за шиворот и перенесла на хорошо ему знакомую теплую постель, а когда он проснулся, в самом
деле увидел себя на своей постели, в своей хате, а перед ним у припечки хлопотала, стряпая клепки с сыром, его молодцеватая Керасивна.