Неточные совпадения
Сперва они вступают в «манеж
для коленопреклонений», где наскоро прочитывают молитву; потом направляют стопы в «манеж
для телесных упражнений», где укрепляют
организм фехтованием и гимнастикой; наконец, идут в «манеж
для принятия пищи», где получают по куску черного хлеба, посыпанного солью.
— Однако — не пора ли прекратить эти «микроскопические
для души увеселения»? Так озаглавлена одна старинная книга о гидре,
организме примитивнейшем и слепом.
Писательство
для него есть биологическое отправление его
организма.
— Да, но ведь я говорил только
для примера, я брал круглые цифры, напамять. Однако же характер заключения тот самый, как я говорю. Статистика уже показала, что женский
организм крепче, — ты читала выводы только из таблицы продолжительности жизни. Но если к статистическим фактам прибавить физиологические, разница выйдет еще гораздо больше.
— Так, Саша; смотри же, что я думала, а теперь это обнаруживается
для меня еще резче. Я думала: если женский
организм крепче выдерживает разрушительные материальные впечатления, то слишком вероятно, что женщина должна была бы легче, тверже выносить и нравственные потрясения. А на деле мы видим не то.
В бумагах NataLie я нашел свои записки, писанные долею до тюрьмы, долею из Крутиц. Несколько из них я прилагаю к этой части. Может, они не покажутся лишними
для людей, любящих следить за всходами личных судеб, может, они прочтут их с тем нервным любопытством, с которым мы смотрим в микроскоп на живое развитие
организма.
Снимая в коридоре свою гороховую шинель, украшенную воротниками разного роста, как носили во время первого консулата, — он, еще не входя в аудиторию, начинал ровным и бесстрастным (что очень хорошо шло к каменному предмету его) голосом: «Мы заключили прошедшую лекцию, сказав все, что следует, о кремнеземии», потом он садился и продолжал: «о глиноземии…» У него были созданы неизменные рубрики
для формулярных списков каждого минерала, от которых он никогда не отступал; случалось, что характеристика иных определялась отрицательно: «Кристаллизация — не кристаллизуется, употребление — никуда не употребляется, польза — вред, приносимый
организму…»
Как я упомянул выше, действительное назначение детей, как оно представлялось до сих пор, — это играть роль animae vilis [низшего
организма (лат.).]
для производства всякого рода воспитательных опытов.
Для религиозного народничества народ есть некий мистический
организм, более уходящий и в глубь земли и в глубь духа, чем нация, которая есть рационализированное историческое образование, связанное с государством.
Сахалине табели с целью удешевления стоимости продовольствия ссыльнокаторжных без ущерба
для питания
организма» и были произведены опыты продовольствия по способу, рекомендованному Доброславиным.
Эти роздыхи природа дает как будто нарочно; в них молодой
организм устаивается и крепнет
для новой бури.
В этом сколоченном на заказ
организме, работавшем, как машина,
для философии отчаяния не оставалось ни одного свободного уголка, потому что m-lle Эмма служила живым воплощением самого завидного душевного равновесия.
И то самое, что
для древних было источником бесчисленных глупейших трагедий, у нас приведено к гармонической, приятно-полезной функции
организма так же, как сон, физический труд, прием пищи, дефекация и прочее.
«Благодетель — есть необходимая
для человечества усовершенствованнейшая дезинфекция, и вследствие этого в
организме Единого Государства никакая перистальтика…» — я прыгающим пером выдавливал эту совершенную бессмыслицу и нагибался над столом все ниже, а в голове — сумасшедшая кузница, и спиною я слышал — брякнула ручка двери, опахнуло ветром, кресло подо мною заплясало…
Нужно ли говорить, что у нас и здесь, как во всем, — ни
для каких случайностей нет места, никаких неожиданностей быть не может. И самые выборы имеют значение скорее символическое: напомнить, что мы единый, могучий миллионноклеточный
организм, что мы — говоря словами «Евангелия» древних — единая Церковь. Потому что история Единого Государства не знает случая, чтобы в этот торжественный день хотя бы один голос осмелился нарушить величественный унисон.
И какую неутомимость, какой железный
организм нужно иметь, чтоб выдержать труд выслеживания, необходимый
для создания подобной экскрементально-человеческой комедии! 62 Подумайте! сегодня — Нана, завтра — представительница лесбийских преданий, а послезавтра, пожалуй, и впрямь в герои романа придется выбирать производительниц и производителей экскрементов!
Но существует во всей живущей, никогда не умирающей мировой природе какой-то удивительный и непостижимый закон, по которому заживают самые глубокие раны, срастаются грубо разрубленные члены, проходят тяжкие инфекционные болезни, и, что еще поразительнее, — сами
организмы в течение многих лет вырабатывают средства и орудия
для борьбы со злейшими своими врагами.
— Это, положим, не совсем так, но скажите, неужели Nicolas, чтобы погасить эту мечту в этом несчастном
организме (
для чего Варвара Петровна тут употребила слово «
организм», я не мог понять), неужели он должен был сам над нею смеяться и с нею обращаться, как другие чиновники? Неужели вы отвергаете то высокое сострадание, ту благородную дрожь всего
организма, с которою Nicolas вдруг строго отвечает Кириллову: «Я не смеюсь над нею». Высокий, святой ответ!
— Умерла отлично, как следует умереть старому
организму… тихо, покойно, без страданий, — выдумывал
для успокоения своих друзей Сверстов.
Актер. Искать город… лечиться… Ты — тоже уходи… Офелия… иди в монастырь… Понимаешь — есть лечебница
для организмов…
для пьяниц… Превосходная лечебница… Мрамор… мраморный пол! Свет… чистота, пища… всё — даром! И мраморный пол, да! Я ее найду, вылечусь и… снова буду… Я на пути к возрожденью… как сказал… король… Лир! Наташа… по сцене мое имя Сверчков-Заволжский… никто этого не знает, никто! Нет у меня здесь имени… Понимаешь ли ты, как это обидно — потерять имя? Даже собаки имеют клички…
Актер. Раньше, когда мой
организм не был отравлен алкоголем, у меня, старик, была хорошая память… А теперь вот… кончено, брат! Всё кончено
для меня! Я всегда читал это стихотворение с большим успехом… гром аплодисментов! Ты… не знаешь, что такое аплодисменты… это, брат, как… водка!.. Бывало, выйду, встану вот так… (Становится в позу.) Встану… и… (Молчит.) Ничего не помню… ни слова… не помню! Любимое стихотворение… плохо это, старик?
Можно судить, что сталось с ним: не говоря уже о потере дорогого ему существа, он вообразил себя убийцей этой женщины, и только благодаря своему сильному
организму он не сошел с ума и через год физически совершенно поправился; но нравственно, видимо, был сильно потрясен: заниматься чем-нибудь он совершенно не мог, и
для него началась какая-то бессмысленная скитальческая жизнь: беспрерывные переезды из города в город, чтобы хоть чем-нибудь себя занять и развлечь; каждодневное читанье газетной болтовни; химическим способом приготовленные обеды в отелях; плохие театры с их несмешными комедиями и смешными драмами, с их высокоценными операми, в которых постоянно появлялись то какая-нибудь дива-примадонна с инструментальным голосом, то необыкновенно складные станом тенора (последних, по большей части, женская половина публики года в три совсем порешала).
Он был крепкий, здоровый, веселый юноша, одаренный той спокойной и ясной жизнерадостностью, при которой всякая дурная, вредная
для жизни мысль или чувство быстро и бесследно исчезают в
организме.
Отечество есть тот таинственный, но живой
организм, очертания которого ты не можешь отчетливо
для себя определить, но которого прикосновение к себе ты непрерывно чувствуешь, ибо ты связан с этим
организмом неразрывной пуповиной.
Набравшись, как я впоследствии узнал, принципов Руссо, отец не позволял детям употреблять сахару и духов; но доктора, в видах питания
организма, присудили поить Васю желудковым кофеем с молоком. Напиток этот
для нас, не знавших сахару, казался чрезвычайно вкусным, и Вася, еще плохо произносивший слова: Афанасий, брат и кофей, — каждое утро подходил ко мне и тянул к своей кружке, повторяя: «Ась, бать, фофа».
Такого рода факты никогда не совершаются не в свое время; время
для науки настало, она достигла до истинного понятия своего; духу человеческому искусившемуся на всех ступенях лестницы самопознания, начала раскрываться истина в стройном наукообразном
организме и притом в живом
организме.
У них метода одна — анатомическая:
для того, чтоб понять
организм, они делают аутопсию.
Отвлеченная мысль осуществляется в цехе, группа людей, собравшихся около нее, во имя ее, — необходимый
организм ее развития; но как скоро она достигла своей возмужалости в цехе, цех делается ей вреден, ей надобно дохнуть воздухом и взглянуть на свет, как зародышу после девятимесячного прозябения в матери; ей надобна среда более широкая; между тем и люди касты, столь полезные своей мысли при начальном развитии ее, теряют свое значение, застывают, останавливаются, не идут вперед, ревниво отталкивают новое, страшатся упустить руно свое, хотят
для себя за собою удержать мысль.
Если собрать обвинения, беспрерывно слышимые, когда речь идет о науке, т. е. о истине, раскрывающейся в правильном
организме, то можно, употребляя известное средство астрономии
для получения истинного места светила, наблюдаемого с разных точек, т. е. вычитая противоположные углы (теория параллаксов), вывести справедливое заключение.
Мне нередко приходилось объяснять самому себе поступки Гоголя точно так, как я объяснял их другим, то есть что мы не можем судить Гоголя по себе, даже не можем понимать его впечатлений, потому что, вероятно, весь
организм его устроен как-нибудь иначе, чем у нас; что нервы его, может быть, во сто раз тоньше наших: слышат то, чего мы не слышим, и содрогаются от причин,
для нас неизвестных.
Мне хочется думать, что боровшийся с природой человеческий гений боролся и с физической любовью, как с врагом, и что если он и не победил ее, то все же удалось ему опутать ее сетью иллюзий братства и любви; и
для меня по крайней мере это уже не просто отправление моего животного
организма, как у собаки или лягушки, а настоящая любовь, и каждое объятие бывает одухотворено чистым сердечным порывом и уважением к женщине.
В своих непрактических — а может быть — и слишком уже практических — мечтаниях мы забываем, что человеческий
организм имеет свои физические условия
для каждой духовной деятельности, что нельзя говорить без языка, слушать без ушей, нельзя чувствовать: и мыслить без мозга.
Кто ищет
для своих детей здорового развития
организма более, чем внушения им всяческих, часто очень уродливых, отвлечённостей?
Опираясь на эти исследования, мы уже смело можем сказать теперь, что естественное, правильное, здоровое развитие всех сил
организма гораздо более значит
для умственной деятельности, нежели всевозможные искусственные внушения.
Мы намерены объясниться на этот счёт подробнее, считая объяснение именно этого пункта самым необходимым
для убеждения в важности, какую имеет здоровый
организм, — не только
для телесной, но и
для нравственной деятельности человека.
Следовательно,
Для правильного питания его необходимо, чтобы в
организме правильно совершалось кроветворение, кровообращение и кровоочищение.
Местами воздух становится чище, болезни душевные укрощаются. Но нелегко переработывается в душе человеческой родовое безумие; большие усилия надобно употреблять
для малейшего шага. Вспомните романтизм — эту духовную золотуху, одну из злотворнейших психических эпидемий, поддерживающую
организм в беспрерывном и неестественном раздражении, поселяющую отвращение к всему действительному, практическому и истощающую страстями вымышленными.
Он убивает в ней нравственную жизнь, он ядовит
для нее, так же точно, как и
для тех, которым приходится страдать от нее; но способ его действия на нее и других чрезвычайно различен: тех он отравляет, как обыкновенный яд, производящий мучительные конвульсии; на нее он действует, как опиум, дающий ей пленительные призраки [, но чрез то самое притупляющий и медленно губящий здравые силы
организма].
С трепетом любви ожидает Джульетта своего Ромео; она должна узнать от него, что он любит ее, — это слово не было произнесено между ними, оно теперь будет произнесено им, навеки соединятся они; блаженство ждет их, такое высокое и чистое блаженство, энтузиазм которого делает едва выносимой
для земного
организма торжественную минуту решения.
В настоящее время врачебное образование, к счастью, стало доступно и женщине: это — громадное благо
для всех женщин, —
для всех равно, а не только
для мусульманских, на что любят указывать защитники женского врачебного образования. Это громадное благо и
для самой науки: только женщине удастся понять и познать темную, страшно сложную жизнь женского
организма во всей ее физической и психической целости;
для мужчины это познание всегда будет отрывочным и неполным.
Все наше воспитание направлено к тому, чтоб сделать
для нас наше тело позорным и постыдным; на целый ряд самых законных отправлений
организма, предуказанных природою, мы приучены смотреть не иначе, как со стыдом; obscoenum est dicere, facere non obscoenum (говорить позорно, делать не позорно), — характеризует эти отправления Цицерон.
Положительных свойств, нужных
для изменившихся условий среды, человеческий
организм не приобретает; зато он обнаруживает большую склонность терять уже имеющиеся у него положительные свойства. Медицина, стремясь к своим целям, и в этом отношении грозит оказать человечеству очень плохую услугу.
Для каждого отдельного случая это очень целесообразно, но ведь таким образом
организм совершенно отучится самостоятельно бороться с заражением!
Научные приобретения ее громадны, очень многое в человеческом
организме нам доступно и понятно; со временем же
для нас не будет в нем никаких тайн, и путь к этому верен.
И это в то время, когда
для борьбы с болезнью и без того требовались все силы
организма…
Не существует хоть сколько-нибудь законченной науки об излечении болезней; перед медициною стоит живой человеческий
организм с бесконечно сложною и запутанною жизнью; многое в этой жизни уже понято, но каждое новое открытие в то же время раскрывает все большую чудесную ее сложность; темным и малопонятным путем развиваются в
организме многие болезни, неясны и неуловимы борющиеся с ними силы
организма, нет средств поддержать эти силы; есть другие болезни, сами по себе более или менее понятные; но сплошь да рядом они протекают так скрыто, что все средства науки бессильны
для их определения.
Если бы наука давала мне столь же верные средства
для познания всех болезней и всех особенностей каждого
организма, то я мог бы чувствовать под ногами почву.
Недавно в одной статье о задачах медицины в будущем я встретил следующие рассуждения: «Оградить
организм от той разнообразной массы ядов, которые беспрерывно в него вносятся микробами, можно бы лишь тогда, когда бы был открыт один общий антитоксин
для ядов, выделяемых всеми видами микробов.
Для чего изучать
организм во всех его отправлениях, если не можешь вылечить «простой простуды»?
Само здоровье наше — это не спокойное состояние
организма; при глотании, при дыхании в нас ежеминутно проникают мириады бактерий, внутри нашего тела непрерывно образуются самые сильные яды; незаметно
для нас все силы нашего
организма ведут отчаянную борьбу с вредными веществами и влияниями, и мы никогда не можем считать себя обеспеченными от того, что, может быть, вот в эту самую минуту сил
организма не хватило, и наше дело проиграно.