Неточные совпадения
Ему хотелось уйти, но он подумал, что Иноков поймет это как протест против него, и ему хотелось
узнать, за что этот
дикарь бил регента.
«Революция силами
дикарей. Безумие, какого никогда не
знало человечество. И пред лицом врага. Казацкая мечта. Разин, Пугачев — казаки, они шли против Москвы как государственной организации, которая стесняла их анархическое своеволие. Екатерина правильно догадалась уничтожить Запорожье», — быстро думал он и чувствовал, что эти мысли не могут утешить его.
— Вы очень много посвящаете сил и времени абстракциям, — говорил Крэйтон и чистил ногти затейливой щеточкой. — Все, что мы
знаем, покоится на том, чего мы никогда не будем
знать. Нужно остановиться на одной абстракции. Допустите, что это — бог, и предоставьте цветным расам,
дикарям тратить воображение на различные, более или менее наивные толкования его внешности, качеств и намерений. Нам пора привыкнуть к мысли, что мы — христиане, и мы действительно христиане, даже тогда, когда атеисты.
А американец или англичанин какой-нибудь съездит, с толпой слуг,
дикарей, с ружьями, с палаткой, куда-нибудь в горы, убьет медведя — и весь свет
знает и кричит о нем!
Мы слишком хорошо
знаем, как великие европейские державы разносят свою культуру по всему земному шару, как грубы и безобразны их прикосновения к расам других частей света, их цивилизование старых культур и
дикарей.
Впрочем, мы
знаем пока только, что это было натурально со стороны Верочки: она не стояла на той степени развития, чтобы стараться «побеждать
дикарей» и «сделать этого медведя ручным», — да и не до того ей было: она рада была, что ее оставляют в покое; она была разбитый, измученный человек, которому как-то посчастливилось прилечь так, что сломанная рука затихла, и боль в боку не слышна, и который боится пошевельнуться, чтоб не возобновилась прежняя ломота во всех суставах.
Эти
дикари, только лишь вступали в залу, тотчас же в одно слово (точно их подучили) осведомлялись, где буфет, и,
узнав, что нет буфета, безо всякой политики и с необычною до сего времени у нас дерзостию начинали браниться.
— Они, вероятно, тоже хотят
узнать его намерения… И притом, разнесся слух, будто это
дикарь, убивший полисмена в Нью-Йорке…
— А кстати: в том же номере «Дэбльтоунского курьера» есть продолжение истории нью-йоркского
дикаря. И
знаете: оказывается, что он тоже русский.
Мне говорил наш капитан —
знаете, Старцев: доброе, глупое существо… он говорил, что вы ужасным
дикарем живете, ни с кем не видитесь.
— Меня бить… нельзя! Нельзя! Я имею орден… подлец! О, подлец! У меня дети… меня все
знают! Мер-рзавец!..
Дикарь… о-о-о! Дуэль!
Моя попытка разговориться с этими
дикарями кончилась полной неудачей и вызвала только неумолкаемый смех маленькой веселой публики. При помощи трех слов: «гулял», «ташшил» и «кунчал» трудно было разговориться с незнакомыми людьми, а пермяки и этого не
знали. Один, впрочем, как-то апатично произнес одно слово: «клэп», то есть хлеб.
Ах, как я завидую этим
дикарям, этим детям природы, которые не
знают цивилизации!» Надо понимать, видите ли, что он когда-то, во времена о́ны, всей душой был предан цивилизации, служил ей, постиг ее насквозь, но она утомила, разочаровала, обманула его; он, видите ли, Фауст, второй Толстой…
— Те же
дикари, — сказал он, — которые пугали вас на берегу, за пару золотых монет весьма охотно продали мне нужные сведения. Естественно, я был обозлен, соскучился и вступил с ними в разговор: здесь, по-видимому, все
знают друг друга или кое-что
знают, а потому ваш адрес, Молли, был мне сообщен самым толковым образом. Я вас прошу не беспокоиться, — прибавил Эстамп, видя, что девушка вспыхнула, — я сделал это как тонкий дипломат. Двинулось ли наше дело, Дюрок?
Да, Мария, когда семейство садится у этого камина и мать, читая добрую книгу детям, ведет их детскую фантазию по девственным лесам, через моря, через горы, к тем жалким
дикарям, которые не
знают ни милосердия, ни правды, тогда над ярким огоньком вверху, — я это сам видал в былые годы, — тогда является детям старушка, в фланелевом капоте, с портфеликом у пояса и с суковатой палочкой в руке.
Дикарь или полудикий человек не представляет себе жизни иной, как та, которую
знает он непосредственно, как человеческую жизнь; ему кажется, что дерево говорит, чувствует, наслаждается и страдает, подобно человеку; что животные действуют так же сознательно, как человек, — у них свой язык; даже и на человеческом языке не говорят они только потому, что хитры и надеются выиграть молчанием больше, нежели разговорами.
Они
узнали, что мальчикам придется пройти пешком несколько тысяч верст, а по дороге сражаться с тиграми и
дикарями, потом добывать золото и слоновую кость, убивать врагов, поступать в морские разбойники, пить джин и в конце концов жениться на красавицах и обрабатывать плантации.
— А почему
дикарь лепит себе идола из глины, выстругивает из дерева, выдалбливает из камня, отливает из металла? Ведь это продолжение детской куклы, в которой человек ищет самого себя… Он помещает именно в ней самую лучшую часть самого себя и в ней же ищет ответа на вечные вопросы жизни. Вот и моя кукла помогла мне
узнать хоть немного самого себя, оглянуться на свою безобразную жизнь, задуматься над самым главным… Ведь она говорит со мной… Вот почему она мне так и дорога. В ней мой двойник…
Лисогонов. Простите! Конечно, мы —
дикари, и кому надо верить — не
знаем.
Но родина и вольность, будто сон,
В тумане дальнем скрылись невозвратно…
В цепях железных пробудился он.
Для
дикаря всё стало непонятно —
Блестящих городов и шум и звон.
Так облачко, оторвано грозою,
Бродя одно под твердью голубою,
Куда пристать не
знает; для него
Всё чуждо — солнце, мир и шум его;
Ему обидно общее веселье, —
Оно, нахмурясь, прячется в ущелье.
Эти науки давали знание настолько для меня новое и настолько важное, что совершенно завладели мною: все вокруг меня и во мне самом, на что я раньше смотрел глазами
дикаря, теперь становилось ясным и понятным: и меня удивляло, как я мог дожить до двадцати лет, ничем этим не интересуясь и ничего не
зная.
Бедные
дикари не
знают, где стать, чтобы не ступить на собственную фигуру, отражающуюся в налощенном штучном полу.
— Быть может, — снова начала она, — я виновата перед вами, что не предупредила сначала, кто вас здесь ожидает, но насколько я вас
знаю, по рассказам вы —
дикарь. Письмо от такой женщины, как я, вас не привлекло бы, напротив, оно заставило бы вас бежать от нее. Вот почему я прибегла к средству, в верности которого не сомневалась, и вызвала вас именем нашего общего друга графа Белавина.
— Ну, ребенок, — продолжал разглагольствовать старик, — другие дети радуются, когда гости приезжают, все лишние сласти перепадут, а этому не надо… зарылся в книги и
знать никого не хочет… О сне и об еде забыть готов… Что в этих книгах толку. Не доведут вас, Лександр Васильевич, до добра эти книги… На что было бы лучше, кабы вы, как другие дети, играли бы, резвились, а то сидит у себя в комнате бука букой… Недаром все соседи вас
дикарем прозвали…
Впрочем,
узнавши этих
дикарей покороче, ты найдешь в них много прекрасных качеств, полюбишь их и приобретешь их любовь.
Человек, который не
знает Парижа —
дикарь.
Я схоронил Кириака под глыбой земли на берегу замерзшего ручья и тут же
узнал от
дикарей гнусную новость, что мой успешный зырянин крестил… стыдно сказать — с угощением, попросту — с водочкой.
Дикарь, разумеется, лучше меня
знал, что это значит и какою угрожает нам новою бедою, но не выразил ни страха, ни смущения так же, как и всегда, он твердою, но бесстрастною рукою застремил в снег свой орстель и дал мне держать этот якорь нашего спасения, а сам поспешно сошел с саней, вынул изнемогшего пса из хомутика и потащил его взад, за сани.