Неточные совпадения
И не напрасно приснился отрок. Только что Максим Иванович о сем изрек, почти, так сказать, в самую ту минуту приключилось с новорожденным нечто: вдруг
захворал. И болело
дитя восемь дней, молились неустанно, и докторов призывали, и выписали из Москвы самого первого доктора по чугунке. Прибыл доктор, рассердился. «Я, говорит, самый первый доктор, меня вся Москва ожидает». Прописал капель и уехал поспешно. Восемьсот рублей увез. А ребеночек к вечеру помер.
Климат вообще здоровый, сухой; больших болезней не бывает, только в сильные жары
хворают дети, и то не всегда.
Знакомых у нее никого не было;
ребенок часто
хворал. В таком-то положении Полинька Калистратова встретилась с Лизой и очень ей обрадовалась.
— Жена ничего, —
хворала немножко, — проговорил Бахарев, — а теперь лучше;
дети здоровы, слава богу.
Мне казалось, что за лето я прожил страшно много, постарел и поумнел, а у хозяев в это время скука стала гуще. Все так же часто они
хворают, расстраивая себе желудки обильной едой, так же подробно рассказывают друг другу о ходе болезней, старуха так же страшно и злобно молится богу. Молодая хозяйка после родов похудела, умалилась в пространстве, но двигается столь же важно и медленно, как беременная. Когда она шьет
детям белье, то тихонько поет всегда одну песню...
Хворал он долго, и всё время за ним ухаживала Марья Ревякина, посменно с Лукерьей, вдовой, дочерью Кулугурова. Муж её, бондарь, умер, опившись на свадьбе у Толоконниковых, а ей село бельмо на глаз, и, потеряв надежду выйти замуж вторично, она ходила по домам, присматривая за больными и
детьми, помогая по хозяйству, — в городе её звали Луша-домовница. Была она женщина толстая, добрая, черноволосая и очень любила выпить, а выпив — весело смеялась и рассказывала всегда об одном: о людской скупости.
Там забастовка, в Парме. Хозяева не уступают, рабочим стало трудно, и вот они, собрав своих
детей, уже начавших
хворать от голода, отправили их товарищам в Геную.
Отрадина. Если ты спрашиваешь серьезно, так я тебе отвечу. Ты не беспокойся: он нужды знать не будет. Я буду работать день и ночь, чтобы у него было все, все, что ему нужно. Разве я могу допустить, чтоб он был голоден или не одет? Нет, у него будут и книжки и игрушки, да, игрушки, дорогие игрушки. Чтобы все, что у других
детей, то и у него. Чем же он хуже? Чем он виноват? Ну, а не в силах буду работать,
захвораю там, что ли… ну что ж, ну, я не постыжусь для него… я буду просить милостыню. (Плачет.)
Уланбекова. Не жалеешь ты матери; ну с твоим ли здоровьем, мой друг, на охоту ходить!
Захвораешь еще, сохрани господи, тогда ты меня просто убьешь! Ах, боже мой, сколько я страдала с этим
ребенком! (Задумывается).
На фабрике было много больных; Артамонов слышал, сквозь жужжание веретён и шорох челноков, сухой, надсадный кашель, видел у станков унылые, сердитые лица, наблюдал вялые движения; количество выработки понизилось, качество товара стало заметно хуже; сильно возросли прогульные дни, мужики стали больше пить, у баб
хворали дети.
А потом тесть все деньги у Кирюши отобрал; тут жена умерла; тесть обанкрутился; пропали все денежки; беда за бедой;
захворали дети, — а жить чем-нибудь нужно!
Когда же
ребенок один раз вышел из терпения и пустил молотком в одного из своих мучителей, его оставили без обеда, заперли в пустой комнате, велели просить прощенья у обиженного им и довели наконец до того, что мальчик
захворал.
Были и
дети: один сын долго
хворал, измучил всех и умер, другой пошел в солдаты и пропал без вести.
Спиридоновна, родственница жены покойницы, старуха
хворая, хозяйством в дому у него заправляла и за
детьми приглядывала.
Кто богат, да
хворает; кто здоров, да беден; кто и здоров и богат, да жена не хороша, а у кого
дети не хороши; все на что-нибудь да жалуются.
— Андрюша, ну, ты подумай же сам! Ты вот все
хвораешь, — ведь не ровен час, все может случиться. Куда я тогда денусь и что стану с
ребенком делать?
— У Вареньки, у сестры вашей, четверо
детей, — рассказывала она, — вот эта, Катя, самая старшая, и бог его знает, от какой причины, зять отец Иван
захворал, это, и помер дня за три до Успенья. И Варенька моя теперь хоть по миру ступай.
— Что ж поделаешь. Жена и то убеждала выйти в отставку, да как выйдешь? До эмеритуры осталось всего два года. А у меня четверо
детей, да еще трое сирот-племянников. Всех нужно накормить, одеть… А хвораю-то я уж давно. Комиссия два раза выдавала удостоверения, что мне необходимо лечиться водами в Старой Руссе, там есть для офицеров казенные места. Но ведь знаете сами, нашему брату-армейцу трудно чего-нибудь добиться, протекции нет. Казенные места всегда заняты штабными, а нам и доступу нет…
Во всяком случае, их женщины уже считают меня святым; и те кланяющиеся женщины и
хворые дети, которых нередко нахожу я у порога моего жилища, с несомненностью ждут от меня пустяка — исцеления и чуда.
Дети здоровы. У Лидочки моей сразу выпали впереди два молочных зуба, и от этого ее личико стало еще милей и роднее. Приятно иметь ученую дочку: пока я
хворал, она читала мне по складам свои сказки.