Неточные совпадения
— Все вместе! — сказала Анна и
смеясь побежала им на встречу и обняла и повалила всю эту кучу копошащихся и визжащих от восторга
детей.
Вдруг смех заставил его поднять голову. Это Кити
засмеялась.
Ребенок взялся за грудь.
— Это вы захватываете область княгини Мягкой. Это вопрос ужасного
ребенка, — и Бетси, видимо, хотела, но не могла удержаться и разразилась тем заразительным смехом, каким
смеются редко смеющиеся люди. — Надо у них спросить, — проговорила она сквозь слезы смеха.
Она теперь ясно сознавала зарождение в себе нового чувства любви к будущему, отчасти для нее уже настоящему
ребенку и с наслаждением прислушивалась к этому чувству. Он теперь уже не был вполне частью ее, а иногда жил и своею независимою от нее жизнью. Часто ей бывало больно от этого, но вместе с тем хотелось
смеяться от странной новой радости.
Она теперь как
дитя, все в ней просто, она скажет, что ей вздумается,
засмеется, где захочет
засмеяться.
Купцы первые его очень любили, именно за то, что не горд; и точно, он крестил у них
детей, кумился с ними и хоть драл подчас с них сильно, но как-то чрезвычайно ловко: и по плечу потреплет, и
засмеется, и чаем напоит, пообещается и сам прийти поиграть в шашки, расспросит обо всем: как делишки, что и как.
— Да вы не раздражайтесь, —
засмеялся через силу Зосимов, — предположите, что вы мой первый пациент, ну а наш брат, только что начинающий практиковать, своих первых пациентов, как собственных
детей, любит, а иные почти в них влюбляются. А я ведь пациентами-то не богат.
Иные действительно
смеялись, другие качали головами; всем вообще было любопытно поглядеть на помешанную с перепуганными
детьми.
Ну? а что нашел смешного?
Чему он рад? Какой тут смех?
Над старостью
смеяться грех.
Я помню, ты
дитёй с ним часто танцовала,
Я за уши его дирала, только мало.
— Экой бутуз, — снисходительно проговорил Павел Петрович и пощекотал двойной подбородок Мити концом длинного ногтя на указательном пальце;
ребенок уставился на чижа и
засмеялся.
— Нет, седьмой; как можно! —
Ребенок опять
засмеялся, уставился на сундук и вдруг схватил свою мать всею пятерней за нос и за губы. — Баловник, — проговорила Фенечка, не отодвигая лица от его пальцев.
Пенная зелень садов, омытая двухдневным дождем, разъединяла дома, осеняя их крыши; во дворах, в садах кричали и
смеялись дети, кое-где в окнах мелькали девичьи лица, в одном доме работал настройщик рояля, с горы и снизу доносился разноголосый благовест ко всенощной; во влажном воздухе серенького дня медь колоколов звучала негромко и томно.
— Уничтожай его! — кричал Борис, и начинался любимейший момент игры: Варавку щекотали, он выл, взвизгивал, хохотал, его маленькие, острые глазки испуганно выкатывались, отрывая от себя
детей одного за другим, он бросал их на диван, а они, снова наскакивая на него, тыкали пальцами ему в ребра, под колени. Клим никогда не участвовал в этой грубой и опасной игре, он стоял в стороне,
смеялся и слышал густые крики Глафиры...
Клим был уверен, что, если бы
дети упали, расшиблись, — мать начала бы радостно
смеяться.
Сижу, чувствую, что покраснел, а он с женою оба смотрят на меня счастливыми глазами и
смеются, рады, как
дети!
Здесь все мешает ему. Вон издали доносится до него песенка Марфеньки: «Ненаглядный ты мой, как люблю я тебя!» — поет она звонко, чисто, и никакого звука любви не слышно в этом голосе, который вольно раздается среди тишины в огороде и саду; потом слышно, как она беспечно прервала пение и тем же тоном, каким пела, приказывает из окна Матрене собрать с гряд салату, потом через минуту уж звонко
смеется в толпе соседних
детей.
Входит барыня: видим, одета уж очень хорошо, говорит-то хоть и по-русски, но немецкого как будто выговору: „Вы, говорит, публиковались в газете, что уроки даете?“ Так мы ей обрадовались тогда, посадили ее,
смеется так она ласково: „Не ко мне, говорит, а у племянницы моей
дети маленькие; коли угодно, пожалуйте к нам, там и сговоримся“.
Взгляните на
ребенка: одни
дети умеют
смеяться в совершенстве хорошо — оттого-то они и обольстительны.
И далеко не единичный случай, что самые отцы и родоначальники бывших культурных семейств
смеются уже над тем, во что, может быть, еще хотели бы верить их
дети.
Но и морская поэзия надоест, и тропическое небо, яркие звезды: помянешь и майские петербургские ночи, когда, к полуночи, небо захочет будто бы стемнеть, да вдруг опять засветлеет, точно
ребенок нахмурится: того и гляди заплачет, а он вдруг
засмеялся и пошел опять играть!..
Вернувшись в палату, где стояло восемь детских кроваток, Маслова стала по приказанию сестры перестилать постель и, слишком далеко перегнувшись с простыней, поскользнулась и чуть не упала. Выздоравливающий, обвязанный по шее, смотревший на нее мальчик
засмеялся, и Маслова не могла уже больше удерживаться и, присев на кровать, закатилась громким и таким заразительным смехом, что несколько
детей тоже расхохотались, а сестра сердито крикнула на нее...
— А хоть бы и так, — худого нет; не все в девках сидеть да книжки свои читать. Вот мудрите с отцом-то, — счастья бог и не посылает. Гляди-ко, двадцать второй год девке пошел, а она только
смеется… В твои-то годы у меня трое
детей было, Костеньке шестой год шел. Да отец-то чего смотрит?
— Надя, мать — старинного покроя женщина, и над ней
смеяться грешно. Я тебя ни в чем не стесняю и выдавать силой замуж не буду, только мать все-таки дело говорит: прежде отцы да матери устраивали
детей, а нынче нужно самим о своей голове заботиться. Я только могу тебе советовать как твой друг. Где у нас женихи-то в Узле? Два инженера повертятся да какой-нибудь иркутский купец, а Привалов совсем другое дело…
Так умеют
смеяться только
дети да слишком серьезные и энергичные старики.
Рассердившись почему-то на этого штабс-капитана, Дмитрий Федорович схватил его за бороду и при всех вывел в этом унизительном виде на улицу и на улице еще долго вел, и говорят, что мальчик, сын этого штабс-капитана, который учится в здешнем училище, еще
ребенок, увидав это, бежал все подле и плакал вслух и просил за отца и бросался ко всем и просил, чтобы защитили, а все
смеялись.
Он над ними
смеется, он воспитывает своих маленьких
детей на заднем дворе и рад, что их от него увозят.
Когда
дети что рассказывали или начинали играть, она
смеялась и хлопала в ладошки.
— И отчего ему не
смеяться? — прибавил он, обращаясь ко мне, — сыт, здоров,
детей нет, мужики не заложены — он же их лечит — жена с придурью.
— Пожалуй, только ведь я не умею петь, но это мне не остановка, мне ничто не остановка! Но mesdames и messieurs, я пою вовсе не для вас, я пою только для
детей.
Дети мои, не
смейтесь над матерью! — а сама брала аккорды, подбирая аккомпанемент: —
дети, не сметь
смеяться, потому что я буду петь с чувством. И стараясь выводить ноты как можно визгливее, она запела...
Чуть не
смеясь от избытка приятных и игривых чувств, я нырнул в постель и уже закрыл было глаза, как вдруг мне пришло на ум, что в течение вечера я ни разу не вспомнил о моей жестокой красавице… «Что же это значит? — спросил я самого себя. — Разве я не влюблен?» Но, задав себе этот вопрос, я, кажется, немедленно заснул, как
дитя в колыбели.
В передней сидели седые лакеи, важно и тихо занимаясь разными мелкими работами, а иногда читая вполслуха молитвенник или псалтырь, которого листы были темнее переплета. У дверей стояли мальчики, но и они были скорее похожи на старых карликов, нежели на
детей, никогда не
смеялись и не подымали голоса.
Дача, занимаемая В., была превосходна. Кабинет, в котором я дожидался, был обширен, высок и au rez-de-chaussee, [в нижнем этаже (фр.).] огромная дверь вела на террасу и в сад. День был жаркий, из сада пахло деревьями и цветами,
дети играли перед домом, звонко
смеясь. Богатство, довольство, простор, солнце и тень, цветы и зелень… а в тюрьме-то узко, душно, темно. Не знаю, долго ли я сидел, погруженный в горькие мысли, как вдруг камердинер с каким-то странным одушевлением позвал меня с террасы.
Ребенок этот был одарен необыкновенными способностями; вечная тишина вокруг него, сосредоточивая его живой, порывистый характер, славно помогала его развитию и вместе с тем изощряла необычайно пластическую наблюдательность: глазенки его горели умом и вниманием; пяти лет он умел дразнить намеренно карикатурно всех приходивших к нам с таким комическим тактом, что нельзя было не
смеяться.
Кончив слова свои, старый есаул пришел к колыбели, и
дитя, увидевши висевшую на ремне у него в серебряной оправе красную люльку и гаман с блестящим огнивом, протянуло к нему ручонки и
засмеялось.
«Что я, в самом деле, будто
дитя, — вскричала она,
смеясь, — боюсь ступить ногою».
Харитина
засмеялась и выбежала из комнаты, а Галактион действительно подошел к зеркалу и долго смотрел в него. Его лицо тоже искривилось улыбкой, — он вспомнил про
детей.
— Муж? — повторила она и горько
засмеялась. — Я его по неделям не вижу… Вот и сейчас закатился в клуб и проиграет там до пяти часов утра, а завтра в уезд отправится. Только и видела… Сидишь-сидишь одна, и одурь возьмет. Тоже живой человек… Если б еще
дети были… Ну, да что об этом говорить!.. Не стоит!
Поселились они с матерью во флигеле, в саду, там и родился ты, как раз в полдень — отец обедать идет, а ты ему встречу. То-то радовался он, то-то бесновался, а уж мать — замаял просто, дурачок, будто и невесть какое трудное дело
ребенка родить! Посадил меня на плечо себе и понес через весь двор к дедушке докладывать ему, что еще внук явился, — дедушко даже
смеяться стал: «Экой, говорит, леший ты, Максим!»
Мне страшно; они возятся на полу около отца, задевают его, стонут и кричат, а он неподвижен и точно
смеется. Это длилось долго — возня на полу; не однажды мать вставала на ноги и снова падала; бабушка выкатывалась из комнаты, как большой черный мягкий шар; потом вдруг во тьме закричал
ребенок.
Мне однажды пришлось записывать двух женщин свободного состояния, прибывших добровольно за мужьями и живших на одной квартире; одна из них, бездетная, пока я был в избе, всё время роптала на судьбу,
смеялась над собой, обзывала себя дурой и окаянной за то, что пошла на Сахалин, судорожно сжимала кулаки, и всё это в присутствии мужа, который находился тут же и виновато смотрел на меня, а другая, как здесь часто говорят, детная, имеющая несколько душ
детей, молчала, и я подумал, что положение первой, бездетной, должно быть ужасно.
На следующий день, сидя на том же месте, мальчик вспомнил о вчерашнем столкновении. В этом воспоминании теперь не было досады. Напротив, ему даже захотелось, чтоб опять пришла эта девочка с таким приятным, спокойным голосом, какого он никогда еще не слыхал. Знакомые ему
дети громко кричали,
смеялись, дрались и плакали, но ни один из них не говорил так приятно. Ему стало жаль, что он обидел незнакомку, которая, вероятно, никогда более не вернется.
Дети надо мной сначала
смеялись, а потом даже камнями в меня стали кидать, когда подглядели, что я поцеловал Мари.
Тотчас же прояснилось небо; князь точно из мертвых воскрес; расспрашивал Колю, висел над каждым словом его, переспрашивал по десяти раз,
смеялся как
ребенок и поминутно пожимал руки обоим смеющимся и ясно смотревшим на него мальчикам.
Впрочем, на меня все в деревне рассердились больше по одному случаю… а Тибо просто мне завидовал; он сначала все качал головой и дивился, как это
дети у меня все понимают, а у него почти ничего, а потом стал надо мной
смеяться, когда я ему сказал, что мы оба их ничему не научим, а они еще нас научат.
Если замечал какую-нибудь ссыльную женщину с
ребенком на руках, он подходил, ласкал
ребенка, пощелкивал ему пальцами, чтобы тот
засмеялся.
— Да я удивляюсь, что вы так искренно
засмеялись. У вас, право, еще детский смех есть. Давеча вы вошли мириться и говорите: «Хотите, я вам руку поцелую», — это точно как
дети бы мирились. Стало быть, еще способны же вы к таким словам и движениям. И вдруг вы начинаете читать целую лекцию об этаком мраке и об этих семидесяти пяти тысячах. Право, всё это как-то нелепо и не может быть.
— Ну уж нет! Конец нашей крепостной муке…
Дети по крайней мере поживут вольными. Вот вам, Никон Авдеич, нравится
смеяться над сумасшедшим человеком, а я считаю это гнусностью. Это в вас привычка глумиться над подневольными людьми, а
дети этого уже не будут знать. Есть человеческое достоинство… да…
Когда всё собрались к Полиньке вечером, на другой день после этого происшествия, она уже совсем поправилась,
смеясь над своею вчерашнею истерикою и трусостью, говорила, что она теперь ничего не боится, что ее испугало не внезапное появление мужа, а то, что он схватил и унес
дитя.
— Мама! Мама! Ах, как хорошо тут, мама! — кричит ей мальчик и опять целуется с
детьми, и хочется ему рассказать им поскорее про тех куколок за стеклом. — Кто вы, мальчики? Кто вы, девочки? — спрашивает он,
смеясь и любя их.
Ух, какое большое стекло, а за стеклом комната, а в комнате дерево до потолка; это елка, а на елке сколько огней, сколько золотых бумажек и яблоков, а кругом тут же куколки, маленькие лошадки; а по комнате бегают
дети, нарядные, чистенькие,
смеются и играют, и едят, и пьют что-то.