Неточные совпадения
Пела она, размахивая пенсне на черном шнурке, точно пращой, и пела так, чтоб слушатели поняли: аккомпаниатор мешает ей. Татьяна, за спиной Самгина, вставляла
в песню недобрые словечки, у нее, должно быть, был неистощимый запас таких словечек, и она разбрасывала их не жалея.
В буфет вошли Лютов и Никодим Иванович, Лютов шагал, ступая на пальцы ног, сафьяновые сапоги его мягко скрипели,
саблю он
держал обеими
руками, за эфес и за конец, поперек живота; писатель, прижимаясь плечом к нему, ворчал...
Но — передумал и, через несколько дней, одетый алхимиком, стоял
в знакомой прихожей Лютова у столика, за которым сидела, отбирая билеты, монахиня, лицо ее было прикрыто полумаской, но по неохотной улыбке тонких губ Самгин тотчас же узнал, кто это. У дверей
в зал раскачивался Лютов
в парчовом кафтане,
в мурмолке и сафьяновых сапогах;
держа в руке, точно зонтик, кривую
саблю, он покрякивал, покашливал и, отвешивая гостям поклоны приказчика, говорил однообразно и озабоченно...
Лютов, балансируя,
держа саблю под мышкой, вытянув шею, двигался
в зал, за ним шел писатель, дирижируя
рукою с бутербродом
в ней.
Они стали все четверо
в ряд — и мы взаимно раскланялись. С правой стороны, подле полномочных, поместились оба нагасакские губернатора, а по левую еще четыре, приехавшие из Едо, по-видимому, важные лица. Сзади полномочных сели их оруженосцы,
держа богатые
сабли в руках; налево, у окон, усажены были
в ряд чиновники, вероятно тоже из Едо: по крайней мере мы знакомых лиц между ними не заметили.
В шалаше, из которого вышла старуха, за перегородкою раненый Дубровский лежал на походной кровати. Перед ним на столике лежали его пистолеты, а
сабля висела
в головах. Землянка устлана и обвешана была богатыми коврами,
в углу находился женский серебряный туалет и трюмо. Дубровский
держал в руке открытую книгу, но глаза его были закрыты. И старушка, поглядывающая на него из-за перегородки, не могла знать, заснул ли он, или только задумался.
— А вот это дело, дорогой тесть! На это я тебе скажу, что я давно уже вышел из тех, которых бабы пеленают. Знаю, как сидеть на коне. Умею
держать в руках и
саблю острую. Еще кое-что умею… Умею никому и ответа не давать
в том, что делаю.
В руках он
держал саблю Лябьева, когда-то служившего
в гусарах.
Я надел шинель, подпоясался шарфом и,
держа в руках обнаженную
саблю, вышел вместе с ним на крыльцо.
В одной
руке он
держал красное знамя,
в другой — кривую и тупую
саблю, и кричал что-то напряженным, тонким голосом, карабкаясь кверху и помахивая и знаменем, и
саблей.
Подъедет, и выходит торопливо-небрежно, как будто ничего удивительного нет ни
в этих санях, ни
в лошади, ни
в Феофане, который изогнет спину и вытянет
руки так, как их, кажется,
держать долго нельзя, выйдет князь
в кивере и шинели с бобровым седым воротником, закрывающим румяное, чернобровое красивое лицо, которое бы никогда закрывать не надо, выйдет, побрякивая
саблей, шпорами и медными задниками калош, ступая по ковру, как будто торопясь и не обращая внимания на меня и на Феофана, то, на что смотрят и чем любуются все кроме его.
— Клянусь острием этой
сабли, клянусь кровью и прахом сыновей моих, я изнурю себя, лишусь своего имущества, но уязвлю гордыню московского князя под стенами Новгорода, или пусть погибну под ножами его клевретов! — торжественно произнесла Марфа, размахивая
саблею, и глаза ее блестели, как сталь, которую она
держала в руке.
— Клянусь острием этой
сабли, клянусь кровью и прахом сыновей моих, я изнурю себя, лишусь своего имущества, но уязвлю гордыню московского князя под стенами Новгорода, или пусть погибну под ножами его клевретов, — торжественно произнесла Марфа, размахивая
саблей, и глаза ее блистали как сталь, которую она
держала в руке.
— Вели ты им, чертям, дьяволам, дать дорогу, — кричал Денисов, видимо находясь
в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами
в воспаленных белках и махая невынутою из ножен
саблей, которую он
держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою
рукой.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью
руки,
в которой он
держал ефес вынутой наголо
сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок.