Неточные совпадения
На последних пятистах верстах у меня начало пухнуть лицо от
мороза. И было от чего: у носа постоянно торчал обледенелый шарф: кто-то будто
держал за нос ледяными клещами. Боль невыносимая! Я спешил добраться до города, боясь разнемочься, и гнал более двухсот пятидесяти верст в сутки, нигде не отдыхал, не обедал.
— Нет, — продолжал он вполголоса, — напрасно ты винишь меня, князь. Царь казнит тех,
на кого злобу
держит, а в сердце его не волен никто. Сердце царево в руце божией, говорит Писание. Вот
Морозов попытался было прямить ему; что ж вышло? Морозова казнили, а другим не стало от того легче. Но ты, Никита Романыч, видно, сам не дорожишь головою, что, ведая московскую казнь, не убоялся прийти в Слободу?
Осенняя стужа настала ранее обыкновенного. С 14 октября начались уже
морозы; 16-го выпал снег. 18-го Пугачев, зажегши свой лагерь, со всеми тяжестями пошел обратно от Яика к Сакмаре и расположился под Бердскою слободою, близ летней сакмарской дороги, в семи верстах от Оренбурга. Оттоле разъезды его не переставали тревожить город, нападать
на фуражиров и
держать гарнизон во всегдашнем опасении.
— Знамое дело, какие теперь дороги! И то еще удивлению подобно, как до сих пор река стоит; в другие годы в это время она давно в берегах… Я полагаю, дюжи были
морозы — лед-то добре закрепили; оттого долее она и
держит. А все, по-настоящему, пора бы расступиться! Вишь, какое тепло: мокрая рука не стынет
на ветре! Вот вороны и жаворонки недели три как уж прилетели! — говорил Глеб, околачивая молотком железное острие багра.
Он любил слово «юдоль». Как-то — это было уже
на Святках, — когда я проходил базаром, он зазвал меня к себе в мясную лавку и, не подавая мне руки, заявил, что ему нужно поговорить со мною о каком-то очень важном деле. Он был красен от
мороза и от водки; возле него за прилавком стоял Николка с разбойничьим лицом,
держа в руке окровавленный нож.
В самом деле,
Морозов приобрёл сходство с большой собакой, которая выучилась ходить
на задних лапах; сожжённая кожа
на голове его, должно быть, полопалась, он иногда обёртывал голову, как чалмой, купальным, мохнатым полотенцем Татьяны, которое дал ему Митя; огромная голова, придавив Захара, сделала его ниже ростом; шагал он важно, как толстый помощник исправника Экке, большие пальцы
держал за поясом отрёпанных солдатских штанов и, пошевеливая остальными пальцами, как рыба плавниками, покрикивал...
Ясный зимний полдень…
Мороз крепок, трещит, и у Наденьки, которая
держит меня под руку, покрываются серебристым инеем кудри
на висках и пушок над верхней губой. Мы стоим
на высокой горе. От наших ног до самой земли тянется покатая плоскость, в которую солнце глядится, как в зеркало. Возле нас маленькие санки, обитые ярко-красным сукном.
Он
держал на пяти пальцах правой руки блюдечко и пил чай, причем так громко кусал сахар, что Гришину спину подирал
мороз.
Был сильный
мороз, свыше 20 градусов. Несмотря
на это, Суворов просидел весь переезд в одном мундире, с открытой головой,
держа шляпу в руке. Его спутники, граф Зубов и генералы Исленьев и Арсеньев, поневоле следовали его примеру.