Неточные совпадения
Тепло, как будто у этой ночи есть свое темное, невидимо греющее солнце; тихо, покойно и таинственно; листья на
деревьях не
колышутся.
Тогда в толпе поднялся настоящий шабаш. Одни звали новоприбывших к
дереву, где недавно висел самоубийца, другие хотели остаться на заранее назначенном месте. Знамя опять
колыхнулось, платформа поплыла за толпой, но скоро вернулась назад, отраженная плотно сомкнувшимся у
дерева отрядом полиции.
Звон якорных цепей, грохот сцеплений вагонов, подвозящих груз, металлический вопль железных листов, откуда-то падающих на камень мостовой, глухой стук
дерева, дребезжание извозчичьих телег, свистки пароходов, то пронзительно резкие, то глухо ревущие, крики грузовиков, матросов и таможенных солдат — все эти звуки сливаются в оглушительную музыку трудового дня и, мятежно
колыхаясь, стоят низко в небе над гаванью, — к ним вздымаются с земли всё новые и новые волны звуков — то глухие, рокочущие, они сурово сотрясают всё кругом, то резкие, гремящие, — рвут пыльный знойный воздух.
Дышит ароматами, поёт вся земля и всё живое её; солнце растит цветы на полях, поднимаются они к небу, кланяясь солнцу; молодая зелень
деревьев шепчет и
колышется; птицы щебечут, любовь везде горит — тучна земля и пьяна силою своей!
Порой тихо проносился ветер, ветки берёз
колыхались,
колыхались и маленькие ели, — весь овраг наполнялся трепетным, боязливым шёпотом, казалось, кто-то, нежно любимый и оберегаемый
деревьями, заснул в овраге под их сенью и они чуть-чуть перешёптываются, боясь разбудить его.
Месяц уже побледнел при наступлении утра и, тусклый, отразившись в воде,
колыхался в ней, как одинокая лодочка. Снежные хлопья налипли на ветвях
деревьев, и широкое серебряное поле сквозь чащу леса открывалось взору обширной панорамой. Заря играла уже на востоке бледно-розовыми облаками и снежинки еще кое-где порхали и кружились в воздухе белыми мотыльками.
Месяц уже побледнел при наступлении утра и, тусклый, отразившись в воде,
колыхался в ней, как одинокая лодочка. Снежные хлопья налипли на ветвях
дерев, и широкое серебряное поле сквозь чащу леса открылось взору обширной панорамой. Заря играла уже на востоке бледно-розовыми облаками, и снежинки еще кое-где порхали и кружились в воздухе белыми мотыльками.
Кругом все было тихо. Ни один лист не
колыхался на
деревьях.
Стояла июньская сибирская ночь, воздух был свеж, но в нем висела какая-то дымка от испарений земли и тумана, стлавшегося с реки Енисея, и сквозь нее тускло мерцали звезды, рассыпанные по небосклону, и слабо пробивался свет луны, придавая
деревьям сада какие-то фантастические очертания. Кругом была невозмутимая тишина, ни один лист на
деревьях не
колыхался, и только где-то вдали на берегу реки стрекотал, видимо, одержимый бессонницей кузнечик.
И все мне представляется почему-то поле и рожь. Закрою глаза и вижу ясно, как в кинематографе:
колышутся колосья,
колышутся,
колышутся… и жаворонок где-то звенит. Люблю я эту птичку за то, что не на земле поет она, не на
деревьях, а только в небе: летит и поет; другая непременно должна усесться с комфортом на веточке, оправиться и потом уже запеть в тон с другими, а эта одна и в небе: летит и поет! Но я уж поэтом становлюсь: вдруг ни с того ни с сего заговорил о жаворонке… а, все равно, только бы говорить!