Неточные совпадения
— Он всё не хочет давать мне
развода! Ну что же мне делать? (Он был муж ее.) Я теперь хочу процесс начинать. Как вы мне посоветуете? Камеровский, смотрите же за кофеем — ушел; вы видите, я занята
делами! Я хочу процесс, потому что состояние мне нужно мое. Вы понимаете ли эту глупость, что я ему будто бы неверна, с презрением сказала она, — и от этого он хочет пользоваться моим имением.
И увидав, что, желая успокоить себя, она совершила опять столько раз уже пройденный ею круг и вернулась к прежнему раздражению, она ужаснулась на самое себя. «Неужели нельзя? Неужели я не могу взять на себя? — сказала она себе и начала опять сначала. — Он правдив, он честен, он любит меня. Я люблю его, на-днях выйдет
развод. Чего же еще нужно? Нужно спокойствие, доверие, и я возьму на себя. Да, теперь, как он приедет, скажу, что я была виновата, хотя я и не была виновата, и мы уедем».
На другой
день сама Бетси утром приехала к нему и объявила, что она получила чрез Облонского положительное известие, что Алексей Александрович дает
развод, и что потому он может видеть ее.
― У нас идут переговоры с ее мужем о
разводе. И он согласен; но тут есть затруднения относительно сына, и
дело это, которое должно было кончиться давно уже, вот тянется три месяца. Как только будет
развод, она выйдет за Вронского. Как это глупо, этот старый обычай кружения, «Исаия ликуй», в который никто не верит и который мешает счастью людей! ― вставил Степан Аркадьич. ― Ну, и тогда их положение будет определенно, как мое, как твое.
Если ты позволить мне рекапитюлировать,
дело было так: когда вы расстались, ты был велик, как можно быть великодушным: ты отдал ей всё — свободу,
развод даже.
Анна написала письмо мужу, прося его о
разводе, и в конце ноября, расставшись с княжной Варварой, которой надо было ехать в Петербург, вместе с Вронским переехала в Москву. Ожидая каждый
день ответа Алексея Александровича и вслед затем
развода, они поселились теперь супружески вместе.
Алексей Александрович слушал, но слова ее уже не действовали на него. В душе его опять поднялась вся злоба того
дня, когда он решился на
развод. Он отряхнулся и заговорил пронзительным, громким голосом...
— Но я полагал, что Анна Аркадьевна отказывается от
развода в том случае, если я требую обязательства оставить мне сына. Я так и отвечал и думал, что
дело это кончено. И считаю его оконченным, — взвизгнул Алексей Александрович.
Но
дело в том, ― она, ожидая этого
развода здесь, в Москве, где все его и ее знают, живет три месяца; никуда не выезжает, никого не видает из женщин, кроме Долли, потому что, понимаешь ли, она не хочет, чтобы к ней ездили из милости; эта дура княжна Варвара ― и та уехала, считая это неприличным.
Степан Аркадьич, как к всегда, не праздно проводил время в Петербурге. В Петербурге, кроме
дел:
развода сестры и места, ему, как и всегда, нужно было освежиться, как он говорил, после московской затхлости.
Вы знаете, что я решился на
развод и даже начал это
дело.
Брат же, на другой
день приехав утром к Вронскому, сам спросил его о ней, и Алексей Вронский прямо сказал ему, что он смотрит на свою связь с Карениной как на брак; что он надеется устроить
развод и тогда женится на ней, а до тех пор считает ее такою же своею женой, как и всякую другую жену, и просит его так передать матери и своей жене.
На другой
день он получил от Алексея Александровича положительный отказ в
разводе Анны и понял, что решение это было основано на том, что̀ вчера сказал Француз в своем настоящем или притворном сне.
Графиня Лидия Ивановна намекала ему, что это был лучший выход из его положения, и в последнее время практика
разводов довела это
дело до такого усовершенствования, что Алексей Александрович видел возможность преодолеть формальные трудности.
В университете Райский
делит время, по утрам, между лекциями и Кремлевским садом, в воскресенье ходит в Никитский монастырь к обедне, заглядывает на
развод и посещает кондитеров Пеэра и Педотти. По вечерам сидит в «своем кружке», то есть избранных товарищей, горячих голов, великодушных сердец.
— Ничего… Собирается ехать на свою мельницу. Да, еще есть новость, Василий Назарыч… Сегодня видел доктора, он едет в Париж. На
днях получил телеграмму от Зоси; она ему телеграфирует, что Половодов застрелился. Его давно разыскивали по Европе по
делу о конкурсе, но он ловко скрывался под чужими именами, а в Париже полиция его и накрыла: полиция в двери, а он пулю в лоб… Теперь Зося вызывает доктора в Париж; она хлопочет о
разводе.
Сюда являлось на поклон духовенство, здесь судили провинившихся, здесь заканчивались бракоразводные
дела, требовавшие огромных взяток и подкупных свидетелей, которые для уличения в неверности того или другого супруга, что было необходимо по старому закону при
разводе, рассказывали суду, состоявшему из седых архиереев, все мельчайшие подробности физической измены, чему свидетелями будто бы они были.
Шаховской в своем «
Деле об устройстве о. Сахалина» писал, между прочим: «Немалыми затруднениями к беспрепятственному заключению браков представляют<ся> статейные списки, в которых часто не проставляется вероисповедание и семейное положение, а главное, неизвестно, произошел ли
развод с оставшимся в России супругом; узнать об этом, а тем более исходатайствовать
развод через консисторию с о. Сахалина
дело почти невозможное».
Третьи отказывают потому, что боятся начинать такое в высшей степени сложное, хлопотливое и не дешевое
дело, как
развод, или просто потому, что не знают, куда обратиться с прошением и с чего начать.
Слова «женат, вдов, холост» на Сахалине еще не определяют семейного положения; здесь очень часто женатые бывают обречены на одинокую безбрачную жизнь, так как супруги их живут на родине и не дают им
развода, а холостые и вдовые живут семейно и имеют по полдюжине детей; поэтому ведущих холостую жизнь не формально, а на самом
деле, хотя бы они значились женатыми, я считал не лишним отмечать словом «одинок».
Оставшиеся же супруги обыкновенно не дают этого согласия: одни из религиозного убеждения, что
развод есть грех, другие — потому, что считают расторжение браков ненужным, праздным
делом, прихотью, особенно когда обоим супругам уже близко к сорока.
Некрасивая Дарья, видимо,
разделяла это мнение и ревниво поглядела на родительское ружье. Она была в ситцевом пестреньком сарафане и белой холщовой рубашке, голову повязывала коричневым старушечьим платком с зелеными и синими
разводами.
Побежала сейчас же к Черняеву
развод просить, — ну, а он, натурально, говорит, что это не его
дело и что в наказание пошлет меня в секрет на линию.
В то время, когда Павел Федорович Фермор сидел у тетки, к ней завернули проездом с бывшего в тот
день в Красном Селе
развода три уланские офицера, из которых один, Карл Пиллар фон Пильхау, начал с сожалением рассказывать, что
развод не удался.
Одета была Фатевна в ситцевый темный сарафан с глазками и ситцевую розовую рубашку, на голове был надет коричневый платок с зелеными
разводами; лицо Фатевны, морщинистое и желтое, сильно попорченное оспой, с ястребиным носом и серыми ястребиными глазами, принадлежало к тому типу, который можно встретить в каждом городе, где-нибудь в «обжорных рядах», где разбитные мещанки торгуют хлебом и квасом с таким азартом, точно они
делят наследство или продают золото.
Федя. Нет. Я уверен и знаю, что они оставались чисты. Он, религиозный человек, считал грехом брак без благословенья. Ну, стали требовать
развод, чтоб я согласился. Надо было взять на себя вину. Надо было всю эту ложь… И я не мог. Поверите ли, мне легче было покончить с собой, чем лгать. И я уже хотел покончить. А тут добрый человек говорит: зачем? И все устроили. Прощальное письмо я послал, а на другой
день нашли на берегу одежду и мой бумажник, письма. Плавать я не умею.
Впрочем, это все пустяки, а
дело в том, что тут не только нет ничего неблагородного с моей стороны, как вы позволили себе выразиться, но даже совершенно напротив, что и надеюсь вам растолковать: мы, во-первых, дали друг другу слово, и, кроме того, я прямо ей обещался, при двух свидетелях, в том, что если она когда полюбит другого или просто раскается, что за меня вышла, и захочет со мной развестись, то я тотчас же выдаю ей акт в моем прелюбодеянии, — и тем поддержу, стало быть, где следует, ее просьбу о
разводе.
Гость. Наконец я узнал, что в этот самый
день умерла у Владимира мать, которая с отцом была в
разводе, но такое бешенство, такие угрозы показывают совершенное сумасшествие!.. Это в самом
деле очень жалко: он имел способности, ум, познания…
— Да, — подтвердил Израиль. —
Дело сделано… Ты ведь знаешь, Фроим. Если Бася упрется — она может вынудить
развод. Но Эпштейн — коган [Коган (коен — первосвященник) — каста у древних евреев, потомки которой должны были в быту руководствоваться правилами, существовавшими для духовных лиц.]… Ему нельзя жениться на разводке… Значит, во всяком случае Фрума от этого брака избавлена.
— Да, проехаться в подобных обстоятельствах
дело великое, — поддержал Горданов и описал прелести заграничного вояжа, пока Подозеров настроит в Петербурге
дело о
разводе.
Ну, я поддался: в самом
деле она молода, княгиня; она говорила, что боится, чтобы как-нибудь не прознал об этом князь и не затеял
развода.
— Я считал бы излишним указывать это в письме, — отвечал Подозеров, — но если уж это надо, то он мне в самом
деле может оказать огромное одолжение: я хочу, чтобы моя жена получила право на
развод со мною, и вину готов принять на себя.
Зачем бежать? Почему не сказать мужу прямо: «Не хочу с тобой жить, люблю другого и ухожу к нему?» Так будет прямее и выгоднее. Все станут на ее сторону, когда узнают, что он проиграл ее состояние. Да и не малое удовольствие — кинуть ему прямо в лицо свой приговор. «А потом довести до
развода и обвенчаться с Васей… Нынче такой исход самое обыкновенное
дело. Не Бог знает что и стоит, каких — нибудь три, много четыре тысячи!» — подумала Серафима.
— Это все, брат,
разводы. Одно
дело — беда, другое — залезание в сундук. Я ведь про тебя ничего не знаю… какие у тебя средства были, как ты с ними обошелся, на что проживал и сколько… У родителей-то, кажется, хорошее состояние было?
Говорили про
дело Палтусова, про сумасшествие Нетова, про
развод Станицыной. Толки эти шли больше между коммерсантами. Дворянские семьи держались особо. Бульвар уже несколько лет как сделался модным. Высыпала публика симфонических концертов.
— Полную… Я предлагаю вам
раздел имущества и
развод. Вину я беру на себя.
Синод отвечал, что не может дать
делу хода, потому что «подано доношение, а не челобитная, как требуется законом, что для
развода не имеется крепких доводов», что Варвара Ивановна живет в Москве, следовательно, и просить надо московское епархиальное начальство, а не Синод.
— Парады!..
Разводы… Большое к себе уважение! Обернется, шляпы долой!.. Помилуй Господи!.. Да и это нужно, да во-время!.. А нужнее этого: знать, как вести войну, знать местность, уметь расчесть, уметь не дать себя в обман, уметь бить! А битому быть — не мудрено!.. Погубить сотни тысяч!.. И каких, и в один
день… Помилуй, Господи!..
Он сделался неравнодушен к советам дяди, вышел в отставку и начал
дело о
разводе.
После первой попытки получить
развод в 1779 году Александр Васильевич пишет Потемкину письмо, излагает в общих чертах сущность
дела, убеждает его, что другого исхода, кроме
развода, он иметь не может, просит Григория Александровича удостоить его, Суворова, высоким своим вниманием и предстательством у престола: «К изъявлению моей невинности и к освобождению меня в вечность от уз бывшего союза».
— Итак, государыня, зная, что вы будто вовлекли княжну в порочную связь, что вы любите ее неограниченно (доказывают это письма ваши в руках у государыни); получив также верные свидетельства, что вы не любите супруги вашей, от которой не имеете и детей, и что вы хлопотали уже о
разводе, предлагает вам свое покровительство в этом
деле. Преступная любовь ваша и любовь сироты, столь драгоценной сердцу ее величества, должна освятиться у алтаря.
Через несколько
дней последовал строгий приказ о благочинии на
разводах, но имени Суворова не упоминалось.
Сколько раз, замечая, что отец сделался к нему холоднее, а дочь была особенно грустна, решался он объяснить свое положение, но молчал, боясь безвременной откровенностью разрушить свое счастие тогда, когда ожидал со
дня на
день окончания
дела о
разводе.
Комнату эту
разделяла поперек белая деревянная с позолотою баллюстрада, за которой находилась постель государыни, прикрытая тяжелым покрывалом из серебряной парчи с голубыми
разводами. Из такой же материи был сделан над постелью балдахин.
Александр Васильевич в сентябре 1779 года подал в славянскую консисторию прошение о
разводе, но ему было отказано за недостаточностью доводов. Суворов апеллировал в Синод, который и приказал архиепископу славянскому и херсонскому пересмотреть
дело.
Станислава Феликсовна страстно любила ребенка и знала, что муж ни за что не отдаст его ей, если
дело дойдет до
развода.
В то же время он начал
дело о
разводе. Станислава Феликсовна не выказала ни малейшего сопротивления. Вообще она не смела даже приблизиться к мужу, так как дрожала перед ним с того часа, как он потребовал ее к ответу. Но она делала отчаянные попытки удержать за собой ребенка и вела из-за него борьбу не на жизнь, а на смерть. Все оказалось напрасно.
Вместо устройства нашей жизни, при котором считается необходимым и хорошим, чтобы молодой человек распутничал до женитьбы, вместо того, чтобы жизнь, разлучающую супругов, считать самой естественной, вместо узаконения сословия женщин, служащих разврату, вместо допускания и благословления
развода, — вместо всего этого я представил себе, что нам
делом и словом внушается, что одинокое безбрачное состояние человека, созревшего для половых сношений и не отрекшегося от них, есть уродство и позор, что покидание человеком той, с какой он сошелся, перемена ее для другой есть не только такой же неестественный поступок, как кровосмешение, но есть и жестокий, бесчеловечный поступок.
В начале августа
дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN, и о том, что она вступила в единую истинную религию, и что она просит его исполнить все те необходимые для
развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
Тогда архиерей, как ранее обещал, попросил обо мне вице-губернатора, который задумал стараться о
разводе с оной учредительницей казни, и он меня сейчас записал в приказные, а через несколько
дней позвал меня к себе в присутствие и приказал идти и доложить владыке, что я назначаюсь прямисенько к нам в Перегуды за станового.