Неточные совпадения
Вспомните наши ясно-прохладные осенние
дни, когда, где-нибудь в роще или длинной аллее сада, гуляешь по устланным увядшими листьями дорожкам; когда в тени так свежо, а чуть выйдешь на солнышко, вдруг осветит и огреет оно, как летом, даже станет жарко; но лишь распахнешься, от севера понесется такой пронзительный и приятный ветерок, что надо
закрыться.
То же самое было и на Живодерке, где помещался «Собачий зал Жана де Габриель». Населенная мастеровым людом, извозчиками, цыганами и официантами, улица эта была весьма шумной и
днем и ночью. Когда уже все «заведения с напитками»
закрывались и охочему человеку негде было достать живительной влаги, тогда он шел на эту самую улицу и удовлетворял свое желание в «Таверне Питера Питта».
Ранее, до «Щербаков», актерским трактиром был трактир Барсова в доме Бронникова, на углу Большой Дмитровки и Охотного ряда. Там существовал знаменитый Колонный зал, в нем-то собирались вышеупомянутые актеры и писатели, впоследствии перешедшие в «Щербаки», так как трактир Барсова
закрылся, а его помещение было занято Артистическим кружком, и актеры,
день проводившие в «Щербаках», вечером бывали в Кружке.
Штрафы были такие: в 2 часа ночи — 30 копеек, в 2 часа 30 минут — 90 копеек, то есть удвоенная сумма плюс основная, в 3 часа — 2 рубля 10 копеек, в 3 часа 30 минут — 4 рубля 50 копеек, в 4 часа — 9 рублей 30 копеек, в 5 часов — 18 рублей 60 копеек, а затем Кружок в 6 часов утра
закрывался, и игроки должны были оставлять помещение, но нередко игра продолжалась и
днем, и снова до вечера…
…Яуже имел известие о приезде Я. Д. Казимирского в Иркутск. Он 25 генваря явился на Ангару, и все наши обняли его радушно. Даже Иван Дмитриевич, надев доху, выплыл из дому, где сидел почти всю зиму безвыходно. — Черемша свое
дело сделала — дай бог, чтоб раны совсем
закрылись. — Чех должен теперь быть с отцом, не понимаю, какая цель была командировать его к инородцам.
Всякий
день дон Педро Гóмец
О своем бессилье плачет,
Закрываясь епанчою.
Настает уж год десятый;
Злые мавры торжествуют;
А от войска дона Педра
Всего-навсего осталось
Девятнадцать человек…
Мужчины, конечно, не обратили бы на нее внимания: сидеть с понурою головою — для молодой
дело обычное; но лукавые глаза баб, которые на свадьбах занимаются не столько бражничеством, сколько сплетками, верно, заметили бы признаки особенной какой-то неловкости, смущения и даже душевной тоски, обозначавшейся на лице молодки. «Глянь-кась, касатка, молодая-то невесела как: лица нетути!» — «Должно быть, испорченная либо хворая…» — «Парень, стало, не по ндраву…» — «Хошь бы разочек глазком взглянула; с утра все так-то: сидит платочком
закрывшись — сидит не смигнет, словно на белый на свет смотреть совестится…» — «И то, может статься, совестится; жила не на миру, не в деревне с людьми жила: кто ее ведает, какая она!..» Такого рода доводы подтверждались, впрочем, наблюдениями, сделанными двумя бабами, которым довелось присутствовать при расставанье Дуни с отцом.
В третий
день окончилась борьба
На реке кровавой, на Каяле,
И погасли в небе два столба,
Два светила в сумраке пропали.
Вместе с ними, за море упав,
Два прекрасных месяца затмились
Молодой Олег и Святослав
В темноту ночную погрузились.
И
закрылось небо, и погас
Белый свет над Русскою землею,
И. как барсы лютые, на нас
Кинулись поганые с войною.
И воздвиглась на Хвалу Хула,
И на волю вырвалось Насилье,
Прянул Див на землю, и была
Ночь кругом и горя изобилье...
После завтрака Петр Платонович проводил меня до подъезда Кружка. С этого
дня началась наша дружба, скоро, впрочем, кончившаяся, так как я на Пасхе уехал на много лет в провинцию, ни разу не побывавши в этот сезон в Малом, потому что был занят все спектакли, а постом Малый театр
закрывался.
Я с ним познакомился в первые
дни моего поступления в Кружок, старшиной которого он был и ведал сценой. Он все вечера проводил в Кружке, приходя поздно только в те
дни, когда в Малом театре бывали новые постановки. И всегда — с актерами — будь они большие, будь они маленькие —
днем завтракал в «Щербаках», а потом, когда они
закрылись, к «Ливорно» и у Вельде, актерских ресторанчиках.
Ямки втягивались в горле у девочки при каждом дыхании, жилы надувались, а лицо отливало из розоватого в легонький лиловатый цвет. Эту расцветку я сразу понял и оценил. Я тут же сообразил, в чем
дело, и первый мой диагноз поставил совершенно правильно и, главное, одновременно с акушерками, — они-то были опытны: «У девочки дифтерийный круп, горло уже забито пленками и скоро
закроется наглухо…»
Но я чувствую, что мне осталось уже немного
дней. Рана моя
закрылась, но грудь разрушается другой болезнью: я знаю, что у меня чахотка. И третья, еще более страшная болезнь помогает ей. Я ни на минуту не забываю Надежду Николаевну и Бессонова; страшные подробности последнего
дня вечно стоят перед моим душевным взором, и какой-то голос, не переставая, нашептывает мне на ухо о том, что я убил человека.
Он, господа, стоит в уголку, забившись в местечко хоть не потеплее, но зато потемнее,
закрывшись отчасти огромным шкафом и старыми ширмами, между всяким дрязгом, хламом и рухлядью, скрываясь до времени и покамест только наблюдая за ходом общего
дела в качестве постороннего зрителя.
— Про… уйди ты!.. уйди к дьяволу! — вдруг крикнул Челкаш и сел на песке. Лицо у него было бледное, злое, глаза мутны и
закрывались, точно он сильно хотел спать. — Чего тебе еще? Сделал свое
дело… иди! Пошел! — и он хотел толкнуть убитого горем Гаврилу ногой, но не смог и снова свалился бы, если бы Гаврила не удержал его, обняв за плечи. Лицо Челкаша было теперь в уровень с лицом Гаврилы. Оба были бледны и страшны.
Можно себе представить, с каким нетерпением мы ждали наступления Петрова
дня, когда
закрывалась фабрика и открывалась охота.
— На ситцевы фабрики жир-от идет, в краску, а с этим тарифом, — чтоб тем, кто писал его, ни
дна ни покрышки, — того и гляди, что наполовину фабрик
закроется.
Он тоже занялся укладыванием своей котомки, давно уже справленной им в ожидании этого, теперь наступившего, желанного
дня свободы. Взошло солнце и целый сноп лучей ворвался в окно сторожки. Пахомыч лег на лавку, подложив под голову свою будущую спутницу-котомку и
закрывшись с головой шинелью.
Луна, полная и свежая, как
дева, только что достигшая периода своей физической образованности, выказывала на голубом небе округленные, роскошные формы свои: то едва
закрывалась сквозной косынкой облачка, то шаловливый ветерок сдергивал ее.
Пансион этот, впрочем, вскоре постигла судьба многих московских пансионов: он
закрылся за недостатком учащихся, а Вознесенский, с помощью одного капиталиста, открыл свое большое реальное училище и повел
дело на широких началах.
В эту самую минуту среди замка вспыхнул огненный язык, который, казалось, хотел слизать ходившие над ним тучи; дробный, сухой треск разорвал воздух, повторился в окрестности тысячными перекатами и наконец превратился в глухой, продолжительный стон, подобный тому, когда ураган гулит океан, качая его в своих объятиях; остров обхватило облако густого дыма, испещренного черными пятнами, представлявшими неясные образы людей, оружий, камней; земля задрожала; воды, закипев, отхлынули от берегов острова и, показав на миг
дно свое, обрисовали около него вспененную окрайницу; по озеру начали ходить белые косы; мост разлетелся — и вскоре, когда этот ад
закрылся, на месте, где стояли замок, кирка, дом коменданта и прочие здания, курились только груды щебня, разорванные стены и надломанные башни.
А так как губернаторам в то время
днем среди толпы гулять было неудобно, потому что все будут кланяться и надо будет откланиваться, а Фундуклей был человек застенчивый и скромный, то он делал свою гигиеническую прогулку через час после обеда, вечером, когда — думалось ему — его не всякий узнает, для чего он еще тщательно
закрывался зонтиком.
Душа средневековья — ночная душа, когда раскрывались стихии и энергии, которые
закрылись потом для сознания трудового
дня новой истории.
А чуть
закрывалось присутствие, начиналась самая горячая подготовительная канцелярская работа к следующему
дню.
В отношении увеселений народа и войска театрами,
дело точно так же не удалось. Учрежденные в Кремле и в доме Познякова театры тотчас же
закрылись, потому, что актрисы и актеры были ограблены.
Денисов,
закрывшись с головой одеялом, спал на постели, несмотря на то, что был 12-й час
дня.