Неточные совпадения
Категории зла и
греха применимы лишь к драме мистической диалектики, лишь к драматическому
действию Трех Лиц Божества и их отраженной диалектики в истории творения.
Жертва, принесенная человеком, его кровь и страдания, не может искупить
греха, не спасает, так как не соответствует всей безмерности содеянного преступления и не есть еще
действие совместное с Богом, не есть еще богодейство.
И вовсе не удивительно, если Юсов, узнав, что все ведомство Вышневского отдано под суд, выражает искреннее убеждение, что это «по
грехам нашим — наказание за гордость…» Вышневский то же самое объясняет, только несколько рациональнее: «Моя быстрая карьера, — говорит, — и заметное обогащение — вооружили против меня сильных людей…» И, сходясь в этом объяснении, оба администратора остаются затем совершенно спокойны совестию относительно законности своих
действий…
Правда, что большая часть произведений искусства дает право прибавить: «ужасное, постигающее человека, более или менее неизбежно»; но, во-первых, сомнительно, до какой степени справедливо поступает искусство, представляя это ужасное почти всегда неизбежным, когда в самой действительности оно бывает большею частию вовсе не неизбежно, а чисто случайно; во-вторых, кажется, что очень часто только по привычке доискиваться во всяком великом произведении искусства «необходимого сцепления обстоятельств», «необходимого развития
действия из сущности самого
действия» мы находим, с
грехом пополам, «необходимость в ходе событий» и там, где ее вовсе нет, например, в большей части трагедий Шекспира.
Действуя же бургонским точно таким же образом, то есть отправляя его через желудок в вены и оттуда в голову, выходит результат совсем иной: человек делается мрачен, несообщителен, более склонен к ревности, нежели к любви, к раскаянию, нежели к наслаждению, к плачу о
грехах мира сего, нежели к снисхождению, — для меня тут ключ к психотерапии, и вот я десятый год, не щадя ни издержек, ни здоровья, занимаюсь постоянно изучением
действия на умственные способности вышеозначенных медикаментов и разных других.
Зато действительные нравственные
грехи судятся очень строго, и если общее мнение не имеет часто серьезных практических последствий, так это от [решительной] невозможности привести в
действие общее желание.
Раскаяние и есть переживание мучения и ужаса от несоответствия моей жизни и моих
действий с воспоминаниями о жизни истинной, для которой я сотворен и от которой отпал человек в этот мир
греха и скорби.
Между тем как в действительности
действие Святого Духа на человека, без которого он не мог бы начать борьбу с
грехом, не мог бы верить и надеяться, есть наиболее сокровенно-внутреннее.
Пантеистическая мистика не знает самобытной творческой энергии человека, она не антропологична, для нее индивидуальность человека есть
грех и отпадение и всякое достижение человека есть
действие самого Божества в отрешенности от всего человеческого.
В то время, когда происходило
действие нашего романа, замок Гельмет (так будем называть вообще мызу и поместье под этим именем) принадлежал баронессе Амалии Зегевольд по правам аллодиальным [Родонаследственным.], утвержденным редукционной комиссией, с
грехом пополам, в уважение к ее родственным связям с председателем комиссии, деспотическим графом Гастфером.
«Если преуспел он в посте, во бдении, в псалмопении, во всяком подвиге и во всякой добродетели, но на жертвеннике сердца его не совершено еще благодатию таинственной
действие Духа, при полном ощущении и духовном упокоении: то все таковое чинопоследование подвижничества несовершенно и почти бесполезно; потому что человек не имеет духовного радования, таинственно производимого в сердце» (с. 438).] и мистики говорят, что покаяние должно быть плодоносно, что покаяние не должно доводить до духовного отчаяния, ибо отчаяние — самый большой
грех.