Неточные совпадения
— Ну, душенька, как я счастлива! — на минутку присев в своей амазонке подле Долли,
сказала Анна. — Расскажи же мне про своих. Стиву я видела мельком. Но он не может рассказать про детей. Что моя любимица Таня? Большая
девочка, я думаю?
— Очень, очень вы смешны, — повторила Дарья Александровна, снежностью вглядываясь в его лицо. — Ну, хорошо, так как будто мы ничего про это не говорили. Зачем ты пришла, Таня? —
сказала Дарья Александровна по-французски вошедшей
девочке.
— Они с Гришей ходили в малину и там… я не могу даже
сказать, что она делала. Тысячу раз пожалеешь miss Elliot. Эта ни за чем не смотрит, машина… Figurez vous, que la petite… [Представьте себе, что
девочка…]
Девочка хотела
сказать, но забыла, как лопатка по-французски; мать ей подсказала и потом по-французски же
сказала, где отыскать лопатку. И это показалось Левину неприятным.
— Грише? —
сказала девочка, указывая на шоколадную.
Левин не замечал, как проходило время. Если бы спросили его, сколько времени он косил, он
сказал бы, что полчаса, — а уж время подошло к обеду. Заходя ряд, старик обратил внимание Левина на
девочек и мальчиков, которые с разных сторон, чуть видные, по высокой траве и по дороге шли к косцам, неся оттягивавшие им ручонки узелки с хлебом и заткнутые тряпками кувшинчики с квасом.
— Я?… Да, —
сказала Анна. — Боже мой, Таня! Ровесница Сереже моему, — прибавила она, обращаясь ко вбежавшей
девочке. Она взяла ее на руки и поцеловала. — Прелестная
девочка, прелесть! Покажи же мне всех.
— Вы уже знаете, я думаю, что я нынче в ночь еду в Москву и беру вас с собою, —
сказал он. — Вы будете жить у бабушки, a maman с
девочками остается здесь. И вы это знайте, что одно для нее будет утешение — слышать, что вы учитесь хорошо и что вами довольны.
— Клянусь Гриммами, Эзопом и Андерсеном, —
сказал Эгль, посматривая то на
девочку, то на яхту. — Это что-то особенное. Слушай-ка ты, растение! Это твоя штука?
«У нас в доме нет даже крошки съестного, —
сказала она соседке. — Я схожу в город, и мы с
девочкой перебьемся как-нибудь до возвращения мужа».
— Ассоль, —
сказала девочка, пряча в корзину поданную Эглем игрушку.
— Когда так, извольте послушать. — И Хин рассказал Грэю о том, как лет семь назад
девочка говорила на берегу моря с собирателем песен. Разумеется, эта история с тех пор, как нищий утвердил ее бытие в том же трактире, приняла очертания грубой и плоской сплетни, но сущность оставалась нетронутой. — С тех пор так ее и зовут, —
сказал Меннерс, — зовут ее Ассоль Корабельная.
Бросив лопату, он сел к низкому хворостяному забору и посадил
девочку на колени. Страшно усталая, она пыталась еще прибавить кое-какие подробности, но жара, волнение и слабость клонили ее в сон. Глаза ее слипались, голова опустилась на твердое отцовское плечо, мгновение — и она унеслась бы в страну сновидений, как вдруг, обеспокоенная внезапным сомнением, Ассоль села прямо, с закрытыми глазами и, упираясь кулачками в жилет Лонгрена, громко
сказала...
— Нет, не будет драться, —
сказал волшебник, таинственно подмигнув, — не будет, я ручаюсь за это. Иди,
девочка, и не забудь того, что
сказал тебе я меж двумя глотками ароматической водки и размышлением о песнях каторжников. Иди. Да будет мир пушистой твоей голове!
— Теперь отдай мне, — несмело
сказала девочка. — Ты уже поиграл. Ты как поймал ее?
Раскольников
сказал ей свое имя, дал адрес и обещался завтра же непременно зайти.
Девочка ушла в совершенном от него восторге. Был час одиннадцатый, когда он вышел на улицу. Через пять минут он стоял на мосту, ровно на том самом месте, с которого давеча бросилась женщина.
— Бедная
девочка! —
сказал он, посмотрев в опустевший угол скамьи.
— И сам знаю, что много, да ты вот что
скажи: сорокалетний бесчестит десятилетнюю
девочку, — среда, что ль, его на это понудила?
— А вы думали нет? Подождите, я и вас проведу, — ха, ха, ха! Нет, видите ли-с, я вам всю правду
скажу. По поводу всех этих вопросов, преступлений, среды,
девочек мне вспомнилась теперь, — а впрочем, и всегда интересовала меня, — одна ваша статейка. «О преступлении»… или как там у вас, забыл название, не помню. Два месяца назад имел удовольствие в «Периодической речи» прочесть.
В теплом, приятном сумраке небольшой комнаты за столом у самовара сидела маленькая, гладко причесанная старушка в золотых очках на остром, розовом носике; протянув Климу серую, обезьянью лапку, перевязанную у кисти красной шерстинкой, она
сказала, картавя, как
девочка...
— Большая редкость в наши дни, когда как раз даже мальчики и
девочки в политику вторглись, — тяжко вздохнув,
сказал Бердников и продолжал комически скорбно: — Особенно
девочек жалко, они совсем несъедобны стали, как, примерно, мармелад с уксусом. Вот и Попов тоже политикой уязвлен, марксизму привержен, угрожает мужика социалистом сделать, хоша мужик, даже когда он совсем нищий, все-таки не пролетар…
Тогда
девочка голосом, звук которого Клим долго не мог забыть,
сказала...
Девочка, покраснев от гордости,
сказала, что в доме ее родителей живет старая актриса и учит ее.
Окрик
девочки смутил Макарова, он усмехнулся,
сказав Алине...
Иногда придет к нему Маша, хозяйская
девочка, от маменьки,
сказать, что грузди или рыжики продают: не велит ли он взять кадочку для себя, или зазовет он к себе Ваню, ее сына, спрашивает, что он выучил, заставит прочесть или написать и посмотрит, хорошо ли он пишет и читает.
— Это такое важное дело, Марья Егоровна, — подумавши, с достоинством
сказала Татьяна Марковна, потупив глаза в пол, — что вдруг решить я ничего не могу. Надо подумать и поговорить тоже с Марфенькой. Хотя
девочки мои из повиновения моего не выходят, но все я принуждать их не могу…
— Не шути этим, Борюшка; сам
сказал сейчас, что она не Марфенька! Пока Вера капризничает без причины, молчит, мечтает одна — Бог с ней! А как эта змея, любовь, заберется в нее, тогда с ней не сладишь! Этого «рожна» я и тебе, не только
девочкам моим, не пожелаю. Да ты это с чего взял: говорил, что ли, с ней, заметил что-нибудь? Ты
скажи мне, родной, всю правду! — умоляющим голосом прибавила она, положив ему на плечо руку.
— Да, да, это правда: был у соседа такой учитель, да еще подивитесь, батюшка, из семинарии! —
сказал помещик, обратясь к священнику. — Смирно так шло все сначала: шептал, шептал, кто его знает что, старшим детям — только однажды
девочка, сестра их, матери и проговорись: «Бога, говорит, нет, Никита Сергеич от кого-то слышал». Его к допросу: «Как Бога нет: как так?» Отец к архиерею ездил: перебрали тогда: всю семинарию…
— Я думал, бог знает какая драма! —
сказал он. — А вы мне рассказываете историю шестилетней
девочки! Надеюсь, кузина, когда у вас будет дочь, вы поступите иначе…
— Поздравляю с новорожденной! — заговорила Вера развязно, голосом маленькой
девочки, которую научила нянька — что
сказать мамаше утром в день ее ангела, поцеловала руку у бабушки — и сама удивилась про себя, как память подсказала ей, что надо
сказать, как язык выговорил эти слова! — Пустое! ноги промочила вчера, голова болит! — с улыбкой старалась договорить она.
— Как не быть? Я взрослая, не
девочка! — с печальной важностью
сказала она, помолчав.
А она, кажется, всю жизнь, как по пальцам, знает: ни купцы, ни дворня ее не обманут, в городе всякого насквозь видит, и в жизни своей, и вверенных ее попечению
девочек, и крестьян, и в кругу знакомых — никаких ошибок не делает, знает, как где ступить, что
сказать, как и своим и чужим добром распорядиться! Словом, как по нотам играет!
Марфенька обошла каждую избу, прощалась с бабами, ласкала ребятишек, двум из них вымыла рожицы, некоторым матерям дала ситцу на рубашонки детям, да двум
девочкам постарше на платья и две пары башмаков,
сказав, чтоб не смели ходить босоногие по лужам.
Этот атлет по росту и силе, по-видимому не ведающий никаких страхов и опасностей здоровяк, робел перед красивой, слабой
девочкой, жался от ее взглядов в угол, взвешивал свои слова при ней, очевидно сдерживал движения, караулил ее взгляд, не прочтет ли в нем какого-нибудь желания, боялся, не
сказать бы чего-нибудь неловко, не промахнуться, не показаться неуклюжим.
Ну, а эти
девочки (elles sont charmantes [Они очаровательны (франц.).]) и их матери, которые приезжают в именины, — так ведь они только свою канву привозят, а сами ничего не умеют
сказать.
— Хочешь у нас ночевать? —
сказала Ранцева, лаская
девочку.
— Как же он с
девочкой убежит? —
сказала Марья Павловна.
— Пожалуй, можно, —
сказал смотритель, обняв
девочку, всё смотревшую на Нехлюдова, встал и, нежно отстранив
девочку, вышел в переднюю.
— Барыни мне новую лопоть [Лопоть по-сибирски — одежда.] шьют, —
сказала девочка, указывая отцу на работу Ранцевой. — Хорошая, кра-а-асная, — лопотала она.
— Видно, у них всё так, —
сказала корчемница и, вглядевшись в голову
девочки, положила чулок подле себя, притянула к себе
девочку между ног и начала быстрыми пальцами искать ей в голове. — «Зачем вином торгуешь?» А чем же детей кормить? — говорила она, продолжая свое привычное дело.
— Что ж, это можно, —
сказал смотритель. — Ну, ты чего, — обратился он к
девочке пяти или шести лет, пришедшей в комнату, и, поворотив голову так, чтобы не спускать глаз с Нехлюдова, направлявшейся к отцу. — Вот и упадешь, —
сказал смотритель, улыбаясь на то, как
девочка, не глядя перед собой, зацепилась зa коврик и подбежала к отцу.
— А я так не
скажу этого, — заговорил доктор мягким грудным голосом, пытливо рассматривая Привалова. — И не мудрено: вы из мальчика превратились в взрослого, а я только поседел. Кажется, давно ли все это было, когда вы с Константином Васильичем были детьми, а Надежда Васильевна крошечной
девочкой, — между тем пробежало целых пятнадцать лет, и нам, старикам, остается только уступить свое место молодому поколению.
— Что ты, подожди оплакивать, — улыбнулся старец, положив правую руку свою на его голову, — видишь, сижу и беседую, может, и двадцать лет еще проживу, как пожелала мне вчера та добрая, милая, из Вышегорья, с
девочкой Лизаветой на руках. Помяни, Господи, и мать, и
девочку Лизавету! (Он перекрестился.) Порфирий, дар-то ее снес, куда я
сказал?
— Но ведь ты же делаешь, Катя, —
сказал Полозов: — я вам выдам ее секрет, Карл Яковлич. Она от скуки учит
девочек. У нее каждый день бывают ее ученицы, и она возится с ними от 10 часов до часу, иногда больше.
«Жениться на семнадцатилетней
девочке, с ее нравом, как это можно!» —
сказал я, вставая.
Я пришел домой к самому концу третьего дня. Я забыл
сказать, что с досады на Гагиных я попытался воскресить в себе образ жестокосердой вдовы; но мои усилия остались тщетны. Помнится, когда я принялся мечтать о ней, я увидел перед собою крестьянскую
девочку лет пяти, с круглым личиком, с невинно выпученными глазенками. Она так детски-простодушно смотрела на меня… Мне стало стыдно ее чистого взора, я не хотел лгать в ее присутствии и тотчас же окончательно и навсегда раскланялся с моим прежним предметом.
Пришлось обращаться за помощью к соседям. Больше других выказали вдове участие старики Бурмакины, которые однажды, под видом гощения, выпросили у нее младшую дочь Людмилу, да так и оставили ее у себя воспитывать вместе с своими дочерьми. Дочери между тем росли и из хорошеньких
девочек сделались красавицами невестами. В особенности, как я уж
сказал, красива была Людмила, которую весь полк называл не иначе, как Милочкой. Надо было думать об женихах, и тут началась для вдовы целая жизнь тревожных испытаний.
Беспорядочно, прерывая рассказ слезами, я передал мои жалобы матушке, упомянув и о несчастной
девочке, привязанной к столбу, и о каком-то лакее, осмелившемся назвать себя моим дядей, но, к удивлению, матушка выслушала мой рассказ морщась, а тетенька совершенно равнодушно
сказала...
Я подошел к
девочке и хотел что-то
сказать, что-то сделать, чем-то помочь…
— Это вчерашняя
девочка, мама! Я тебе говорил, —
сказал мальчик, здороваясь. — Только у меня теперь урок.